Читаем без скачивания Карл Густав Маннергейм. Мемуары - Карл Маннергейм

Сославшись на доклад, я высказал своё мнение, что отрицательная позиция к мирному разрешению отношений, к которому в рамках возможностей сейчас приступили, породила бы шатание и раскол, следствием чего, в свою очередь, стало бы снижение желания сражаться и жертвовать собой. Правительство, считал я, действовало ответственно и правильно, ухватившись за возможность и послав своих представителей в Москву за получением более точных сведений о мирных условиях, выдвигаемых советским правительством. Если станет ясно, что нельзя добиться мира, гарантирующего независимость и свободу Финляндии, то тяжкое осознание этого факта, по моему убеждению, побудит народ на дальнейшую оборонительную борьбу.

Вернувшись из Москвы 1 апреля, уполномоченные подтвердили, что условием заключения мира является принятие в переговорах за основу границ Московского договора. Войска немцев, находящихся в Финляндии, должны быть интернированы или изгнаны из страны в течение уже начавшегося апреля — требование, которое было невыполнимо уже по техническим причинам. Но наиболее страшным на этот раз было, однако, требование русских в счёт репараций выплатить 600 миллионов американских долларов, поставив на эту сумму товары в течение пяти лет.

Правительство срочно запросило экспертов по финансовым и народнохозяйственным проблемам, даже шведских, дать свои заключения, и в них все единодушно утверждали, что требование репараций для Финляндии совершенно невыполнимо. После нескольких дней, полных беспокойства и колебаний, правительство вынуждено было констатировать, что условия выполнить невозможно. Парламент полностью поддержал эту точку зрения, и 18 апреля на требования русских был дан отрицательный ответ. Вскоре после этого заместитель министра иностранных дел Вышинский по радио заявил, что Финляндия отвергла предложение советского правительства о заключении мира и что ответственность за последствия будет возложена на финское правительство.

В апреле генерал Эрфурт передал приглашение генерал-фельдмаршала Кейтеля, адресованное начальнику генштаба, в котором последнего просили прибыть в германскую Ставку, находившуюся теперь в Берхтесгадене, для обмена мыслями и информацией. Поскольку узнать намерения германского военного руководства было важно, я дал согласие на эту поездку. Возвратившись домой, 1 мая генерал Хейнрихс сообщил, что в Ставке ощущается значительная нервозность.

Когда он прибыл, Кейтель и Йодль были в Берлине, откуда они вернулись на следующий день. Только около 15.00 генерал-фельдмаршал был готов приветствовать генерала Хейнрихса на обеде, после которого он в присутствии группы своих офицеров выразил недовольство политикой Финляндии, и особенно тем, что в Москву были посланы полномочные лица. Нашу прессу он также подверг суровой критике за якобы сомнительную позицию. Тон выступления Кейтеля был таким, что генерал Хейнрихс встал и предложил продолжить беседу с глазу на глаз.

— Надеюсь, вы не будете возражать против присутствия Йодля? — сказал Кейтель. — Мы считаем, что он должен представить маршалу обзор сложившейся ситуации, если вас лично это не интересует.

Все трое после этого отправились в вагон, где были расставлены столы с огромными картами, и там Йодль по-деловому и ясно доложил военную обстановку. Однако генерал Хейнрихс обратил внимание на то, что как Кейтель, так и Йодль сделали всё возможное, разъясняя, что ожидаемая высадка союзнических войск предоставила бы немцам благоприятный случай для решающего сражения с западными державами. Когда Хейнрихс высказал свою озабоченность по поводу прорыва ленинградской блокады и постепенного отступления немцев все дальше на запад, Кейтель и Йодль попытались всячески оправдать эти неудачи. Никакого дельного обоснования, которое могло бы изменить наше мнение о сложившейся обстановке, генерал Хейнрихс в их заявлениях не усмотрел. Заключительным аккордом высказываний было то, что только победа Германии может спасти Финляндию от власти большевиков. И начальник генштаба, и я понимали, что мотивом приглашения в Берхтесгаден было, прежде всего, желание военного руководства Германии выразить недовольство политикой нашей страны, направленной на заключение мира.

В Финляндии настроение было подавленным. Стремления заключить мир не принесли успеха, и отношения с Германией ухудшались на глазах. В начале июня немцы прекратили поставки зерна в Финляндию, в связи с чем ситуация с питанием, в ожидании нового урожая, стала ещё более острой. Чем больше ослаблялась мощь Германии, тем яснее в Финляндии понимали, что страна остаётся в одиночестве и единственной опорой являются для неё свои собственные резервы.

Я надеялся, что день моего рождения, 4 июня, пройдёт незаметно, но этого не случилось. В Ставку прибыли гости с поздравлениями, и даже президент приехал поздравить меня. Он приехал со мной в Энсо, где я принял парад бронетанковой дивизии, получившей новое вооружение. После обеда, во время которого президент Рюти, выступая, подчеркнул серьёзность положения, у меня появилась возможность побеседовать со многими фронтовыми командирами, которые все ещё продолжали верить в успешное завершение войны, хотя прежний оптимизм несколько спал. Таково было полученное мной общее впечатление, однако само по себе ясно, что многих командиров внутри грызло сомнение и плохие предчувствия, хотя они и не хотели говорить о них прямо в присутствии президента и главнокомандующего.

Начиная с ранней весны, возросла разведывательная деятельность противника, усилились артиллерийские обстрелы наших позиций на Карельском перешейке. В мае разведдонесения сообщали об изменениях в составе войск противника, о появлении новых пехотных дивизий, а также артиллерийских и бронетанковых частей. Установлено было и появление нового, до сих пор неизвестного для нас штаба корпуса. Эти данные, однако, не полностью совпадали со сведениями, полученными от немцев, в которых утверждалось, что часть этих войск находится в Прибалтике.

Состав русских войск на Карельском перешейке менялся каждую весну. Русские имели обыкновение в это красивое время года отводить войска на отдых и пополнение в большие лагеря, расположенные севернее Ленинграда. Может быть, и сейчас шли такие переброски, поскольку все ожидали решительных операций против немцев в прибалтийских странах. Оперативные органы Ставки были также склонны к принятию такой точки зрения, подобного мнения придерживались и некоторые из офицеров высшего командного звена на перешейке. Недооценки угрожающей опасности наступления с этого направления содействовало частично и то, что на укреплённых позициях, выстроенных в течение трёх лет, мы сможем отразить попытку возможного наступления.