Читаем без скачивания Жозеф Бальзамо. Том 2 - Александр Дюма

Он остановился достаточно далеко от дворца королевы, чтобы его не окликнули часовые, но достаточно близко, чтобы никто не мог пройти незамеченным.

Минут через пять Филипп увидел чопорную, чуть ли не величественную фигуру и по описанию Андреа узнал в ней врача.

Вечерело, однако, несмотря на то, что видно было плохо, почтенный доктор листал опубликованный недавно в Кёльне трактат о причинах и последствиях паралича желудка. Темнота сгущалась, и доктор уже скорей угадывал, нежели прочитывал слова, как вдруг некое непрозрачное тело преградило путь слабому свету, позволявшему высокоученому эскулапу хоть что-то различать в книге.

Врач поднял глаза и увидел перед собою человека.

— Кто вы? — спросил он.

— Прошу извинить, сударь, — отозвался Филипп. — Я имею честь разговаривать с доктором Луи?

— Да, сударь, — ответил тот и захлопнул книгу.

— В таком случае, сударь, позвольте побеседовать с вами, — попросил Филипп.

— Извините, сударь, но долг призывает меня к ее высочеству дофине. Я должен уже находиться у нее и не могу заставлять себя ждать.

— Сударь… — взмолился Филипп, заступая путь доктору. — Особа, о визите к которой я хочу вас просить, находится на службе у ее высочества дофины. Она очень страдает, тогда как ее высочество ничем не больна.

— О ком вы говорите? — осведомился врач.

— Об особе, к которой вас приводила сама ее высочество.

— Речь идет о мадемуазель де Таверне, не так ли?

— Совершенно верно, сударь.

— Вот как? — заметил доктор и вскинул голову, чтобы получше рассмотреть молодого человека.

— Вы, как я понимаю, знаете, что она очень страдает… — сказал Филипп.

— У нее, кажется, спазмы?

— Верно, сударь, часто повторяющиеся приступы слабости. Сегодня при мне ей в течение нескольких часов раза четыре становилось дурно.

— Так, значит, юной даме стало хуже?

— Увы, не могу сказать. Но вы же понимаете, доктор, когда любишь человека…

— Вы любите мадемуазель де Таверне?

— Больше жизни, доктор!

Филипп произнес эти слова в таком горячем порыве братской любви, что доктор Луи превратно истолковал их.

— Ах, так, значит, вы…

И врач в нерешительности остановился.

— Что вы хотите сказать, сударь?

— Выходит, вы…

— Что — я?

— Ее любовник, черт побери! — раздраженно воскликнул врач.

Филипп отступил назад и поднес руку ко лбу, лицо его побелело как мел.

— Берегитесь, сударь, вы оскорбили мою сестру, — промолвил он.

— Сестру? Так мадемуазель Андреа де Таверне — ваша сестра?

— Вот именно, сударь, и мне кажется, я не сказал ничего, что позволило бы вам допустить подобную оплошность.

— Простите, сударь, но час, когда вы ко мне подошли, таинственный вид, с каким заговорили… Я подумал… Я решил, что причина тому участие более нежное, нежели просто братская забота.

— О, сударь, никакой любовник или муж не смогут любить мою сестру сильнее, чем я.

— Да-да, теперь я понимаю, что мое предположение вас обидело, и прошу принять мои извинения. Позвольте, сударь…

И доктор попытался пройти мимо Филиппа.

— Доктор, — продолжал настаивать Филипп, — умоляю вас, не уходите, не успокоив меня относительно состояния моей сестры.

— А что же вас так тревожит в ее состоянии?

— О Боже, да то, что я видел.

— Вы видели симптомы болезни.

— Но она серьезна, доктор.

— Ну как сказать.

— Послушайте, доктор, во всем этом есть что-то странное: можно подумать, что вы то ли не хотите, то ли не смеете открыть мне правду.

— Просто, сударь, я тороплюсь к ее высочеству дофине, которая ждет меня.

— Доктор, — спросил Филипп, утирая ладонью вспотевший лоб, — вы ведь приняли меня за любовника мадемуазель де Таверне?

— Да, но вы сами рассеяли мое заблуждение.

— Значит, вы думаете, что у мадемуазель де Таверне есть любовник?

— Простите, сударь, но я не обязан отчитываться перед вами в том, что я думаю.

— Доктор, сжальтесь же надо мною! Вырвавшееся у вас слово засело у меня в сердце, словно обломок кинжала. Не нужно пытаться сбить меня с толку, я ведь знаю, что вы — человек деликатный и осмотрительный. Скажите, что это за болезнь, которую вы готовы были назвать любовнику и не хотите открыть брату? Ответьте же, доктор, умоляю вас!

— А я, сударь, прошу избавить меня от необходимости вам отвечать, поскольку, судя по вашим расспросам, вы уже не владеете собой.

— О Господи, да как вы не понимаете, что каждое ваше слово толкает меня к ужасной пропасти!

— Сударь!

— Доктор! — пылко воскликнул Филипп. — Неужели вы владеете столь страшной тайной, что для того, чтобы ее узнать, мне необходимо собрать все свое хладнокровие и мужество?

— Но я понятия не имею, что вы там такого напридумывали, господин де Таверне, ничего подобного я не говорил.

— О, вы поступили во сто раз хуже — вы заронили подозрение! Но это же немилосердно, доктор! Вы же видите, как разрывается мое сердце. Прошу вас, умоляю: говорите же, говорите! Не бойтесь, мне хватит хладнокровия и мужества… Эта болезнь, а быть может, бесчестье… О Господи, доктор, не прерывайте меня!

— Господин де Таверне, мне нечего сказать ни ее высочеству дофине, ни вашему отцу, ни вам, и не нужно меня ни о чем просить.

— Да-да, но вы же видите, как я истолковываю ваше молчание, вы видите, что я следую за вашей мыслью и попадаю в мрачную, роковую пучину; остановите же меня, если я заблуждаюсь!

— Прощайте, сударь, — отрезал врач.

— Нет, вы не уйдете просто так, не сказав ни да, ни нет. Одно слово, одно-единственное слово — это все, о чем я прошу.

Доктор остановился.

— Сударь, — проговорил он, — только что вы сказали мне, и это привело к роковому недоразумению, столь вас огорчившему…

— Не будем больше об этом, сударь.

— Напротив, будем. Только что — возможно, чуть позднее, чем следовало бы, — вы сказали мне, что мадемуазель де Таверне — ваша сестра. Но до этого с невероятным пылом — что и ввело меня в заблуждение — вы заявили, что любите мадемуазель Андреа больше жизни.

— Совершенно верно.

— Если ваша любовь столь сильна, то и мадемуазель, надеюсь, платит вам взаимностью?

— О, сударь, Андреа любит меня, как никого на свете.

— Прекрасно. Вот и возвращайтесь к ней и выясните все у нее, ведя расспросы в том направлении, которое для меня под запретом. Если она любит вас так же, как вы ее, она вам ответит. Есть множество вещей, которые можно сказать другу и нельзя — врачу, и вполне возможно, сестра ваша решится признаться вам в том, на что я не хотел бы даже намекать. Прощайте, сударь.