Читаем без скачивания Фритьоф Нансен - Георгий Кублицкий

Выпив молока, Фритьоф заскользил по крутому склону. Далеко внизу, прыгая по черным камням, шумела речка. Со скал свисали снежные карнизы. Вспененная струя водопада срывалась в ущелье. Нансен пришел в те места, где снежные обвалы были так часты и грозны, что лыжники сюда почти не заглядывали.

Он выбрал склон покруче. Морозный воздух бил в лицо, слезы застилали глаза. Зигзаги, торможение, когда надо откидываться всем телом назад, налегая на палку, головокружительное скольжение по склонам… Мелькнула фигура крестьянина, со страху совсем вдавившегося в выступ скалы, — и раньше, чем пес Джен отважился начать спуск, лыжник уже закончил его.

Нансен добрался до ущелья Овечьей теснины. Завтракал он прямо на снегу, прислушиваясь к шуму водопада. Славно бы попасть сюда весной, когда дубы распускают листья и форель хорошо клюет на муху.

— Да ты в уме ли — уселся под самым обвалом!

Перед размечтавшимся Фритьофом стоял прохожий и показывал вверх, на скалу, откуда свисал тяжелый снежный язык. Нансен возразил, что шум обвала можно услышать и успеть скрыться.

— Эх, парень, да здесь при больших обвалах засыпает всю долину. А бегать от обвала — все равно что от пули, которая летит в тебя. Тут неподалеку лавина ухнула в фиорд, так, веришь ли, чуть не потопила пароход. Хорошо, что капитан был не промах и успел свернуть.

— Вот видишь, успел же.

— Тьфу! Ну и упрям же ты, парень!

Одну ночь Фритьоф провел в горном селении, где его отругали за то, что он так поздно шляется в горах, другую — на заезжем дворе, среди шумных торговцев лошадьми.

Он все удлинял и усложнял дневные переходы. Пройти вдоль и поперек Гренландии — это легко сказать. А вот годен ли он сам для такого дела?

Фритьоф упрямо шагал по мокрому липкому снегу, гонял по скользкому льду озер и лишь там, где снежный покров сошел, пробирался на лошадях. Правда, последний перегон до Кристиании он ехал поездом: надо было спешить к началу лыжных состязаний на холме Хусебю.

Итак, Фритьоф пересек Норвегию поперек через труднопроходимые горы.

Соревнования начались — и о Нансене заговорили, как о самом выдающемся лыжнике.

Но поскольку приз получен за лыжную гонку, то не значит ли это, что и возвращаться с ним из Кристиании в Берген следует на лыжах? Разумеется, еще более трудной дорогой…

Никто из жителей гор не отважился ходить зимой через перевалы и гребни, которые выбрал Нансен для решительного испытания. Говорили, что давно, в XII веке, именно тут заблудился со свитой король Сверре. Его отряд потерял в горах сто двадцать лошадей с украшенными золотом седлами и неделю жевал только снег.

Не было еще трех часов ночи, когда Нансен ушел с места ночлега. Он помчался так быстро, будто хотел перегнать собственную черную тень, метавшуюся по освещенным луной сугробам.

Звезды начали гаснуть перед рассветом, когда Фритьоф Нансен постучал в дверь одиноко стоявшего дома: ему сказали, что тут живет охотник за куропатками, которому знакомы горные перевалы. Охотник, как на грех, ушел к соседнему фиорду метить оленей. В доме оставались одни женщины.

— Обещай, парень, что ты не пойдешь один через горы, — потребовала самая бойкая из них.

— Нет, идти мне надо, — улыбаясь, ответил Фритьоф. — Но обещаю тебе быть осторожным.

И он отправился дальше незнакомой дорогой, зигзагами поднимаясь к перевалу.

Но что это с собакой? Почему шерсть дыбом? Нансен снял шапку с потной головы: из-за леса послышался волчий вой. Следы оленьего стада, на которые лыжник наткнулся немного спустя, показывали, что животные были чем-то испуганы и мчались, раскидывая снег. Вскоре рядом пошли следы трех крупных волков. Ну, стая слишком мала, чтобы преследовать человека. Однако на всякий случай он пощупал, на поясе ли нож.

За полдень Фритьоф повернул, как ему казалось, к Грендальскому озеру; там была небольшая альпийская ферма.

Но никакого следа ее он не нашел, хотя пересек не меньше десяти долин и озер, каждое из которых могло быть Грендальским. Уже замерцали в потемневшем небе зеленые звезды, когда Фритьоф должен был с неохотой признать, что сбился с пути.

Он пересек еще одну гору и соскользнул к озеру, возле которого что-то чернело. Неужели хижина? Он крикнул «ура» и примчался прямо… к большому черному камню.

Фритьоф не присел ни на минуту с трех часов утра. Он чиркнул спичкой: без четверти десять. Ветер раскачивал старые ели. Но разве в Гренландии ветры менее свирепы? И, черт возьми, там нет никаких ферм.

Он выбрал сугроб повыше, руками вырыл в нем пещерку, натянул на себя шерстяную фуфайку — единственное, что было у него из теплой одежды, и задремал рядом с измученной собакой.

Проснулся Фритьоф оттого, что заледенели ноги. Было уже за полночь. Взошла луна. Бр-р, до чего же холодно! Фритьоф что было сил побежал в гору, стараясь согреться. Пес на трех лапах прыгал за ним.

Они быстро добрались до вершины. В лунном сиянии хребты казались застывшими белыми волнами, горизонт тонул в серебристой дымке. Ущелья зловеще чернели бездонными провалами. Пожалуй, лучше было дождаться дня. Нансен, согревшийся от бега, снова зарылся в снег и продремал на вершине до рассвета.

Утром он узнал местность. Теперь ему предстоял перевал через гребень Фоссе. Сон в снегу плохо освежил его, все тело ныло. Может быть, вернуться? С минуту он колебался, потом решительно повернул к гребню.

На круче снежные карнизы нависали кое-где так, что пес Джен начинал дрожать и выть, требуя помощи. Тогда Нансен ложился на живот и вытягивал собаку за собой наверх.

Джен был верным псом. Он смело карабкался за хозяином на обледеневшую скалу. Стоило заскользить, сорваться одной ноге, и от бедной собаки остался бы мешок с переломанными костями…

Ну и напугал же Фритьоф детвору на фермах горной долины Раундал! Ребята увидели вдруг, что по крутому склону к ним мчатся в облаках снежной пыли неведомый человек и какое-то животное. С этой стороны люди никогда не спускались зимой к их селению, и ребята бросились врассыпную, крича от страха: им почудилось, что за ними гонится волшебник-тролль со своим злым волком.

Золотая медаль

Вернувшись в Берген, Фритьоф нашел на столе конверт, надписанный мелким, аккуратным почерком. Он представил себе, как отец — невысокий, сгорбленный, тщедушный, — прижимая портфель, знакомой дорогой идет на почту.

«Дорогой мой сын! — писал Бальдур Нансен. — Когда я читаю твои письма, у меня часто навертываются на глаза слезы, только не от горя, а от тихой радости. Бог благослови твой труд и доведи его до хороших результатов».