Читаем без скачивания Я не Поттер! - Марина Броницкая

— Какой?!

— Флитвик!

— Да–а-а?

— Ой, Гарри. Ты плохо соображаешь. Ну конечно нет. Твой отец!

Идти в больничное крыло мне расхотелось, но желание нестись в башню, нырять под кровать и прятать бабушкин сундук в другой вселенной — возросло в разы. Это ж надо, я радовался тайнику, открыть который может только Снейп. То, что Снейп способен произойти только от Снейпа, я, видите ли, запамятовал!

И пока я размышлял о доверии, недоверии и осторожности, задыхаясь от серной вони заживляющей мази, девчонка, не найдя отца поблизости, не стала тратить драгоценное время и посетила большой и величественный замок с остроконечными башенками. Она точно знала, в нем живут люди с таким же острым умом и большими связями, они помогут, они верны тому, в кого верит она.

Ей не нужен был путь к отступлению, не её характер, и Джинни сожгла все мосты. Она не понимала, почему должна поступать по–другому. Её друзья, её любимый учитель, друзья её друзей — они не могут ошибаться. Волдеморт только и делает, что всех спасает, а папа? Почему он, чистокровный маг, сидит без денег и целыми днями расхваливает каких‑то маглов? Но знать не желает родственника–сквиба? Зачем похищает ребенка и связывает его руки цепями? Принимает в доме того, кто мог стать причиной её гибели? А главное, зачем он мямлит что‑то в ответ на её «почему», вместо того, чтобы ответить решительно, как это обычно делает… профессор Снейп?

Все это рассказала мне сама Уизли, спустя пару дней. Ей нравилась её злость, и я готов поспорить, на свою семью она разозлилась не только давно, но и навсегда. Вообще‑то, в её воспитании наблюдались явные пробелы, но именно в них и произрастал её настоящий, сложный характер. Миссис Малфой только взялась за рыжую подругу сына, только начала объяснять, что семья для чистокровного мага — основа, но когда она это поймет, у неё уже будет другая.

Арестовали Артура тем же вечером. Конвой без стука ворвался в дом и прервал мирное чаепитие супругов, с нетерпением ожидавших ответа дочери до последней секунды. Ну а Сириус и Люпин покинули Нору вскоре после меня, им к предательствам всех красок и мастей не привыкать, опытные. Ориентировки на преступников совы доставили во все уголки Англии, в каждый дом, кафе или торговую лавку. Ждать удачи, конечно, не приходилось, да я её и не ждал.

Честно говоря, свидетельствовать в Визенгамоте мне не хотелось. Показания с нас, несовершеннолетних, уже были сняты в стенах школы угрюмым аврором по имени Кингсли Бруствер и, судя по всему, отцу семейства доведется выживать в Азкабане не меньше четырех лет. С целой оравой подсудимых по самым разным статьям дело обстояло бы гораздо сложнее.

Не знаю, что Джинни говорила слишком поздно все осознавшему Рону, взбешенному непонятной жестокостью сестры, но мальчишка психовал и ходил с опущенной головой еще долго. Вести с ним беседу мне пришлось самому. Он сидел на кровати своей спальни, подогнув ноги, смотрел на шрамы на моих запястьях и молчал. Было в этом молчании что‑то тяжелое, все понимающее, но не прощающее. Мне слова произносить было трудно. Все они казались неестественными и неприлично веселыми. За все время моего монолога я даже несколько раз пожалел всех клоунов на свете. Ох и несладко им приходится!

— Твой отец хотел выяснить правду, Рон. Каждый на его месте поступил бы также.

Драко еле слышно фыркнул, перестал гулять по комнате с видом обеспокоенного родителя, сел на изящный табурет и закинул ногу на ногу. Он смотрел на меня чистыми серыми глазами, время от времени оборачивался к зеркалу, оценить стройность своего затянутого во все черное силуэта, и в который раз переигрывал. На тот момент в нем не было ни надменности, ни пафоса, он хорошо понимал серьезность ситуации, но сердце у него болело не за меня, а за рыжего. Приятель дико боялся, что я догадаюсь, при случае пожалуюсь его отцу, и от страха не мог скрыть от меня ни единой мысли.

— Больно? — сиплым шепотом спросил Рон.

Я чуть не расплакался от облегчения, но сделал вид, что не расслышал.

— А? Что ты сказал?

— Я спрашиваю, больно было? — повторил мальчишка и спустил ноги с кровати.

Выдержав воистину драматическую паузу, я дал понять Уизли, что своим молчанием хочу пощадить его чувства. Мы сидели на пологе кровати вдвоем и слышали не только дыхание друг друга, но и стук сердца. Сердце Рона билось неистово, словно выпрыгнуть из груди хотело. Он не понимал отца, но любил его, он сердился на сестру, но любил её, он чувствовал — и закон, и правда, всё на моей стороне, а вот это ему не нравилось.

— Больно, — наконец ответил я с неохотой. — Очень больно.

— Еще бы… — буркнул Драко.

— Ну ладно, пусть сидит, раз виноват… — подытожил Рон, как бы разрешая справедливости восторжествовать. — Пошли обедать, что ли… Эрик, а в рожу?! — тень под дверью заметалась на месте. — Нет, ну вы посмотрите на него! Только распределение прошел, а такое неуважение к старшим!

Неудачливый шпион, явно подосланный нетерпеливой Джинни, оказался уж совсем невезучим. Рон метнулся в коридор и схватил малыша за ворот, не преминув распорядиться и нами:

— Чего расселись то?! Подъем! — гаркнул рыжий во весь голос, и мы послушно повскакивали со своих мест.

Переглядываясь с Малфоем всю дорогу в Большой Зал, мы без слов понимали друг друга. Если не привести эту рыжую дылду к Темному Лорду хотя бы за год, расплачиваться за его неверность нашим идеалам буду не только я или Драко, плохо будет самому Рону, плохо и больно. Приятель понял и кивнул, не отрывая взгляда от широкой спины Уизли. Он негласно пообещал мне, что исправит рыжего. Однако как за Драко может пойти кто‑то, если сам Драко идет, только если его подтолкнуть?!

Рождественский ужин стал прощальным вечером Альбуса, и даже знаменитые ели Хагрида не могли повысить настроения учащихся всех трех факультетов, за исключением одного, зеленого и счастливого. Бывший директор вальсировал с Минервой, жонглировал апельсинами и взрывал хлопушки. При всем притом, взгляд его голубых и обманчиво беззаботных глаз спотыкался на мне не реже раза в пять минут. Я чувствовал себя ледоколом, разбивающим нагромождения льда, то есть все амбиции и мечты Альбуса, и еле сдерживался, чтобы не потереть руки.

Новым директором стала профессор МакГонагалл, и здесь министерство не пошло ни на какие уступки и уговоры недовольных таким назначением.

На следующий день после него, войдя в гостиную, я поспешил пройти в спальню, чтобы приготовить нужные тетради по чарам и отыскать запропастившийся реферат. Однако не успел я дотянуться и до ручки двери, как понял, что подобная кадровая перестановка вполне способна пойти мне на пользу. У камина, на двух креслах и одном диване, собралось полфакультета. На серьезных лицах грифиндорцев эта самая серьезность удерживалась с большим трудом. Они ведь помнили девиз львиного факультета, гласящий громкими словами о взаимопомощи, взаимовыручке и других понятиях, сложность которых до них и к концу жизни не дойдет. Тем не менее — все старались. Правду в лицо и Годрик не мог говорить, разве только нож в сердце.