Читаем без скачивания На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917 - Валентин Левицкий

Я еще долго слушал подполковника. Мне казалось, что его слова были не только его личными, но и большинства офицерства несколькомиллионной российской армии.

Утром, прежде чем покинуть этапный пункт, мы с подполковником были приятно удивлены вошедшим к нам в комнату подпрапорщиком, фельдфебелем запасной роты.

– Ну что, как, старина, поплелись наши банды в Гасан-Калу или еще, может быть, изволят спать? – обратился подполковник к вошедшему.

– Рота готова к выступлению, ваше высокоблагородие, – стоя навытяжку, громко отрапортовал фельдфебель.

Подполковник и я недоверчиво переглянулись и вышли вслед за стариком. К удивлению, на улице стояла в полном порядке запасная рота. На приветствие подполковника она бодро ему ответила.

– Ваше высокоблагородие, разрешите роте выдать хлеба и консервов? – спросил подпрапорщик.

Как вскоре пришлось узнать, фельдфебель утром обещался роте выдать продукты лишь при условии, если она встанет в строй. Через некоторое время, простившись с подполковником, я поплелся мимо роты на двуколке к Гасан-Кале. За нами послышалась команда: «Рота, направо, ряды вздвой, на плечо…»

Мой возница, мигнув мне глазом и кивком головы показывая на роту, с ехидством заметил:

– Настоящее войско.

Я проехал Эрзерум, этот главный центр управления армией, а сейчас и резиденция всевозможного рода комитетов, делегаций, экстренных съездов и т. п.

Путь до Эрзинджана на сей раз я проделал в два дня в грузовом автомобиле и на третьи сутки после полудня прибыл в Чардакли. Сейчас меня интересовал важный вопрос: как отнеслась в полку к перевороту солдатская масса и как все перемены отразились на офицерстве.

В первые дни масса реагировала на все очень спокойно, возможно, что она еще относилась ко всему недоверчиво.

Впоследствии, убедившись в самом факте переворота, она поняла его по-своему. Она чутким инстинктом поняла, что с уходом царской власти лопнули вековые традиции, на которых зиждились основы российской государственности. Она увидела, что новая власть в лице Временного правительства есть не власть, а лишь ее пародия, и что ее авторитет равнялся нулю. Она предоставлялась сама себе, личным интересам, отстранявшим далеко в сторону успех войны и вообще чувство святого долга перед отечеством. Спасти пошатнувшуюся ее душу могли только искреннее горячее слово патриотизма и разумные, строгие мероприятия правительства. Но этого не было. Вместо патриотического слова пришло слово пораженчества и слово ненависти к своим. Правительство позорно пошло по пути тех, кому нужна была Россия, но не великая и могучая, а оголенная, оскорбленная и униженная.

Офицеры полка, как и вообще все офицерство, за единичными исключениями, отнеслось к перевороту не сочувственно. Однако привыкшее к повиновению офицерство безропотно подчинилось новой власти. К сожалению, последняя не учла ценности этого важного элемента и не только не позаботилась о его сохранении, но, подчиняясь толпе, руководимой немецкими и большевистскими агентами, всячески нас третировала. Временное правительство избрало нас козлом отпущения за вековые ошибки нашей истории.

Нас унизили, нам «плюнули в душу», но мы зорко продолжали смотреть вперед на врага, уже почувствовавшего трупный запах разлагающейся России.

Но в самом начале положение в полку, как и во всей армии, оставалось терпимым, пока во взаимоотношениях между офицерами и солдатами не была создана пропасть.

– Царь отрекся от престола, – говорил своей роте капитан Бакрадзе, – но у нас осталась Россия. Надо ее беречь и защищать, как прежде. На основании вышедшего приказа вы меня должны называть по чину, то есть господином капитаном, а я каждого из вас должен величать на «вы». Называйте меня, как хотите: «господинчиком» или «господином». Я буду придерживаться нового устава, но кто из вас согрешит против службы, не взыщи, если кого взгрею на старый лад, – так примерно говорили все офицеры своим людям, и ни в одной роте по этому поводу никаких недоразумений не произошло. Но, к сожалению, не у всех офицеров нашлось достаточно твердости духа, сознания долга и, я бы сказал, моральной чистоты. Во имя шкурных интересов, легкой популярности, раболепства перед толпой часть офицерства заделалась в так называемых оппортунистов.

Несмотря на стойкость офицерской среды, оппортунизм в ней принимал до некоторой степени эпидемический характер. Этой болезнью не стеснялись болеть и вчерашние генерал-адъютанты, командующие фронтом, и так далее, включительно до рядового офицерства.

Такими оппортунистами в полку оказались штабс-капитан Кондахчиани и поручик Тутунов.

– Ты, Кондахчиан, говоришь солдатам глупости. Одумайся во имя того креста, что висит у тебя на груди. А вас, поручик Тутунов, предупреждаю, что если вы не перестанете, как попугай, повторять перед людьми разлагающие армию лозунги, то я лично расправлюсь с вами! – кричал нервный подполковник Руссов.

К чести первого, в нем вовремя заговорила совесть, но второй свои выходки повторил не раз.

Если сравнивать разложение Кавказской армии с целым Западным фронтом, то у нас на Кавказе эти события прошли значительно глаже. Я лично объяснял это большой удаленностью Кавказского фронта. События к нам доходили уже в готовом виде. Кроме того, на окраинах русские люди живут всегда дружнее. Но самой главной причиной было то, что агитаторы всех толков и направлений к нам на фронт пробирались в значительно меньшем количестве.

Если с внешней стороны, как могло показаться на первый взгляд, революция не подорвала устоев Кавказской армии, то сердцу ее еще с первых же дней была нанесена смертельная рана. Командующий Кавказской армией генерал Юденич покинул пост. Виновник славы и побед Кавказских полков не мог согласиться с реформами Временного правительства, и мы лишились вождя, и тем дальнейшая судьба Кавказской армии была предопределена. По всей вероятности, новая власть считалась больше с генералами от революции, чем с генералами от стратегии.

В командование армией вступил командир 2-го Туркестанского корпуса генерал Пржевальский. Также был отстранен от командования корпусом генерал Калитин. Его должность занял начальник 39-й дивизии генерал Ляхов. В командование 39-й дивизии вступил Генерального штаба генерал Карнаухов.[253] Перемены в командовании коснулись и полков. По причине недовольства солдат были отстранены от командования командир Кубинского полка полковник Якубович и командир Дербентского полка полковник Демяник.[254] Проводы последнего носили весьма бурный характер. Под солдатские крики неудовольствия и свистки полковник Демяник покидал свой полк. Едва он проделал несколько сот шагов (из Челика), как в него одной группой было произведено до десяти выстрелов. Повернув коня, полковник галопом подъехал к стрелявшим: