Читаем без скачивания Черный колдун - Сергей Шведов

— Владетель Фрэй согласен.

Рекин махнул рукой, приглашая старика садиться. Уставший Эрлинг без споров опустился в кресло.

— Владетель Ульвинский просит вернуть ему дочь.

— Не думаю, чтобы Эвелине Ульвинской грозила в Бурге опасность, — усмехнулся Рекин, — владетель напрасно беспокоится. Насколько я знаю, королева хлопочет о ее браке с Бьерном Фондемским.

Женская месть. Вряд ли Эвелина в восторге от такого сватовства, но, наверное, именно поэтому так старается благородная Сигрид. Лаудсвильскому бы ее заботы. Интересно, а насколько преуспел в своих ухаживаниях лже-Ивар? По некоторым признакам Лаудсвильский пришел к выводу, что дела у молодых людей зашли достаточно далеко. И это чужое счастье радовало Рекина — в игре, которую он затеял, каждое лыко было в строку. В любом случае, Фондемскому следует умерить пыл. По сведениям Лаудсвильского, этот Тор Ингуальдский, внук благородной Кристин и лейтенанта меченых Ары (ужасный был человек, бог ему судья) по отцу, и внук Тора Нидрасского и горданки Данны по матери. Господи, как все перепуталось в этом мире. Однако происхождение жениха таково, что Фрэй Ульвинский вряд ли будет возражать против законного брака. Вопрос в другом — как к этому отнесется меченый Тор Ингуальдский? У этих ублюдков весьма своеобразные представления о супружеских обязанностях. Благородный Рекин никогда не видел отца лже-Ивара, но оба его деда очень хорошо были ему известны. У мальчишки дурная наследственность, да и его поведение в Бурге не оставляло на этот счет никаких сомнений. Но Рекин слишком долго прожил на свете, чтобы полностью доверяться первому впечатлению. Время покажет, насколько он может положиться в своей игре на Тора Ингуальдского. Еще одно неприятное обстоятельство: замок Ингуальд, видимо, придется отдать этому молодчику. Жаль, столько было вложено сил и золота, чтобы привести его в божеский вид.

Предстоящий разговор с Рагнвальдом не предвещал пока сложностей хотя бы потому, что Лаудсвильский не собирался посвящать его во все детали задуманного плана. Молодой король был любезен, но в его насмешливых серых глазах явственно читался скепсис.

— Ты покидаешь меня в трудную минуту. Конечно, Рагнвальд не был огорчен внезапным отъездом первого министра. Король верит в свои силы и опека его тяготит. Что ж, Рекин благодарен ему хотя бы за хорошо разыгранное огорчение.

— Я должен помочь Ульфу Хаарскому, без его помощи нам придется туго.

— А что благородный Ульф потребует за свою помощь?

— Думаю, тебе придется уступить ему Приграничье, если он, конечно, вернется живым.

— Тогда пусть не возвращается. — Глаза Рагнвальда холодно блеснули.

— В таком случае, Приграничье достанется Черному колдуну.

— Наше положение настолько безнадежно? Лаудсвильский в ответ только плечами пожал. Рагнвальд достаточно осведомлен, чтобы самостоятельно делать выводы.

— Есть еще один выход. Короновать Кеннета королем Приграничья.

— А почему тогда не Оттара? — Рагнвальд зло уставился на министра.

— Кеннет вырос в Нордлэнде и наши с тобой заботы — это и его заботы.

— Мне хватает хлопот с тестем, королем Скатом, а ты пытаешься посадить мне на шею еще и короля Кеннета, который станет игрушкой в руках приграничных владетелей.

— Нам не удержать Приграничье в любом случае.

— Я удержу, — выкрикнул Рагнвальд. — И горе тому, кто вздумает мне помешать.

Он вышел из кабинета, громко выругавшись на прощание. Его выходка не слишком огорчила Рекина. Рагнвальд хоть и горяч, но умен, рано или поздно, он поймет свою выгоду. Сколько трудов стоило Бьерну Брандомскому и Рекину Лаудсвильскому, объединить Приграничье и Нордлэнд в единое целое, сколько ради этого было пролито крови, и вот все возвращается на круги своя. Выходит, все зря, и жизнь, как глупая фантазия, рассеялась дымом. Но отчаиваться рано, потеряно далеко еще не все, и в этом заслуга Рекина Лаудсвильского. Именно он еще может спасти этот чудом уцелевший осколок прежнего мира от разрушения и хаоса. Какими средствами — это дело десятое. Возможно, кто-то упрекнет его в коварстве, кто-то — в предательстве, но, в конце концов, Лаудсвильскому не привыкать к неблагодарности коронованных особ.

Благородная Сигрид вихрем ворвалась в чинный и уютный кабинет первого министра. Лаудсвильскому редко доводилось видеть королеву столь разъяренной. Кажется, в данном случае дело не обойдется одной пощечиной. Озабоченный Рекин с ласковой улыбкой на устах на всякий случай отступил за спинку массивного кресла.

— Ты, кажется, решил поторговаться моими землями, владетель.

— Не только твоими, но и своими, — успел вставить Рекин, но тут же умолк под градом оскорблений.

— Кеннет не будет королем Приграничья!

— А разве Кеннет не такой же сын короля Гарольда, как, скажем, благородный Рагнвальд?

Сигрид отшатнулась:

— Будь ты проклят, Рекин, ты не посмеешь.

— Конечно, нет, Сигрид, успокойся. Только один человек узнает, чей сын Кеннет.

— Он не поверит тебе, Рекин, а я буду отрицать все.

— Нет, ты ничего не будешь отрицать, Сигрид. Ты сама напишешь ему обо всем в письме, а я берусь доставить это письмо адресату.

— Это его не остановит, он уже не человек, Рекин. Он чудовище, жаждущее крови разрушений.

— А тебе не кажется, благородная Сигрид, что и мы с тобой приложили руку к созданию этого чудовища, и просто пришла пора платить по счету.

— Я ничего не буду писать! — Сигрид решительно направилась к двери.

— Жаль, — спокойно сказал Лаудсвильский. — В таком случае мне придется обратиться к Кеннету. Надеюсь, у ребенка больше разума, чем у его матери.

Если бы взгляд мог убивать, то Лаудсвильского уже не было бы на свете, но, увы, благородный Рекин продолжал стоять, как стоял: с сахарной улыбкой на устах и холодным бешенством в бесцветных от старости глазах.

Глава 7

СГОВОР

Все карты Рекину Лаудсвильскому едва не спутали зарядившие ни к месту дожди. Неслыханное дело в последние годы для Лэнда, особенно его удаленных от моря районов, в эту летнюю пору. Возможно, сам Господь пытался предостеречь Рекина от опрометчивого шага, но в таком случае ему следовало выразиться определеннее. Дорогу развезло, и путешествие в карете стало попросту невозможным, а для долгого путешествия верхом Рекин был уже слишком стар. Кое-как он добрался до замка владетеля Отранского и свалился без сил, проклиная и погоду, и Черного колдуна, и весь этот поганый мир, который никак не мог обойтись без героических усилий владетеля Лаудсвильского. Впрочем, Рекину не хватало мощи даже для проклятий, из его пересохшей глотки вырывалось лишь шипение, вызывающее сочувствие у окружающих. Кроме Гаука у постели путешествующего министра находились Ульвинский и Эйрик Заадамский, брат покойного Ингольфа. Мьесенский подоспел в последнюю минуту, на все лады ругая разгулявшееся ненастье. Любимая кобыла ярла, увязнув в грязи, повредила ногу, поэтому Мьесенский в выражениях не стеснялся. Ругань Гонгульфа неожиданно утешила благородного Рекина — в конце концов, не только у него в этом году неприятности, вот и у ярла кобыла захромала.