Читаем без скачивания Черный колдун - Сергей Шведов

— Ты пообещал ему Хаар?

— И Агмунд тоже.

— Добавив к ним еще и мою голову?

На миг Рекин смутился и вильнул глазами в сторону;

— За твою голову я возвращаю Черному колдуну его детей.

Ульф не поверил, но промолчал, а Рекин продолжал захлебываться в ничего не значащих словах:

— Мы компенсируем все твои потери, Ульф, я тебе это твердо обещаю. Ты нам нужен. Морские разбойники чувствуют себя полными хозяевами на побережье Вестлэнда, так кому, как не ярлу Хаарскому навести там порядок.

— Хорошо, мы выступаем на рассвете.

Ульф повернул коня и поскакал к крепости. Лаудсвильский долго смотрел ему вслед, а потом повернулся к Ульвинскому:

— Поверил?

— Вряд ли, — покачал головой благородный Фрэй. — Но выхода у него нет, да и у нас тоже.

Глава 8

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

Утро выдалось жарким. Пять тысяч измученных голодом и жаждой людей толпились на небольшом пятачке, с надеждой и страхом поглядывая на запертые массивные ворота. Ульф окинул взглядом это жалкое подобие некогда грозного войска и тяжело вздохнул — выбора не было. Он не строил иллюзий относительно собственной судьбы. Или почти не строил. Где-то в глубине души все-таки теплилась надежда, что Рекин не продаст, а Бес сдержит слово. Он и сам смеялся над этой надеждой, но ему так легче было выводить своих людей в неизвестность, легче произносить роковые слова, быть может, последние в жизни. Протяжно взревели трубы, некогда наводившие ужас на врагов Храма, тяжелые ворота распахнулись, и первая сотня спешенных нордлэндцев двинулась плотным строем по загудевшему под их ногами мосту. Ульф пристально вглядывался в степь — со стен крепости, но никакого движения на несколько верст вокруг не заметил. Только на западе, у самого горизонта, можно было различить темное пятно. Но что это за пятно, определить было трудно — то ли рать Черного колдуна, то ли грозовая туча.

— Будем надеяться, что все обойдется, — сказал Хармид, когда они вместе с Ульфом последними покидали крепость. Пятитысячное войско растянулось на сотни метров: если Бес нарушит данное слово, то вряд ли измученные осадой люди найдут в себе мужество к сопротивлению. Несколько всадников замаячили вдали, судя по малорослым лошадям, это были степняки. Ульф подозвал Ивара и кивнул на всадников:

— Проверь, но в драку без особой необходимости не ввязывайся.

Ивар махнул рукой — двадцать нордлэндцев на чудом уцелевших отощавших конях вяло порысили к холму. Степняки немедленно скрылись. Ивар вернулся сильно встревоженным:

— Там их целая туча за холмом. Едут за нами, но не торопятся.

— Пусть едут, — процедил сквозь зубы Ульф.

В арьергарде колонны находились полторы сотни гвардейцев-горданцев, вооруженных огненными арбалетами Храма. Вряд ли они долго продержатся, если воинство Беса, обрушится на колонну разом, но дать острастку зарвавшимся степнякам они наверняка сумеют. Странно, что до сих пор не видно ни Рекина, ни его людей. Голова колонны уже огибала березовый колок, где прошлой ночью Ульф встречался с Лаудсвильским, Хаарский заторопился, Хармид и Ивар поскакали за ним следом. Ярл резко обернулся к сыну:

— Твое место в хвосте колонны, возвращайся туда, Ивар. Молодой человек недовольно передернул плечами, но спорить с отцом не стал. Ульф с минуту смотрел в спину удалявшемуся сыну, потом огрел коня плетью и поскакал к холму, на котором раскинулся нордлэндский шатер с толпой людей у входа. Лаудсвильский в алом плаще смотрелся райской птицей среди окружавших его черных стервятников. Ульф бросил поводья коня Хармиду и спешился.

— Это твои люди, владетель? — Вопрос ярла прозвучал как насмешка. Полусотня молодцов с огненными арбалетами в руках окружила Хаарского и Хармида. Над их широкими плечами столь знакомые Ульфу витые рукояти мечей. Сахарная улыбка медленно линяла с лошадиного лица Рекина Лаудсвильского, протянутая, но не принятая Ульфом рука дрожала мелкой старческой дрожью.

— Я сделал все что мог, Ульф, — негромко произнес Рекин.

Лаудсвильский предавал не впервые, но, может быть, впервые предавал совершенно бескорыстно. Он любил Ульфа как воплощение своих надежд на новый, огромный, богатый и процветающий мир. Надежды рухнули, и следом должен был погибнуть олицетворяющий их человек. Наверное, Ульф понял старого владетеля, во всяком случае, в его взгляде не было ненависти, а только боль, грусть и легкое недоумение. Недоумение, впрочем, относилось не к Рекину. Ульф, не отрываясь, смотрел на молодого меченого, стоявшего впереди товарищей.

— Бес?

— Меня зовут Волком, ярл Хаарский.

Волком звали другого. Он умер на залитых кровью каменных плитах Ожского замка. Волк был белобрысым коренастым малым с вечной застенчивой улыбкой на пухлых губах. А этот молодой человек скорее мог называться Бесом тех, прежних, далеких дней, когда Ожский бор весело шумел над их головами, а жизнь казалась вечной.

— Все когда-нибудь заканчивается, Ульф, — произнес за его спиной чей-то голос. — Похоже, твой час пробил.

Ульф промолчал. Он предпочитал смотреть в глаза тому Бесу, который стоял перед ним, а не тому, который каркал у него за спиной.

— Храм умер, а Лэнду не нужен беспокойный ярл Хаарский. Как видишь, мы договорились с владетелем Рекином.

— Будь ты проклят, Бес Ожский, — прошептал побелевшими губами Ульф.

— Прощай.

Ульф попытался обернуться, но не успел. Глухо рявкнул автомат, и тело Хаарского медленно поползло по склону холма. Рекин Лаудсвильский слабо охнул. На лице Черного колдуна не дрогнул ни один мускул, да и голос прозвучал бесцветно:

— Мы еще договорим, благородный владетель.

Пятьдесят меченых почти одновременно прыгнули в седла и через минуту исчезли с глаз потрясенного Лаудсвильского. Полог за спиной владетеля качнулся, из шатра вышел Ульвинский и склонился над остывающим телом Ульфа.

— У тебя железные нервы, благородный Рекин. Я не смог на это смотреть.

— Ульф знал, что его ожидает смерть. Это судьба.

За месяц осады Бес уже почти свыкся со скудной обстановкой убогой глинобитной хижины, которая стала его приютом здесь, под стенами Дейры. В его жизни бывало всякое — живал он и в подземных горданских дворцах, и в суранских просвечиваемых солнцем домах, и в мрачных сырых лэндовских замках. Но не было в его жизни дома, который он мог бы назвать родным. Не считать же таковым рубленную из дерева крепость посреди Южного леса, куда его загнали враги.

— Варвары недовольны тобой, капитан...

Волк неслышно возник у него за спиной. Бес не обернулся. Сын не сообщил ему ничего нового. Чтобы удержать в повиновении разношерстную массу, которую он собрал под свои знамена, требовались каждодневные усилия. Склоки, ссоры, раздоры грозили перейти в кровопролитие. В одном, пожалуй, сходились вожди племен — в ненависти к Черному колдуну из Южного леса. Он был чужим и варвару Пайдару, и степняку Адабаю. Пока существовал общий враг — Храм, они шли за ним, единственным человеком, обладавшим волей, необходимыми знаниями, сверхъестественными способностями наконец с помощью которых только и можно было превозмочь отлаженную за века систему принуждения и насилия. Бес эту систему разрушил и сразу же оказался лишним в новом мире, возникающем на обломках старого. Рано или поздно, это должно было случиться. Лишний здесь, в Суранских степях, и лишний там, в Лэнде. Человек, ставший между двух миров, одной ногой попирая Лэнд, другой — Храм. В результате страшных потрясений миры начали расходиться, и пришла пора для решающего прыжка, иначе открывшаяся бездна поглотит и его самого, и людей, которые ему дороги. Лэнд или Суран — куда повернуть уставшего от бешеной скачки коня? В Суране он мог бы создать свое королевство, объединив несколько городов. В нынешние смутные времена там были бы рады сильному человеку. Слава Черного колдуна велика, как велик и страх перед ним. Быть может, он выбрал бы Суран, но встреча с Рекином изменила его намерения. И не столько льстивые речи старого хитреца, которому он ни на грош не верил, были тому причиной, сколько письмо Сигрид. Появился еще один человек, за которого Бес Ожский нес ответственность. Еще один меченый, которого звали Кеннет. Надо полагать, Сигрид непросто было написать это письмо, как ему непросто было его читать. То, что связывает Беса и Сигрид Брандомскую, лежит за пределами любви и ненависти. Твердо он мог сказать только одно — эта женщина ему небезразлична. Встреча с Сигрид могла изменить все. Или ничего не изменить. И тогда снова война — снова кровь, грязь, перекошенные ужасом лица, блеск мечей и... тоска.