Читаем без скачивания Сочинения — Том I - Евгений Тарле

Тотчас после прибытия Кэмдена начались репрессалии, и стало несомненно, что реакция будет свирепствовать с давно неслыханной силой. 1795 год был во многих отношениях поворотным пунктом в ирландской истории. Усилия революционеров в этом году раздвоились: Вольф Тон уехал из Ирландии и обратился всецело к осуществлению своего плана привлечения французских войск, а «Объединенные ирландцы» остались в Ирландии, продолжая пропаганду и постепенно переходя к устройству общеирландского заговора. Но Тон уехал бы не так рано, если бы не был принужден это сделать. При лорде Фицвильяме и вообще при более или менее нормальных условиях власти его не могли бы тронуть, хотя он и был замешан в деле Джексона. Прямых улик не было, а показаний предателя Кокэйна было мало. Теперь, при реакционном вице-короле, пребывание в Ирландии все-таки начинало казаться небезопасным. Окончательно это выяснилось после процесса Джексона. Суд над Джексоном, арестованным за год с лишком, наконец начался 23 апреля 1795 г. Уже давно ясно было, что все погибло, что Кокэйн — предатель, что правительству все до мелочей известно, что спасения нет. Одним из его защитников был Леонард Мак-Нелли, выдающийся юрист, литератор и член-учредитель общества «Объединенных ирландцев». В течение следствия «Объединенные ирландцы» составили серьезную и удачную комбинацию для спасения Джексона путем бегства, но Джексон отверг этот план по неизвестным причинам. Историк, наиболее обстоятельным образом остановившийся на джексоновском эпизоде и сопровождающих его обстоятельствах, о которых у нас будет сейчас идти речь, говорит, что Джексон утомился от жизни, и поэтому бегство его не манило. Процесс длился несколько дней, и когда 30 апреля его привели в суд, его лицо и тело судорожно подергивались и бледен он был, как мертвец, но взгляд выражал по-прежнему непреклонную решительность. В самом начале заседания он упал в конвульсиях на пол и почти тотчас же скончался: утром перед отправлением на суд жена по его желанию успела незаметно передать ему мышьяк.

Незадолго до процесса, когда его друг и защитник Леопард Мак-Нелли сидел у него в камере, Джексон написал несколько писем к людям, которые могли бы позаботиться о судьбе его семьи, а также составил завещание. На завещании он прибавил: «Подписано и запечатано в присутствии моего самого дорогого друга, чье сердце и принципы должны рекомендовать его как достойного гражданина, Леопарда Мак-Нелли». Джексон не знал (и не узнал до самой смерти, вскоре последовавшей), что в его камере сидит английский шпион, который все вручаемые ему бумаги перешлет Вильяму Питту.

Леопард Мак-Нелли, продавшийся английскому правительству, был для ирландских революционеров вне всякого сравнения опаснее, нежели даже Кокэйн, не говоря уже о шпионском плебсе, о тех фигурах, без толку засматривавших в окна и слонявшихся по Дублину и Бельфасту, которые больше, так сказать, совершали моцион по улицам и под предлогом пользы службы пьянствовали на казенный счет в посещаемых кабаках, нежели споспешествовали начальственным предначертаниям. Леонард Мак-Нелли имел не случайные связи с «Объединенными ирландцами», как какой-нибудь Кокэйн; его все знали, и он всех знал, и с первых же заседаний общества он на них присутствовал. Его многие не любили уже давно, а некоторые чувствовали непобедимое отвращение, но так как не было никаких явно подозрительных фактов, то это не отражалось на его положении в обществе. Предателем он стал далеко не сразу; во время джексоновского дела, увидев себя скомпрометированным показаниями Кокэйна и других агентов, а также кое-какими иными уликами, Леонард Мак-Нелли и решил предложить свои услуги правительству. Вице-король Кэмден, пересылая бумаги покойного Джексона Вильяму Питту в Лондон, писал, что получил эти бумаги от Мак-Нелли, который всецело в руках правительства. Вице-король добавлял, что теперь Мак-Нелли мог бы поехать во Францию следить там за вдовой Джексона, которой французское правительство может помочь, ибо Джексон в своем завещании и последних письмах выразил надежду, что Франция поможет его семье. Так вот вице-королю и казалось, что хорошо бы, если б Мак-Нелли проследил в Париже, какие именно будут сношения между вдовой и французским правительством.

Но министерство менее верило в человечество, нежели вице-король, и поставило Кэмдену на вид следующее: боясь за себя, Мак-Нелли стал шпионом; а вдруг, будучи командирован во Францию, он там почувствует себя в безопасности и поведет себя злокачественно, т. е. перестанет шпионить и опять примется за революционные происки? Может ли его сиятельство ручаться, что это не произойдет? Его сиятельство ответил, что не может. Мак-Нелли остался в Ирландии, ему назначен был оклад в 300 фунтов стерлингов в год, и здесь он приступил к исполнению своих новых обязанностей. Он ужасен был тем, что никому и в голову не приходило, что он шпион. Он так долго был юрисконсультом «Объединенных ирландцев», говорил так революционно, казался столь преданным делу, что даже чисто личные антипатии, имевшиеся относительно него, не спешили проявляться. И он продолжал вращаться в самых тесных революционных кружках и в самых важных салонах легальной оппозиции, и к изумлению всех постоянно оказывалось, что глаза Вильяма Питта видят сквозь степы, а уши слышат самый тихий шопот. И как раз из Ирландии уехал человек, у которого был инстинкт, чтобы заподозрить предателя, неутомимая тонкость ума и хитрость, чтобы открыть его, и железная энергия, чтобы обезвредить.

В своем отчете, написанном для французского правительства и найденном при аресте Джексона, Вольф Тон изображал Ирландию весьма близкой к восстанию и, следовательно, вполне расположенной принять французский десант самым дружественным образом. После процесса Джексона правительство, не имея возможности доказать вполне ясно, что этот (переписанный кем-то) отчет принадлежит именно Вольфу Тону, дало тем не менее понять, что оно будет его преследовать. Все-таки (благодаря отчасти вмешательству многочисленных и влиятельных друзей Тона) ему позволили выехать из страны, куда пожелает, но выехать во что бы то ни стало. В Дублине он виделся с Томасом-Эддисом Эмметом, на которого (совершенно, как увидим, справедливо) возлагал весьма большие надежды и который достойно заменил его в эти годы на родине. Оттуда он с женой, сестрой и тремя детьми поехал в Бельфаст, где все они сели на отходившее в Филадельфию судно. Перед самым отъездом он прощался с Нильсоном, Мак-Крэкеном, Росселем и Симсом, своими товарищами. Расстававшиеся торжественно поклялись никогда не прекращать борьбы, пока не низвергнут английского владычества, никогда не оставлять начатого дела, никогда не полагать оружия до достижения Ирландией полной самостоятельности. Когда судно, увозившее Вольфа Тона, пропало вдали Атлантического океана, едва ли бельфастские власти, на обязанности которых было донести вице-королю о совершившемся отъезде, могли предполагать, что этот человек еще вернется на родину, приводя с собой иностранную армию.