Читаем без скачивания Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых - Андрей Марченко

Соломенноусый Нойер хмуро кивнул:

– Мы все – дети интернационала, товарищи, но не стоит забывать, что говорил об этом варварском народе Маркс: славяне – угнетатели всех революционных наций. Недалек тот час, когда цивилизованные народы вступят в ожесточенную борьбу за освобождение рабочего класса всего мира. И кто знает, не станет ли буржуазная Россия самой черной, самой опасной скалой на нашем пути?

На палубе стали появляться пассажиры, и троица товарищей перешла на шепот.

Тем временем мимо потянулись бесконечные причалы и доки, закрыли небо тронутые ржавчиной бока судов со всех концов света; проводил гостя грозными жерлами пушек линкор с Андреевским флагом, закачались над набережной темно-зеленые лапы пальмовых листьев – и вот выплыл, поднялся плавно из глубины порта розово-белый неоготический замок: морской вокзал. Над входом в здание вокзала ветер с трудом разворачивал тяжелые бело-сине-красные шелка и черно-желто-белые знамена царской династии. Звонко ударил колокол. С грохотом побежали усатые матросы в белых рубахах. Мгновение – и теплоход замер у пристани в паучьей сетке швартовых.

«Классовые враги» встретили гостей у сходней с прохладной вежливостью. Обязательные формальности постарались по возможности сократить. Молодой паспортист в синей фуражке сверился со списком и оттиснул в дипломатических паспортах круглые печатки виз с двуглавым орлом – срок пребывания неделя: с 5 по 12 июня 1937 года. «Без права покидать пределы Константинопольской губернии».

– Оружие, драгоценности? – на хорошем немецком поинтересовался чиновник.

– У нас дипломатический статус, позволю напомнить, – нервно качнулось плюшевое кепи.

– Декларации всё равно нужно заполнить, – чиновник был само терпение.

Хесслер выступил вперед.

– Вы не смеете задерживать нас, – с перекошенным от злобы лицом проскрипел он, – не пытайтесь унизить в нашем лице наш народ и страну.

– Но господа…

– Никакие мы вам не господа!

Молодой человек за стеклом покрылся пятнами:

– Как бы вы себя не называли, но у нас тут особый режим, и все прибывающие на коронацию гости заполняют декларации, в этом нет ничего унизительного для…

– России никогда не победить Германию! – оборвал Хесслер.

– Вот возьмите, – Нойер бросил в окошко три торопливо заполненных бланка, – идемте, Хельмут. Не стоит повышать голос, мой друг.

– Кто ж такие? – с интересом спросил паспортиста пожилой жандарм, после того как восьмицилиндровый черный «Бьюик» с красным флагом на капоте исчез в клубах пыли за кипарисовой аллеей. Страж границы показал список:

1. Конрад Миллер – глава делегации, Народный комиссар иностранных дел Союза Социал-Демократических Республик Европы.

2. Конрад Нойер. Помощник секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии ССДРЕ по международным вопросам.

3. Хельмут Хесслер, помощник Народного комиссара иностранных дел ССДРЕ, Народный трибун Баварской советской республики.

– Вишь ты, немчура, понаехали к нам, – усмехнулся жандарм в густые усы. – Ништо, скоро перевешаем всех красноперых, попомни.

Оливер Фогт неохотно открыл глаза. В окно гостиничного номера лился тусклый утренний свет, казавшийся продолжением странного, тревожного, но в то же время приятного сна. Беспокойство скользило где-то по грани дремлющего сознания, похожее на мрачную тень на грозовом горизонте; но буря была еще где-то далеко в будущем, а настоящее горячо пульсировало в груди, медленно утекало сквозь пальцы, настоящее состояло из нежности и покоя. Сон был напитан теплым запахом женщины… но сейчас запах исчез, и Фогт больше не хотел оставаться в этом сне.

– Полина? – шевельнулись губы.

Постель рядом пуста, но еще теплая. На письменном столе в хрустальной вазе дремали чайные розы, в сумраке огромные пушистые бутоны казались черными. Полупустая бутылка дорогого цимлянского вина. Раскрытая на середине походная тетрадь, склянка чернил и перо. На тумбочке у кровати холодно блеснул новенький шестизарядный револьвер.

– Полли…

Ах вот же она, на балконе – смутный силуэт за прозрачной занавеской. Вот ветер отбросил светлую ткань, и Фогт увидел ее печальный образ, тонкие губы, темно-русые волнистые локоны. Сигаретка в мраморных пальцах, на узких плечах – шелковый халат с золотыми птицами. Он вспомнил, как шеф Южного охранного отделения Миронов, усмехаясь в полковничьи усы, познакомил их в Одессе на каком-то банкете. Полине было всего пять лет, когда в киевской ЧК казнили ее родителей и четверых братьев – с тех пор прошло почти двадцать лет, но след тех событий всё еще будто лежал на ней. Полина удивила своим равнодушием к его персоне. Фогт привык к повышенному интересу – после бегства из Германии он временно (как ему тогда казалось) поселился в Петрограде, здесь написал свою первую повесть о гражданской войне в Баварии и быстро стал популярным автором. Врангелевская Россия охотно принимала немецких, австро-венгерских и французских беглецов от революции – на родине им грозила смерть за одно только классовое происхождение. Российское правительство рассудило, что такие люди с их капиталами и мозгами будут полезны для борьбы с собственной революционной напряженностью (тут никто не говорил «революция» – только «мятеж» или «бунт»). Здесь Фогт разбогател. Его книги переводили на многие языки; высшее дворянство России, Англии и Польши искало знакомства с ним, его приглашали на балы и приемы, на улицах просили автограф – в то же время на родине называли предателем и клеветником Советской власти.

Однако Полина не знала его книг, ее не интересовали автографы и слава. И очень скоро Оливер понял, что эта женщина нужна ему. Их связь была странной и нервной. Вместе с писателем Полина легко входила в любое общество, она очаровывала министров и принцев – и работала. Она раздавала тысячи рублей, долларов и швейцарских франков, она жалобила и шантажировала – и получала информацию. Их связь была работой. Весь мир считал их парой, однако спали вместе они редко – словно искали в постели не любви, а спасения от стресса и одиночества… но Полина доверяла Оливеру во всем, и он чувствовал, что нужен ей. Она полностью открывалась ему – а он любил ее беспокойно и преданно, как не любил никого и никогда. Каждый день он боялся потерять ее.

Прошлой зимой в Стокгольме, после приема у американского посла они садились в авто – и внезапно человек в сутане католического священника трижды выстрелил в Полину через лобовое стекло, прежде чем Оливер успел скрутить его. К счастью, девушка отделалась легким ранением в плечо. В нападавшем позже опознали Раймона Дрейно, резидента спецслужб троцкистской Франции.