Читаем без скачивания Женщины у колодца - Кнут Гамсун

Во всём этом была виновата одна только танцевальная учительница! Зачем она приехала? Лучше бы она оставалась в соседнем городе! Волнение, которое она внесла в городскую жизнь, никак не могло улечься. Наоборот, когда назначен был прощальный вечер в школе для учеников и учениц, кончивших курс, то между их семьями возникло ожесточённое соперничество. Родители старались одеть своих дочерей в шёлковые и тюлевые платья и завистливо поглядывали на наряды других детей.

Докторская семья возвращалась домой с этого вечера вместе с Ионсенами. Фиа была очень довольна и много танцевала. Её раньше отправили домой, чтобы она поскорее легла в постель и её усталые ножки могли бы хорошенько отдохнуть.

Взрослым же хотелось ещё немного побыть вместе и госпожа Ионсен пригласила зайти посидеть некоторых знакомых и, между прочим, адвоката Фредериксена, который особенно интересовал её. Она пригласила также и Генриксенов, хотя они и не принадлежали к их обществу.

— Да, да, Генриксен, приведите свою жену и приходите сами. И вы тоже, господин почтмейстер! — говорила она. Но особенно церемонно пригласила она докторскую семью. Конечно, нельзя было их обойти. Ведь все они известны были своими злыми язычками и консул прекрасно знал это.

Сколько скрытой вражды существовало между всеми этими друзьями и задушевными подругами! Неприязнь редко вырывалась наружу, хотя никогда не исчезала и лишь тлела под пеплом.

Все возвращались домой, оживлённо беседуя и то, и дело останавливаясь. Шли четверо в ряд и таким образом заграждали дорогу прохожим. Кто хотел пройти по улице, тот должен был протиснуться вперёд, через их ряды. Летний вечер был слишком хорош и располагал к прогулке.

— Поздравляю вас, — обратилась докторша к госпоже Ионсен. — Фиа ваша была такая хорошенькая сегодня!

О, докторша могла быть беспристрастной и не завидовать другим родителям. У неё не было детей, учившихся в танцевальном классе. Семья доктора вообще была бездетной.

— Не думаете ли вы, что было бы лучше одеть её в платье из более лёгкой материи? — заметила докторша.

— Ей хотелось непременно иметь шёлковое платье, — отвечала консульша. — Притом же, там было и без того достаточное количество дешёвых нарядов. — А заметили вы, как Гейльберги нарядили свою Алису?

Одна из дам вдруг произнесла:

— У одной из молоденьких девушек была такая толстая часовая цепочка!

— Это была одна из дочерей консула Ольсена, — заметил кто-то.

— Да, да, — бедняжка! Семья Грюце-Ольсена очень тщеславна, — проговорила госпожа Ионсен снисходительным тоном.

Она не могла простить Ольсену, что он тоже сделался консулом и был богатым человеком. Казалось бы, ей следовало радоваться, что круг её знакомых дам расширяется. Но нет, это было ей неприятно. И все это замечали. Отчего у неё так пожелтело лицо? Вероятно от досады. Госпожа Ионсен, впрочем, страдала катаром желудка4.

— Перейдём к другим темам, — заметил адвокат Фредериксен, народный оратор. Его голос громко раздавался среди тихого летнего вечера, точно это ораторствовал матрос в кабачке.

— Да, поговорим о другом! — повторил он, обращаясь к Ионсену. — Что, ваши пароходы уже находятся на обратном пути, господин консул?

Вопрос этот был приятен Ионсену и он ответил:

— Да. Пароход «Фиа» возвращается. Он довольно долго пробыл в отсутствии.

— Рад бы я был иметь деньги, которые заработала «Фиа»! О, это далеко не пустяшная сумма, о нет! — заметил Генриксен, владелец верфи.

Как приятно было консулу слышать это! Но он возразил:

— Я отвечу вам, потому что моё молчание может быть ложно истолковано. В действительности «Фиа» вовсе не принесла мне такого большого дохода. Частенько я мог только радоваться тому, что в состоянии выдержать конкуренцию. Но, разумеется, в последние годы...

— Ого! — воскликнул Генриксен и покачал головой.

— Напрасно так нападают на общественную нравственность, — внезапно проговорил доктор.

— Как так?

Доктор продолжал, как будто не расслышав вопроса:

— Если уж такой человек, как консул Ионсен, пользуется правилами общественной морали, то значит она хороша!

— Общественная мораль? Что это значит?

Наступило продолжительное и неловкое молчание. У доктора вовсе не было охоты говорить что-нибудь такое, над чем другие могли бы презрительно посмеяться, поэтому он ограничился лишь общим замечанием, обращённым вскользь:

— Это клевета, что деловые сделки и спекуляция всегда идут рядом.

— Но я ещё никогда не...! — воскликнул удивлённо Генриксен, подняв брови, как будто он вдруг услышал что-то очень важное в эту минуту.

Однако консул Ионсен был неуязвим. Может быть, его нельзя было считать образцовым во всех отношениях, но он был крупным и способным человеком. В народе называли его первым консулом, в отличие от других, явившихся позднее и не имеющих большого значения.

— Торговые дела представляют тоже работу, заслуживающую вознаграждения, — отвечал Ионсен.

— Да, я тоже так думаю, — возразил доктор. — Поэтому я и считаю неправильным называть торговые сделки спекуляцией.

— Всё-таки, в известной степени, это спекуляция. Мы все спекулируем. Прежде чем доктор сделается доктором, он ведь тоже спекулирует. Он рассчитывает, что докторская практика даст ему средства к жизни и стремится к ней... Вы покачиваете головой?

— О да... и очень сильно!

— Ха-ха-ха! — засмеялась жена доктора.

— Медицина — это наука! — заявил доктор. — Но принесёт ли «Фиа» маленький или большой доход, это всё-таки будет...

— Отчего вы не договариваете?

— Это именно и есть то, что люди называют спекуляцией... По-моему, совершенно несправедливо.

— Тут, значит, не существует разногласий, — вмешался почтмейстер. Он, как добрый человек, хотел дать другой, более безобидный оборот разговору, который мог обостриться.

«Ну, и задам же я этой неумытой роже!» — подумал консул, но разумеется не высказал этого вслух. Он только незаметным образом перешёл на сторону жены Генриксена и стал с нею оживлённо разговаривать. Это была молодая, хорошенькая женщина, мать двух маленьких девочек, уже учившихся в танцкласс, хотя ей самой ещё не было тридцати лет. Она, как и её муж, вышли из народа. Консул Ионсен был очень предупредителен с нею и занимал её разговором. Порою он понижал голос для того, чтобы другие не могли слышать то, что он ей говорил. В будничной жизни он не всегда был так любезен и такой весёлый, как в эту минуту. Он хотел воспользоваться удобным случаем, который представился ему, и поухаживать за хорошенькой женщиной. Разве он не был здоровой, сильной натурой? И хотя в волосах его проглядывала седина, он всё-таки был настоящий мужчина, в полном расцвете сил.

Его раздражало то, что его взрослый сын Шельдруп вертелся тут и слушал.

— Иди вперёд и распорядись дома! — сказал он ему.

А госпожа Генриксен? Как она была довольна, как польщена его вниманием и такой почётной свитой! Она радовалась уже заранее, что увидит так много прекрасных вещей в доме первого консула Посещение консула было таким событием, таким великим событием в её жизни!

— Хотите вы кое-что обещать мне? — спросила она консула.

Он почувствовал дьявольское искушение и с развязностью ответил ей:

— Я не смею давать вам обещаний!

— Но... почему?

— Обещание? Вам? Ведь тогда мне надо будет сдержать его!

Молодая женщина рассмеялась и подумала, что первый консул просто очаровательный человек! Она высказала ему свою просьбу: не посетит ли их как-нибудь господин консул вместе со своей женой?

— Что же вы не идёте? — позвала их, остановившись, госпожа Ионсен.

Ничего другого не оставалось, как присоединиться к другим. Но консул дал себе слово, что ещё поговорит с госпожой Генриксен позднее, когда муж её будет всецело поглощён приготовлением пунша. Ионсен, как любезный хозяин, скажет ему:

— Пожалуйста, Генриксен, не стесняйтесь, будьте как дома...

И, когда Генриксен займётся пуншем, то консул займётся его женой.

Почтмейстер завёл речь о потомстве. Он был тощий, незаметный человек, и в городе его считали неудачником. Он известен был своим благочестием и любил говорить весьма многозначительно: «Да, чему же надо верить?». Когда он был молодым студентом, то мечтал об искусстве, о занятии архитектурой, о соборах и замках, но ему не удалось осуществить свою мечту и он не мог решиться избрать какую-нибудь определённую профессию. В конце концов, он поступил на почту. Он рисовал теперь церкви и дома, в свободное время начертил план дома высшей школы в городе. Это было красивое здание с колоннами, которое видно было уже издалека на берегу фиорда. Он ничего не взял за свою работу, но городское управление высказало ему много приятных вещей по этому поводу. У него была хорошая жена, хотя она и не была красива. Для него она была настоящим подарком судьбы. Она была старше своего мужа, но не настолько, чтобы это могло иметь какое-нибудь значение. Всегда молчаливая в чужом обществе, она и теперь почти не вмешивалась в разговор и не любила говорить о себе.