Читаем без скачивания История западной философии. Часть I. Античность. Средневековье. Возрождение - Виктор Петрович Лега
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лютер же утверждает полную зависимость человеческой воли от Бога. Говорить, что человек сам своими делами совершает свое спасение, может только совершенно не верящий в Бога человек. Ведь в таком случае получается, что Бог не промыслитель и не Спаситель, а лишь наблюдатель. Это чистое пелагианство, философский деизм. «Чего ты добиваешься этим своим советом, кроме того, что слова Божьи должны зависеть, жить или погибать по воле и желанию людей? Писание говорит обратное: все живет и погибает по воле и желанию Божьему и, наконец, молчит вся земля перед лицом Его. Речи, подобные твоим, должен был бы говорить тот, кто полагает, что Бог живой — это какой-то легкодумный и глупый пустозвон, выступающий с трибуны, и его слова можно истолковывать как хочешь»[337], — упрекает Эразма Лютер. Позиция Лютера основана на признании иерархии творения, согласно которой действие может совершаться лишь от высшего по направлению к низшему, иначе говоря, человек не может влиять на Бога. Поэтому и спасение человека зависит не от его дел, а только от воли Бога: «Я говорю здесь так: если будет доказано, что наше спасение зависит не от наших усилий и помыслов, а от деяний одного только Бога — что я ниже, в основной части своего рассуждения, надеюсь неопровержимо доказать, — то разве не будет из этого ясно, что если Бог не присутствует в нас Своим деянием, то все, что мы делаем, — зло и мы неизбежно совершаем то, что не имеет никакого отношения к спасению? Потому что если не мы, а один только Бог творит в нас спасение, то — волей-неволей — без Его деяния мы ровным счетом ничего не способны сделать для своего спасения»[338]. Свободная воля присуща только Богу, ведь свобода — это независимость, а полностью независимым от всего можно считать лишь Его. «…Свободная воля — это просто имя Бога, которым можно называть одно только божественное величие. Потому что она творит все, что пожелает, и на небесах, и на земле, как поет об этом псалмопевец. Если же кто собирается наделить ею людей, то это все равно что наделять человека свойствами самого Бога, а это уже такое богохульство, страшнее которого и быть ничего не может»[339], — указывает Лютер.
Поскольку Лютер чаще всего цитирует Писание, то и Эразм прибегает к этому методу, цитируя Писание в подтверждение своих положений. Да, соглашается Эразм, в Писании есть много мест, которые говорят, что у человека действительно нет никакой свободной воли. Поэтому Эразм прибегает к методу аллегорического толкования, говоря, что Писание, и особенно эти неясные места, следует толковать аллегорически. Особенность же Лютера и вообще всех реформаторов состоит в утверждении, что Писание не нужно толковать, — если Бог захотел что-то сказать людям, Он сказал это именно так, а не иначе. Поэтому Писание само по себе ясно, и каждый человек, читая его, должен понимать все так, как сказано.
Отвечая на это, Эразм ссылается на отцов Церкви, говоря, что даже они часто противоречат друг другу в толковании одних и тех же мест. На это лютеране отвечали, что отцы Церкви — это всего лишь люди, которые могут ошибаться. Но кто же тогда дает истинное толкование? Лютеране: те, в которых есть Дух. А как определить, в ком есть Дух и почему нет Духа у отцов Церкви? Лютеране: проповедь Евангелия завершилась с апостолами и возобновилась лишь сейчас. Но почему вы уверены, что Святой Дух есть в вас? Докажите это чудесами. Ведь даже апостол Павел доказывал это чудесами, не говоря уж об отцах Церкви. На это лютеране отвечали, что Писание достаточно ясно, так зачем же его толковать и доказывать, что в нас есть Святой Дух? Но тогда почему противоречили друг другу отцы Церкви? Возникает порочный круг. Его блестяще воспроизводит Эразм в своей книге.
Он приводит рассуждения Августина, что Адам был создан с непорочной и свободной волей (у свободы человека была и формальная, и качественная сторона). Теперь в нас воля и, особенно, разум затемнены грехом, но воля испортилась не настолько, чтобы мы не могли служить благу. Благодать лишь помогает нам направить на это свои усилия.
Конечно, этот спор не убедил ни одну из сторон, и Эразм и Лютер остались при своем мнении.
§ 9. Мишель Монтень
Наиболее значительным французским философом Возрождения является Мишель Монтень (1533–1592). Он родился в дворянской семье; отец его был весьма знатным человеком и заседал в парламенте г. Бордо. Мать была крещеная еврейка. Мишель получил хорошее образование, прекрасно знал древние языки (греческий и латынь). Он учится в колледже в Бордо, затем идет по стопам отца и занимается политикой (некоторое время был даже мэром Бордо, поддерживал партию короля), но в 70-е гг. XVI в. уединился в родовом замке и занимался литературной деятельностью, писал знаменитые «Опыты».
Монтень является родоначальником нового литературного жанра — эссе. Его «Опыты» — это собрание различных эссе, написанных живым французским языком (не латынью), чтобы как можно больше людей познакомились с его произведениями, ибо он считал, что пишет главным образом для них. В своих эссе Монтень показал себя прекрасным знатоком истории, но исторические сюжеты служат ему лишь способом описания различных сторон человеческой природы. Зависть, гнев, суетность существования, скорбь, сомнение, жестокость, пьянство, любовь и другие страсти человека являются предметом рассмотрения Монтеня. Но и это, в конце концов, служит Монтеню поводом для главного — для познания самого себя. В предисловии к «Опытам» он пишет: «…содержание моей книги — я сам»[340].
Для Монтеня основная проблема — проблема человека, но не того человека, который занимает центральное место во Вселенной, как у флорентийских платоников, не человека вообще, а человека обычного, конкретного: «Другие творят человека, я же только рассказываю о нем»[341]. Это новый предмет для философии, в соответствии с ним Монтень придумывает и новую форму ее изложения.
Философия, по мысли Монтеня, должна вернуться к повседневной жизни. Орудием для этого является самопознание: «Прослеживать извилистые тропы нашего духа, проникать в темные глубины его, подмечать в нем те или иные из бесконечных его малейших движений — дело весьма нелегкое, гораздо более трудное, чем может показаться с первого взгляда… Вот уже несколько
