Читаем без скачивания Жизнь в розовом свете - Людмила Бояджиева

— Мы словно вынырнули по ту сторону земного шара, — сказала Агнес. Цветы, солнце! У той бабки целая корзина роз… — Агнес пристально взглянула на него из-под нахмуренных бровей: — Ты запомнил?

— Сомневаешься! Лично прослежу, чтобы в твоей гримерной и спальне были только желтые. Знойная «Королева» меняет привязанности. — Пит озабоченно листал газету. — Здесь была целая колонка с твоим портретом.

— Я не этого ждала, Тихоня. — Агнес вырвала и отшвырнула прочь газету. — Желтые розы должен был принести мне ты.

Питер расхохотался: — Мастерица сочинять эффектные сцены! Ты ничего от меня не ждала, дорогая, — ничего… Увы. Весьма сожалею, Агнес… — Он встал, чтобы выйти в коридор.

Дверь с грохотом распахнулась. В ней стоял Ник, слегка запыхавшийся, растрепанный. Увидев Агнес, он просиял:

— Обшарил три вагона. Думал, что потерял вас.

Агнес молча поднялась, не в силах отвести взгляд от его лица. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга.

— Где ваши чемоданы? — спросил летчик.

— Я возьму только один. Пит, будь добр, достань бежевый корфр с дорожными платьями. Думаю, шуба мне не пригодится.

— Когда ты вернешься? — спросил Питер, выполнив просьбу.

— Оплати в Берлине издержки. Придумай что-нибудь для журналистов. Я позвоню.

Она ушла вслед за несущим её чемодан офицером. Питер рухнул на мягкий диван и закрыл глаза. В опустевшем купе витал одуряюще пряный запах её духов.

Позже, вспоминая эти дни, Агнес поняла, что предчувствовала события, перевернувшие её жизнь. Появился Ник — и все понеслось кувырком. Рассудочная и осторожная, она теперь плыла по течению, блаженствуя от полной беспомощности и нежелания изменить что-либо. Агнес спешила наверстывать упущенное, брала реванш за годы безостановочного марафона.

В маленьком городке на юге Италии, где они сняли уединенный деревенский домик, принадлежавший некогда рыбацкой семье, было солнечно, тепло и удивительно спокойно. Здесь люди не оборачивались вслед актрисе и вряд ли когда-либо слышали о стране, престол которой принадлежал Николосу. Они были обычной парой заезжих путешественников — не слишком молодой и не настолько богатой, чтобы останавливаться в курортных отелях или, на худой конец, взяв напрокат автомобиль, наведываться вечерами в близлежащие ресторанчики.

Иностранцы редко покидали дом, где среди выбеленных стен гуляли вольные сквозняки, а босые ступни с наслаждением шлепали по холодным каменным плитам — ведь песок у моря чуть не плавился от жары. Крутой берег зарос колючим кустарником, а в темно-зеленом листве сада, обжигая взгляд, свесились оранжевые апельсины.

— Мы сошли с ума, — сказал через три дня Николас, глядя в потолок над кроватью, расчерченный темными деревянными балками.

— А мне больше не нужен ум, — приподнявшись на локте, Агнес заглянула в его лицо и снова почувствовала, как обрывается сердце. — Мне нужен ты.

— Я бы предпочел остаться здесь до конца своих дней. Лишь бы только не выпускать тебя из объятий.

— А престол, Николас Кораджич? Если народ вновь позовет своего государя?

— Я давно не думаю об этом, дорогая… Я — бывший король, бывший летчик, бывший отец и муж… Ведь я отрекся от семьи, Агнес. Раз я с тобой — я больше не могу оставаться с ними.

— Не беда, мальчики уже большие, они поймут. А Стефани мы выплатим щедрые отступные.

Ник покачал головой: — Я беден, Агнес. Кроме дома под Версдином и преподавательского жалованья у меня ничего нет. Имущество нашего рода конфисковано после войны.

— Но у меня есть все. — Агнес, наконец, поняла, к чему стремилась все эти годы — к этой фразе. К возможности оплатить свое счастье. Ник лишь горько усмехнулся: — Ты ведь понимаешь, что такие слова должен произносить мужчина.

— Но ты талантлив, смел, молод. Ты можешь работать. А если не хочешь мы поселимся вот в таком домике на краю света. Я умею мыть полы и печь лепешки. И ещё — я буду тебе петь!

— Сейчас мне кажется, что я соблазнил пятнадцатилетнюю глупышку. — Ник задумчиво погладил её волосы. — И зачем я помчался в Сплит? Ведь знал, ведь я все уже знал!.. С тех пор, как впервые увидел тебя на экране и подумал: «А это та, которую я искал всю жизнь».

— Что же теперь будет с нами? — обвив его, Агнес прижалась к смуглой, поросшей седоватыми завитками, груди.

— Больше всего на свете я боюсь потерять тебя… И себя… Я никогда не был слабым и униженным, Агнес. Я не подчинялся обстоятельствам — я побеждал их. Хотя бы тем, что сумел обеспечить семью, сев за штурвал самолета. Нет работы, унижающего кормильца.

Агнес рассмеялась: — Милый, во время подобных монологов я вижу корону на твоей голове и алую мантию. Но даже такой как сейчас — без единой нитки одежды, ты — самый могущественный, самый желанный мужчина на свете. — Я думала, что не способна любить, — сказала Агнес через некоторое время…

— Ты же не знала, что встретишь меня.

— Вероятно чувствовала. Ради этого и стала звездочкой — чтобы заметил меня и узнал.

— Звездой. Звездой всей моей жизни.

Они могли говорить только о своей любви или заниматься любовью. Они отгородились стеной от мира, боясь заглянуть за нее. Старик-итальянец, носивший по утрам корзину с провизией, ничего не понимал по-английски. Пять дней превратились в вечность, переполненную любовью — капля таких чувств, размешанная в бочке обычной жизни, могла бы сделать её вполне счастливой. А здесь — густейший концентрат, убийственный и прекрасный, как электрический разряд, сжатый в шаровой молнии…

От переполнявших её чувств Агнес часто плакала. — Я не знаю, что мне делать со всем этим. — Она приложила ладонь к груди. — Здесь настоящий пожар и потому так много слез. Но пламя не утихает.

— Не надо грустить, дорогая. И не нужно столько воды. У нас под боком море, а впереди — целая жизнь. — Ник прижал её к себе, стараясь скрыть, как тревожат его мысли о будущем.

— Мне кажется, они могли бы завершить эту огнеопасную связь двойным самоубийством, — вмешалась Ди. — Поплыли бы вечером в открытое море, пока хватило сил… И умерли бы, взявшись за руки, с последними лучами уходящего солнца… Во всяком случае, извини дорогая, перспектив здесь я не вижу никаких.

— Ну почему же? Можно ведь развестись, уладить как-то дела с детьми… Они здоровы, полны сил, окрылены страстью.

— Страсть проходит. Остается оскорбленное тщеславие и стыд за преступное легкомыслие. Уж лучше умереть вовремя. Как принц Рудольф с Марией Вечере в Мейерлинге. Или Ромео и Джульетта.

— Ты отвратительно жестока, Ди. Ведь они едва нашли друг друга и так хотели жить! Николас сказал: «Жди меня здесь, я все улажу, вернусь и заберу тебя навсегда».