Читаем без скачивания Провал «миссии бин», или Записи капитана Вальтера - Владимир Иванович Партолин

— Ты полевод Кондрашка, а не рядовой Кондратьев, не Кондор. А говорит с тобой Председатель. И не ори так, оглушил.

— Вот хрон! — спохватился часовой и попытался оправдаться: — Разводящий старший сержант Брумель, то есть бригадир Брут, меня инструктировал, так и сказал: «Рядовой Кондратьев, к охране границ Отрадного приступить». Ты что-то хотел, Председатель?

— Не хроникайся, небён — не земляк. Как позвонить в ратушу Мирного?

— А ты крутани рукоятку четыре раза.

— А если три?

— Это вызов твоего телефона. Два раза — вызов сторожевой вышки мирнян. Понял?

— Ладно, конец связи.

— Надо сказать «отбой».

— Ладно, отбой. Подожди… Если ты сейчас крутанёшь ручку два раза, я с ратушей смогу связаться?

— Неа, линия будет занята, пока я у себя не дам отбой.

— Так вот… Рядовой Кондратьев, приказываю положить и полчаса трубки не поднимать. Ясно?

— Так точно!

— Выполнять.

— Есть!

Я опустил трубку на рычажки аппарата, но, против ожидания, шум из неё не прекратился. Поднял и снова приложил к уху.

— Так дайте же, товарищ капитан, отбой! — услышал я.

— Отбой! Сказал же уже.

— Сказали, теперь произведите.

— Это как?

— Крутаните раз рукоятку редуктора… товарищ капитан!

— Сам ни в жизнь не догадался бы. Отбой, рядовой, — ядовито пробурчал я и крутанул рукоятку. В аппарате что-то дзынькнуло и треск в трубке прервался.

В оконце возник хлопец, вытянувшийся в струнку и отдающий мне честь. Всё в нём ликовало — слышать такое! Узнал его. Чёрная словно смоль курчавая голова, из бороды и усов глаза чёрные же блестят, да смуглый нос торчит. Небён Милош, рядовой с позывным «Цыган».

— Кто таков?! — спросил однако я. Рука потянулась невольно к виску, но успел смазать эту непроизвольную для самого себя реакцию, виска только коснувшись скрюченными пальцами. Отдёрнул руку и больно зацепил ногтями острый край гофрированной столешницы из прочнейшего пластика.

— Товарищ капитан, рядовой Милош по вашему приказанию прибыл! — отчеканил чернявый во всю силу своих лёгких.

— Чего глотку дерёшь, полевод Милой? По строю соскучился?! Не честь положено председателю отдавать, а чулок снять. Шапку ломить. Помнишь обязанности колхозника?

Милой, приложивший руку к курчавому виску в воинском приветствии, ей же стянул с копны волос балаклаву скатанную в шапочку. Сгорбился.

— Я вызывал? Ах, да. На завалинке чем девчонка угощала? Давала семечки? От наших отличались?

— На вкус — один хрон, — прогудел в бороду полевод.

— Болван!

— Так я пойду.

В голосе молдованина было столько разочарования и горечи, что у меня невольно вырвалось:

— Свободен, рядовой.

— Слушаюсь!!

Полевода выпрямило, вмиг он преобразился в марпеха. Водрузил на голову балаклаву и раскатал отточено по лицу до шеи. Сверкая в прорезях для глаз зрачками, лихо отдав честь, развернулся на ходулях кругом. А спрыгнул и щёлкнул босыми пятками, у меня заныло в пальцах под ушибленными об стол ногтями. Первые пять шагов рядовой Милош проделал строевым.

— И передай дневальному, марпехов по списку больше ко мне не направлять!

— Есть!!

А что, если возродить-таки воинские уставные отношения? Порядка больше будет. Хлопцы, да и мужики, ждут, не дождутся, думал я, откусывая обломанный ноготь. Взвесил все за и против и решил, что нет, не ко времени, закончится прополочная страда, там посмотрим.

Сплюнув огрызок ногтя, сел за стол и крутанул рукоятку телефона два раза.

В ухо прозвучало:

— Да-а.

— Я Вальтер, председатель колхоза «Отрадный». Пожалуйста, назовите имя вашего председателя правления колхоза.

Только четыре раза за шесть лет руководители соседних колхозов виделись во время передачи дарственного жмыха, но так и не удосужились представиться друг другу. Мне предстоял первый официальный разговор, да ещё по телефону: надо было как-то обращаться и называть абонента.

В ответ в трубке прозвучало неожиданно озорное:

— Ко-ондо-орчик! Я только что поднялась на башню… Зачем спускалась? А догадайся. Даю подсказку, наружной обзорной площадки силосная башня не имеет, оконца есть только под стрехой крыши, выше моего роста.

Женский голос взволновал. Когда приводил своих в Мирный за жмыхом, мирнянские парни девушек, мужики жён и подростковых дочек прятали по домам. Шесть лет женщин не слышал и не видел. Сразу даже не уловил, что голос не мужской, посчитал, пацанский.

Опешил и повторил представление:

— Я Вальтер.

— Вальтер — красивое имя. А то все Кондор, да Кондор. Ну, хватит дурачиться, мордашка.

Девчоночий голос. Как там, на Марсе, мои дочки.

С навернувшейся на глаза слезой я постарался сказать мягко:

— Вы говорили с полеводом Кондрашкой, сейчас на проводе Вальтер, председатель правления колхоза «Отрадный».

В трубке долго шумело и потрескивало, потом растерянное с заиканием:

— Т-тарасович Ольги Т-тарас Ев-втушенко. Доктор физико-м-м-матиматических н-наук, п-п-профессор. Извините…

Услышав этот испуганный голосок, я смутился. Лет тринадцать-четырнадцать. Моей Анке было шесть, когда покинул Марс, сейчас ей столько же.

Сел и, припоминая нежные интонации, спросил:

— Годков-то сколько тебе?

— Пя-пя… четырнадцать.

Из детей не самая старшая, но должна помнить, предположил я. В ЗемМарию детей погибших отрадновцев не увезли, мирняне у себя оставили, усыновив, удочерив.

— А звать тебя как?

— Стешей. А-аркадьевна Светланы Степанида М-морозова.

— Стеша. Уй, какое имя красивое.

— Если бы Степанидой звали, мне бы больше нравилось.

Искал, что бы ещё такого спросить, возникла долгая пауза — девочка кашлянула, я ляпнул:

— Кондрашку семечками угощала?

— Кондрашку? Не знаю такого.

— Кондор — Кондрашка.

— А-аа… угощала. А что?

Девочка успокоилась и даже осмелела, в её ответе на мой вопрос чувствовалась игривость взрослой девушки.

— Семечки на масле?

Спросил впопыхах, неосторожно. Ведь я намеревался заручиться у Тарасовича Ольги Тараса Евтушенко соглашением на право первенства в получении лицензии на реализацию жареных семечек, не сушёных. А тут, возможно, такая промашка: не оказалась бы девчонка сметливой — догадается, всё председателю расскажет. А тот, не будь дураком, заявит, что они все восемнадцать лет на острове семечки со сковородки лузгают.

Однако на другом конце провода прозвучало с ещё большей игривостью в голосе:

— На каком масле? Из кулька сушеными клевал.

Пронесло, успокоился я.

— А своими Кондрашка угощал? Чьи вкуснее?

Стеша хихикнула, отвечала бойко, но закончила невесело:

— Мои. Мои крупнее, твердее, на зуб хорошо ложатся, — сказав это, девочка добавила: — Мамина подруга из Отрадного, царство ей небесное, завсегда приносила, когда приходила погостить. Мастерицей была высушить.

И я поспешил разговор прекратить:

— Ладно, Степанида. Прости, коли напугал своим солдафонством. Даю отбой. Мне к твоему председателю дозвониться надо, так что повремени накручивать Кондрашке… Если что — обращайся прямо ко мне.

— А может «что» случиться? Мне пятнадцать лет — постоять за себя сама смогу.

Вот бесовка! Я — обалдуй! Было бы тебе, девонька, лет эдак за восемнадцать, я бы тебе ответил так: семечки