Читаем без скачивания Троица - Конн Иггульден

– Балион, вперед! – рявкнул Томас, чувствуя, как боевой конь под ним послушно напрягся. Почти год ушел у Томаса на то, чтобы научить животное не вставать на дыбы в полный рост, что приемлемо в схватке с каким-нибудь другим жеребцом. Вместо этого Балион был обучен привставать и почти тут же выбрасывать передние ноги, так что вместо скачка следовал дьявольской силы удар копытами по впередистоящим лошадям. Видит бог, на воле, в табуне, Балиону не было бы равных, и он непременно стал бы вожаком. В понуканиях этот гигант не нуждался; риск был лишь в том, что он впадет в излишний раж и перестанет слушаться.

Заметив за собой движение, Томас рявкнул: «Отскочь!», при этом щитом парируя удар. За спиной оборвался чей-то крик: Баллион грохнул копытом по какому-то неразличимому с седла посягателю. «Ай молодец», – рассмеялся Томас под забралом. Вот как можно наносить урон буквально лишь словом – любо-дорого!

– Стой! – прикрикнул он на разошедшегося коня. – Стой, язви тебя!

Балион все еще гарцевал, всхрапывая и переступая копытами: ему снова хотелось на дыбы. Еще не успев его смирить, Томас получил тяжелый удар по спинной пластине. Но не согнулся, а привстал для замаха в стременах и с сердцем, всей силой рубанул в ответ, победно вскрикнув: тяжелый меч прорубил в боку вражеского доспеха брешь, и наружу из покореженного металла хлестнула живая, алая кровь. Рана была не смертельна, но человек Невилла завалился вбок, потеряв сцепку с седлом. Одна нога у него нелепо дрыгалась снизу вверх, другая же застряла в перепутавшемся стремени. Барон Эгремонт со злорадством смотрел, как побежденного противника уволакивает с поля боя испуганная лошадь.

И тут что-то грянуло Томасу по шлему. Не столько от боли, сколько от внезапности он охнул, машинально махнув мечом в ответ, а у самого помутилось в глазах. Среди сутолоки и шума битвы он с толикой язвительности в свой адрес подумал: хорошо, если там сейчас находится Траннинг с его хладнокровием и многоопытной головой. Следить за боем из самой его гущи не было возможности. Враги вокруг наседали с дикарской удалью, делая в доспехе вмятины и царапины, целя по металлическим суставам или норовя поранить Балиона, чтобы тот при падении увлек с собой и всадника.

Какое-то время Томас тешился ощущением, что находится в защитной оболочке и врагам до него не дотянуться. В самом деле: доспех был добротным, толще и прочнее, чем катаные нагрудники и латы рыцарей победнее. Спору нет, от ударов было больно, но все равно он под защитой, в то время как нападающие сами падали под ударами его удалого меча. Солсбери в толчее куда-то подевался, но вот Томас увидел его снова и дал зубчатыми шпорами по исколотым бокам вороного, пустив ему свежую кровь. Балион рванулся вперед, сокрушив двоих топорщиков, как-то пролезших меж рядов конницы. Они еще не успели поднять свое зловещее оружие, как были уже повергнуты и растоптаны. Томас в тот момент, весь пружинный, удерживал глазами только своего дядю, глядя на него через забрало с веселым бешенством. В голове от удара все еще звенело, а во рту ощущался привкус крови, но это лишь раззадоривало. Что бы ни стряслось, до отца все равно доведут, что его сын взял голову самого главы клана Невиллов. О победе за счет «серого рыцарства» семейство Перси трубить, понятно, не стало бы, но отец убедился бы наглядно, что сын у него такой, каких поискать.

– Солсбери! – выкрикнул Томас и увидел, как пожилой рыцарь дернулся в седле: кто это его там окликает. На нем не было ни нагрудника, ни вообще доспеха, помимо железного латного воротника. Щит у него был случайный, без герба, хотя прорваться к нему через телохранителей и так было невозможно. Видимо, именно потому, что их хозяин столь ненадежно одет, его люди сгрудились вокруг него, выдернув из горячки боя с полдюжины самых отборных, чтобы оберегать того, кому служат. Оно и к лучшему: было видно, что численное превосходство постепенно берет свое. Откуда-то справа доносился жуткий хрип Траннинга, приказывающий флангам смыкаться. А это значит, что еще немного, и он, барон Эгремонт, станет хозяином положения, принесет победную славу своему дому.

– Перси! – заслышал Томас презрительный, как плевок, окрик. От неожиданности он чуть было не натянул поводья, на миг оторопев и потеряв уверенность перед кажущим зубы Ричардом Невиллом. – Ну конечно же, это кто-то из сынков Перси! Кто еще стал бы скакать без цветов и нападать на свадьбу? Кто, как не кто-нибудь из его бесчестных выродков! Только кто именно – Генри? Томас? А ну подними забрало, чтобы я мог вонзить меч в твой гнусный, как и у всей вашей семейки, клюв!

С диким воплем Томас вновь дал шпоры Балиону, и тот прянул вперед. Бросок сопровождал глумливый смех Невилла: наперерез Томасу, отсекая дальнейший путь, пустились всадники. Впервые он обрел противников, равных ему по владению мечом. Да не просто равных, а похоже, что и превосходящих. Прорваться через их заслон ему не удавалось, а старый ублюдок все это время издевательски улюлюкал, настолько вторя уничижительности отца, что кровь плеснула Томасу в голову, застлав глаза красноватой дымкой, от которой он, казалось, покачивался, как на волнах. Где-то высоко на голове была рана и из нее сочилась кровь, которую Томас вынужден был смаргивать. Шлем был хороший, с подкладкой, но удар тяжелой палицей сделал в нем вмятину, острая кромка которой настырно скребла череп так, будто его распиливали. Дыхание через отверстия в шлеме обдавало лицо влажным жаром, скакать становилось мучительно, но Томас по-прежнему взмахивал мечом и направлял Балиона вперед, хотя тот уже ронял с удил пену и явно терял силу: бока у него обильно кровоточили от ран и ссадин.

Среди ног сражающихся рыцарей постепенно стали появляться серые топорщики. Наносимые ими увечья были ужасны: рубщики валили с ног лошадей, а вместе с ними под пронзительное, полное муки ржание падали и всадники. На земле закованные в доспехи рыцари грузно возились, частично оглушенные падением и уязвимые до тех пор, пока снова не удавалось встать на ноги. Бой сейчас перерос в хаотичную свалку, где не уступала ни одна из сторон. Воинство Перси по-прежнему превосходило неприятеля числом, но соотношение павших было явно в пользу людей Солсбери, которые сражались более умело. Личная стража Невилла была одновременно и сильна, и быстра; как видно, безукоризненно соблюдалась присяга беречь хозяина, а защищены телохранители были ничуть не хуже, чем сам Томас. Прорубаясь через размахивающих топорами кузнецов и мясников, эти люди секли их проворными наклонными ударами.

Борьба сосредоточилась вокруг ревущего, бушующего, толпящегося центра – там, где широко кричащие рты, выплеснутые вверх и падающие вниз руки. Где орудовали те, кто взращен и натаскан для этой грубой, первобытно-тяжкой работы убивать; чье дыхание и мускулы рассчитаны на то, чтобы сражаться днями напролет. Для того чтобы выстаивать под крушащими ударами, что сыпались со всех сторон в этой мясорубке, где люди с нечеловеческими усилиями замахивались и исступленно били, разрывая связки и сухожилия, с хрястом выворачивая суставы и ломая конечности – все для того, чтобы перебороть и уничтожить врага, – жизненно важны были доспехи. От них напрямую зависело, уцелеешь ты ли нет. Те, на ком подобной защиты не было, падали словно колосья под серпом жнеца, и выбеленные солнцем травы были уже примяты и разглажены погибшими и умирающими. И все это время продолжало всходить по небу солнце, равно одаривая своим теплом и светом всех без разбора. Вот уже рыцари начали дышать сухо и часто, будто птицы, и рты их под забралами были кругло раскрыты, так что зубы при ударе клацали и ломались о погнувшееся железо.

Менее чем через час сражение утратило свою маниакальную, судорожную напористость. Теперь лишь выносливость и стойкость решали, кто выживет, а кто нет в рассыпавшейся на разрозненные схватки общей картине боя; сражающиеся кто по двое, кто по трое, одержав в очередной такой схватке верх, направлялись дальше. Большинство горожан Перси было уже перебито или ранено так, что эти несчастные могли лишь кое-как хромать непонятно куда, держась за увечные места – конечность, бок или живот. Рать Невилла убавилась до восьми десятков человек, окруженных вдвое бо́льшим воинством в хороших доспехах.

Осаживая Балиона и сдавая назад, чтобы повторно оценить обстановку, Томас едва шевелил головой. Неутомимость Траннинга вызывала у него лишь хмурое удивление. Отцов мечник все так же без устали скакал из конца в конец построения Перси, подбадривая и побуждая истомленных, убывающих в числе людей на дальнейшие усилия. Свою правую руку в латной рукавице Томас пытался сжимать крепче: неведомо когда и как на ней появилась рана, из которой теперь капала кровь. Первоначально резкую боль от содранной на темени кожи сменило тупое пульсирование. Силы постепенно покидали даже гиганта Балиона, у которого головища висла все ниже к травам. А граф Солсбери, судя по всему, был все так же цел и невредим. Томас в глухом отчаянии стискивал челюсти. Кстати, за все время битвы он ни разу не заметил его женишка-сына, хотя мертвые на поле брани лежали всюду. Но это была сплошь прислуга, челядь; из именитых гостей среди убитых не было заметно никого.