Читаем без скачивания Всё страньше и страньше. Как теория относительности, рок-н-ролл и научная фантастика определили XX век - Джон Хиггс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А потом система дала сбой.
Имперская модель, так прочно встроенная в мировую историю, рухнула всего за несколько лет. 28 июля 1914 года началась Первая мировая война. К моменту ее окончания, 11 ноября 1918 года, императоры безнадежно дискредитировали себя. Они существовали всегда, а исчезли в мгновение ока.
Николая II вместе с семьей расстреляли в екатеринбургском подвале в 1918 году захватившие власть большевики. В Китае имперская традиция оборвалась с падением династии Цин и образованием в 1912 году, после многолетних раздоров, Китайской республики. В 1918 году по окончании Первой мировой войны рухнула австро-венгерская монархия, а в 1922-м – распалась Османская империя. Император Вильгельм II избежал выдачи в Германию, где его, вероятнее всего, ожидала виселица, но ему пришлось отречься от престола и остаток жизни провести в изгнании. Из всех западных монархов, правивших в начале XX века крупнейшими империями, после войны на троне удержался только английский король, но и Британская империя пришла в упадок, а в течение следующих десятилетий распалась. Та же судьба постигла Японскую империю: она вышла целой из Первой мировой войны, но просуществовала лишь до конца Второй.
Что вызвало столь резкие перемены? Прежде чем мы начнем разбираться в последствиях войны, которая должна была положить конец всем войнам, отступим на шаг назад и разберемся, почему империи были столь универсальным институтом и какие перемены привели к их падению. Для этого нам придется вернуться назад немного дальше, чем то уместно в книге о XX столетии. Но запаситесь терпением, потому что вопрос о причинах столь внезапного краха столь долговечной общественной системы содержит удивительные параллели с событиями в науке и искусстве, о которых мы говорили ранее.
Представьте, что общественные системы можно расположить на линейной прогрессивной шкале, где сложность устройства увеличивается по мере роста населения.
На одном конце шкалы будут небольшие группы кочующих охотников и собирателей, по несколько десятков человек. В таких группах нет иерархий и лидеров, кроме тех, что сами возникают внутри клана. Люди принимают решения и владеют собственностью сообща, не нуждаясь в формальных институтах.
Когда группа вырастает с десятков до сотен душ, она становится племенем. Решения еще принимаются коллективно, но появляется «старейшина», который, хотя не имеет никакого формального статуса, постоянно участвует в разрешении споров и планировании. Это положение он (реже она) приобретает благодаря характеру и способностям. В этой модели задачу берет на себя тот, кто лучше всех способен с ней справиться. Такой человек не получает специальной награды за свою работу. Он одет так же как все, работает не меньше других и живет в такой же хижине или землянке.
Когда же из племени в сотню человек образуется вождество, поводов для разногласий становится значительно больше. Ситуация уже не та, что человек знает почти всех, с кем встречается изо дня в день. Как писал антрополог Джаред Даймонд: «С возникновением вождеского строя около 7,5 тысяч лет назад людям впервые за свою историю пришлось учиться тому, как на регулярной основе общаться с незнакомцами, не доводя дело до взаимного кровопролития»[21].
В группах такого размера становились заметнее разделение труда и имущественное неравенство. Возникала потребность в вожде, официальной фигуре, обладающей особым статусом для всех. Вождь иначе одевался, жил в большем комфорте и на символическом уровне представлял власть. Он принимал решения от имени группы и зачастую располагал сведениями – например о замыслах соседнего племени, – недоступными остальным. Вождь правил с согласия группы, и обычно его было можно заменить в любой момент, как капитана пиратского корабля в XVII веке или главаря банды мотобайкеров в наши дни.
Человечество росло в числе, появились деньги и торговля, и вожди, имевшие власть принимать решения, богатели. Как только власть стала ассоциироваться с богатством и привилегиями, многим людям захотелось снять бремя ответственности с плеч их вождей. Чтобы удержаться, вождю понадобилось народное одобрение его власти. В этом плане хорошо помогали культурные и религиозные структуры, принцип наследования и вооруженная охрана. Но верховенствовал принцип протекции. Люди пойдут за тем вождем, который может защитить их от внешних и внутренних угроз. И для этого вождь (теперь с более величественным титулом: лорд, король, султан) должен дать закон.
Между правителем и подданными существовал договор: то, что французы называют noblesse oblige, «положение обязывает». То есть вместе с властью на правителя возлагается ответственность. Если правитель мог дать стабильность, безопасность и справедливые, равные для всех законы, народ в обмен присягал ему на верность. Лояльность народа давала легитимность, что позволяло правителям стяжать власть, богатство и славу, которых те жаждали. Но больше всего монархи любили войны – способ подчинять себе других монархов. Монарх, покоривший других монархов, мог использовать еще более громкий титул: император, кайзер, царь.
Империи, особенно расточительные и несправедливые, нравились не всем, но у них были свои достоинства. Объединение территорий под властью одного правителя усмиряло вечные распри дворян и борьбу за власть, и наступали времена стабильности и роста. Как говорили революционеры из Народного фронта Иудеи в фильме «Житие Брайана по Монти Пайтону»: «Но что нам дали римляне? …Кроме санитарии, медицины, образования, ирригации, системы здравоохранения, дорог, водопровода, бань и общественного порядка?»
Большая проблема империй заключалась в том, что человек здесь не рассматривался как личность. Его определяло занимаемое им место в бесконечной имперской иерархии. Если вам выпало быть не лордом или бароном, а крестьянином или рабом, вы мало что могли изменить в своей судьбе. Эта проблема становилась все острее с распространением идей Просвещения в конце XVII века, с возникновением понятий рационализма и прав человека.
Недостатки системы становились очевидны, когда монарх не обеспечивал должным образом закон, стабильность и справедливость. Если такое случалось в небольшом вождестве, вождю, чтобы усидеть, нужен был какой-нибудь особенно грозный телохранитель. Усидеть – и сохранить голову на плечах. Когда же это был император, распоряжавшийся целыми армиями, сместить его было гораздо сложнее. Система, исправно служившая небольшим социумам, абсолютно не годилась для крупных обществ.
В королевстве, достигшем таких масштабов, что люди не могут свергнуть монарха, править справедливо уже не обязательно. Монархи все больше увлекались доктриной о божественном происхождении власти: монарх не должен зависеть от воли народа,
