Читаем без скачивания Дневник. Том I. 1825–1855 гг. - Александр Васильевич Никитенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
27 марта 1827 года
Сегодня попечитель предложил мне посетить с ним вместе Императорскую публичную библиотеку и посмотреть там рисунки разных местностей и предметов по части русской истории. Рисунки эти сделаны членами экспедиции, которая под начальством его, Бороздина, по назначению правительства объехала в 1810 и 1811 годах большую часть России с целью исторических исследований.
Мы отправились в пять часов. Нашим путеводителем по библиотеке был г. Ермолаев, один из библиотекарей и участников в экспедиции. Рисунки хороши, многие даже превосходны. Очень любопытны планы Клева, каким он был во время Ярослава и Владимира. Прекрасно исполнен, между прочим, снимок с одной мозаической иконы в киевском Софийском соборе. Показывали нам также список древнейшего славянского евангелия (Остромирова). Он исполнен на пергаменте четко, красиво и поражает свежестью, точно год тому назад написан. Евангелие это, однако, принадлежит XI веку. Не оставили мы без внимания и современные костюмы в разных местностях России. Из них мне особенно понравился головной убор устюжских девушек: высокая повязка в виде короны, расшитая жемчугом и самоцветными камнями.
Затем нам показали еще рисунки египетских древностей, исполненные обществом французских путешественников. Собрание это очень интересно. Смотря на снимки с гигантских зданий, пощаженных самим временем, на барельефы с изображением символов и религиозных процессий, проникаешься чувством бесконечного, которое лежит в основе египетского мировоззрения. Но не все барельефы изящны. Иные больше всего поражают необычайностью фигур, как те, например, где эти фигуры с птичьими носами на человеческих лицах. Тут уж никакой красоты, но есть свой смысл, свое значение, разгаданное французским ученым Шампольоном, который так остроумно нашел ключ к пониманию египетских иероглифов.
3 апреля 1827 года
День светлого Христова воскресения. Был у заутрени вместе с товарищами. Очень торжественна та минута, когда студенты по двое в ряд, с зажженными свечами, длинной вереницей обходят университетские залы сначала в полном безмолвии и потом вдруг оглашают их радостными криками: «Христос воскресе!»
После заутрени и обедни попечитель пригласил всех студентов к себе разговляться: никто из его предшественников не делал этого. Квартира его быстро наполнилась молодыми людьми. Большая зала там была уставлена столами, обремененными разнообразными яствами. Мне поручено было угощать товарищей. Добрый начальник наш имел вид настоящего отца. Он беспрестанно подходил ко мне с просьбою всех как можно лучше угощать и никого не забывать. Патриархальные ласки хозяина, оживленные лица товарищей, моя собственная благодарная роль среди них, праздничное настроение всех оставили во мне светлое, радостное воспоминание.
5 апреля 1827 года
Попечитель получил экземпляр нового устава учебных заведений, составленный комитетом, учрежденным для преобразования оных. Он дал мне его для просмотра, с просьбою сделать на него замечания. Последние, вместе с его собственными, должны составить мнение, которое он от себя подаст в комитет.
Устав касается приходских и народных училищ, гимназий и гимназийских пансионов. Меня поразил дух сего устава. Намерение разлить в России просвещение в низших классах столь решительно и выражено в столь сильных мерах, что даже, кажется, переступлены границы благоразумной постепенности. Открытие ланкастерских школ, по одной на каждый или на два прихода, должно с быстротою молнии подвинуть вперед народный дух. Учреждение при гимназиях пансионов является новым и действительным способом к образованию у нас среднего класса. Все это подготовляет важный переворот.
Что сделается с рабством? Попечитель решительно осуждает сей план всеобщего просвещения: он чувствует как патриот, но заблуждается как аристократ. Мне кажется, самое главное: снять оковы с шестнадцати миллионов сограждан, и весь вопрос в том — должно ли просвещение уничтожить рабство или свобода — предшествовать просвещению? То есть: самим ли гражданам предстоит сбросить с себя оковы или получить свободу из рук правительства? От первого избави Боже! Но оно неизбежно, если правительство будет только просвещать народ, не ослабляя уз его, по мере пробуждения в нем самосознания. Надо, следовательно, чтобы меры просвещения шли об руку с новым гражданским уложением. В противном случае это было бы то же, что, пересаживая растение, вырвать его из старой почвы, не приготовив для него предварительно новой: пока вы станете приготовлять ее, обнаженный корень растения может захиреть и испортиться…
14 апреля 1827 года
Профессор Сенковский отличный ориенталист, но, должно быть, плохой человек. Он, по-видимому, дурно воспитан, ибо подчас бывает крайне невежлив в обращении. Его упрекают в подобострастии с высшими и в грубости с низшими. Он не любим ни товарищами, ни студентами, ибо пользуется всяким случаем сделать неприятное первым и вред последним. Природа одарила его умом быстрым и острым, которым он пользуется, чтобы наносить раны всякому, кто приближается к нему.
Один из казеннокоштных студентов, весьма порядочный и даровитый юноша, желавший посвятить себя изучению восточных языков, был выведен из терпения оскорбительными выходками декана своего факультета, Сенковского, и решился не посещать больше его лекций. Это взбесило последнего. Не умея и не желая заставить любить слушателей свои лекции, он вздумал гнать их туда бичом. Увидев как-то студента, о котором говорено выше, он начал бранить его самым неприличным образом и в порыве злобы сказал в заключение:
— Я сделаю то, что вас будут драть розгами: объявите это всем вашим товарищам. Не говорите мне об уставе — я ваш устав.
Студенты крайне оскорбились и заволновались. Между ними есть способные и хороших фамилий. Грубость Сенковского тем более поразила их, что все другие профессора здешнего университета, ректор Дегуров и попечитель Бороздин, приучили их к самому вежливому и благородному обращению, отчего и между ними возник дух, вполне соответствующий сему месту.
Товарищи бросились ко мне с просьбами довести до сведения попечителя о неприличном поступке Сенковского и о пагубных последствиях, могущих произойти от его дерзостей. Не говоря уже, что он, чего доброго, таким образом отвратит от университета многих молодых людей, но еще может нарваться на такого студента, который не выдержит и дерзостью ответит на его дерзость. Само собой разумеется, что это было бы несчастием, которое гибельно отразилось бы на всем заведении. Я от имени товарищей просил попечителя принять меры против грозившего зла. Он велел ректору объявить Сенковскому выговор. Должно полагать, что последний теперь перестанет обращаться с людьми так бесцеремонно, как с египетскими мумиями, от которых нечего ждать отпора.
19 апреля 1827 года
Был у графа Хвостова, который пожелал иметь экземпляр моего сочинения «О преодолении несчастий».
