Читаем без скачивания Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бывает, что человек умен только в одном или немногом. Есть люди с умными руками (мастера), или с умными ушами (музыканты), или с умными глазами (художники), и такие люди во многом другом не обнаруживают особого ума. Эта неравномерность распределения умственных способностей легла в основу теории множественного интеллекта, предложенной Говардом Гарднером в 1983 году. Выделяются разные типы интеллекта (в основном девять): вербальный, логико-математический, телесно-кинестетический, визуально-пространственный, музыкальный, межличностный (понимание других), внутриличностный (понимание себя), натуралистический (понимание природы), экзистенциальный (понимание общих целей и смыслов жизни).
Очевидно, однако, что в данном случае речь идет не столько об уме, сколько о различных интеллектуальных наклонностях и способностях, которые применимы в разных профессиональных областях. Теория множественного интеллекта хороша тем, что признает разнообразие человеческих умов и помогает в профессиональной ориентации. Но понятие ума не сводится к этим проявлениям интеллекта в разных специальностях. Блестяще одаренный музыкант или математик может быть глуп, а человек, лишенный каких бы то ни было особых способностей, чрезвычайно умен, и именно это целостное качество ума и заслуживает самостоятельного рассмотрения.
Ум и глупость. Амплитуда колебаний
Ум – это не какое-то фиксированное свойство, как отметка роста на дверном косяке. Это скорее интервал, амплитуда колебаний, у которой есть верхний и нижний пределы. Как давление крови замеряется в интервале между верхним и нижним, так у каждого человека есть верхняя и нижняя границы ума (которые тоже, конечно, подвижны). Скажем, в Ташкенте зимой может быть холоднее, чем в Якутске летом, но никак не скажешь, что Якутск более теплый город, чем Ташкент. Так и умный человек может повести себя глупее, чем глупый ведет себя в благоприятной для своего ума ситуации. Важно учитывать всю амплитуду колебаний «от» и «до». И при этом особое внимание обращать на нижний предел.
Мера умности определяется не тем, сколь умную вещь человек способен сказать, а тем, какой глупости он не может себе позволить.
Можно наметить такую типологию:
1. Люди безбашенные, бесшабашные: разброс колебаний очень велик. Может выдать глубочайшую мысль – и тут же сморозить несусветную глупость.
2. Люди ровного ума, с маленькой амплитудой колебаний. Причем ось этой амплитуды может располагаться на разных уровнях. Такие люди однозначно умны, однозначно глупы или однозначно посредственны.
3. Умственная доминанта находится на одном уровне, но она допускает мгновенные, редкие, необъяснимые скачки на другой уровень, внезапные прозрения или помешательства. Вдруг умный человек начинает пороть чушь, а глупый рассуждать сверхмудро.
При этом следует различать глупость и вздорность. Вздорный человек, под действием дурного нрава или настроения, придирается к мелочам, затевает ссоры, скандалы, выяснение отношений. Даже умный человек бывает вздорным – цепляется и цепляет, как репейник. Глупый, наоборот, бывает гладок и бесконфликтен, даже приятен и услужлив. Вздорность – это скорее свойство не ума, а характера.
Ум и метод
Умными или глупыми могут быть не только личности, но и применяемые ими стратегии, тактики, методы. Например, судить о произведении по тому, что в нем не сказано (не выражено, не изображено), – признак методологической глупости, поскольку выдает неспособность критика вступить в диалог с самим произведением и его автором. Так, В. Белинский обвиняет повесть Гоголя «Портрет» в недостатке современного взгляда на действительность и провозглашает, что для исправления этого недостатка лучше было бы писателю обойтись вообще без портрета:
А мысль повести была бы прекрасна, если б поэт понял ее в современном духе: в Чарткове он хотел изобразить даровитого художника, погубившего свой талант, а следовательно, и самого себя, жадностию к деньгам и обаянием мелкой известности. <…> Не нужно было бы приплетать тут и страшного портрета с страшно смотрящими живыми глазами… не нужно было бы ни ростовщика, ни аукциона, ни многого, что поэт почел столь нужным, именно оттого, что отдалился от современного взгляда на жизнь и искусство.
Иными словами, повесть «Портрет» была бы хороша, если бы в ней не было ни самого портрета, ни сюжета, с ним связанного. При всем своем критическом даровании, Белинский в этом пассаже не проявляет большого ума в силу усвоенной им «прогрессивной» методологии, а всякая жесткая методология (если это не специальная наука) может завести в тупик даже умного человека, поскольку неумен сам принцип подхода к предмету согласно отвлеченному методу, а не его собственной сущности. Поэтому Пушкин в том же письме Бестужеву и тоже по поводу «Горя от ума» замечает, что «драматического писателя должно судить по законам, им над собой признанным», то есть не прилагать к нему неких общих законов, а извлекать «метод» из единичности самого произведения и индивидуальности писателя.
Умный подход избегает жесткого методологизма, а живо реагирует именно на то, что отличает одного автора или произведение от других. Поэтому философские, критические, аналитические методологии, обычно распространяемые, как эпидемии, среди целых поколений, могут способствовать росту массовой глупости. Основатели методологий, вроде Гегеля и Маркса, Ницше и Фрейда, Фуко и Деррида, бывают весьма умны и дразнят своих последователей зигзагами своей вполне живой мысли. Но по закону возрастающей последовательности и стандартизации любая методология постепенно превращается в рассадник эпохальной глупости. Тогда Пушкин как «выразитель» чего-то классового оказывается неотличим от Лермонтова, Шекспир как «носитель» мужского шовинизма неотличим от Гёте… Поэтому самая надежная методология состоит в отказе от методологий и умно-избирательном подходе к произведению, когда критик или теоретик беседует с автором о том, что интересно для них обоих в присутствии равно заинтересованной аудитории.
В чем же заключено обаяние ума и умного человека? Ум устанавливает связи далеких вещей и проводит различия между близкими, чтобы каждая вещь получала меру своей единственности – и своего единства с другими. Как писала мадам де
