Читаем без скачивания Спасти товарища Сталина! СССР XXI века - Егор Калугин

– Неограниченно? – вот это мне начинает нравиться.

– Не беспокойся, – усмехается полковник. – Все вычтем из зарплаты по возвращении.

Улыбаться уже не хочется. Мои сто двадцать рублей в месяц, плюс прогрессивка, а цены в Европейском Имамате, говорят, просто караул…

– Шутка, – успокаивает меня Каинов. – Только не шикуй. Сам понимаешь – для твоей легенды излишняя роскошь только повредит.

– Решения о выходе или дальнейшей работе я принимаю сам. Верно?

Полковник серьезен, сдвигает брови к переносице:

– Как только почувствуешь, что становится горячо, – выходишь. Едва только почувствуешь. Хотя бы намек, – полковник смотрит отечески. – Никто тебя не осудит. Если не сможешь выйти под своими документами, то обратишься за экстренной помощью. Вариант твоего вывода через Соседей согласован. Они помогут, – закуривает еще одну сигарету, – теперь поговорим о переброске.

Смотрит на часы.

– Через восемь часов и двадцать девять минут ты окажешься в Польском оккупационном секторе, в концентрационном лагере «Карловц», как переведенный туда Александр Бжызецкий. Условия там вполне приемлемые. Этот лагерь вроде отстойника для квалифицированных ценных специалистов. Туда собирают ученых из оккупированных стран Варшавского договора для того, чтобы распределить их потом по заводам и лабораториям, где они продолжают свои научные разработки для Саддама Хусейна. Бжызецкий получил туда направление две недели назад, по болезни задержался в лагерном лазарете, там же умер. В лазарете «Ратиборжа» работают наши товарищи из польских патриотов – тело Бжызецкого было сожжено, пепел развеян. Потому в его бараке уверены, что Бжызецкий переведен в «Карловц». Ты сразу попадешь туда, в закрытый блок «Z». Оттуда и зарегистрируешься на конкурс в «Honey Mill». У Пэрриса побывали уже шестеро из «Карловца», потому проблем с разрешением на проезд в Лондон и пересечения оккупационных зон не будет – процедура отработана. Пэррису сообщишь, что тебе порекомендовал поучаствовать в конкурсе Вацлав Гусак из Праги. Он действительно был у Пэрриса и оставил, насколько нам известно, доброе впечатление о себе. Но конкурс не прошел.

Полковник сбил пепел:

– Вопросы. Любые. Все, что придет в голову – до твоего вылета мы больше не увидимся.

Думаю. Чешу затылок. Слишком много информации вылил на меня начальник. И все же основное ясно, как день. Автономная работа. Сам себе командир. Захотел – соскочил. Захотел – заказал пиццу. А соскучился – представился Чингизом и поговорил с умным человеком.

– Этот Сосед. Какие у него полномочия? Кто такой хоть? – немного смущает, что придется в экстренном случае садиться в автомобиль к незнакомцу.

– Агент самой высокой квалификации. Все что нам известно, – полковник улыбается виновато, – мы о тебе тоже особо не распространялись. А насчет полномочий… в трудной ситуации окажут посильную помощь. Вот и все полномочия.

Думаю. Все что от меня требуется – делать свою привычную работу и в один прекрасный день заказать пиццу с ветчиной. Кажется, не так уж сложно. Только страшно не по-детски.

– В общем, все понятно, – говорю медленно, стараясь поймать хоть один хвостик сомнения в мыслях. – А если кто-то в «Карловце» знал Бжызецкого?

– Блок «Z» изолирован, из него не выпускают ни в город, ни на территорию лагеря. Мы проанализировали всех его заключенных, и тех, кто мог быть с ним знакомым, среди них нет. К тому же он восемь лет не был на Родине в период взросления. Вряд ли его кто-то узнал бы даже из старых друзей. В остальном – действуй по обстоятельствам.

Молчу. Тру кулаки. Страх не проходит.

– Деньги, – Каинов выкладывает на стол тощую пачку европейских динаров, – больше иметь не положено по лагерным правилам, но тебе и не понадобится на первое время. В лагере кормят, поят и даже выводят на прогулки, – усмехается. – А после внедрения, если все сложится удачно, сходишь по обстоятельствам в «Ллойд Банк», снимешь необходимую сумму.

Прячу деньги в карман. Полковник вынимает из кармана маленький полиэтиленовый пакет и высыпает в него содержимое пепельницы:

– Я сентиментален с некоторых пор, – качает притворно головой. – На память всякую мелочь собираю.

– Кажется, это называется фетишизм, – улыбаюсь кисло.

– Но-но! Без намеков, – прячет в карман пакет с пеплом, поднимается, протягивает руку. – Ну… удачи, Леш.

Встаю, жму ответно крепкую ладонь.

– Спасибо тебе, Леш, – неожиданно говорит полковник. – Что бы ни случилось… ты сделал верно. Я горжусь, что работаю с тобой.

Его слова бьют в самую душу. Странно подрагивает что-то внутри, и горло сжимается неконтролируемо:

– Товарищ полковник, – говорю севшим голосом, – это вам спасибо. Не каждому советскому человеку выпадет такая судьба. Спасать товарища Сталина. Спасать нашу великую Родину.

Глаза полковника странно блестят влагой, он неожиданно делает шаг ко мне, обнимает на мгновение и, шлепнув ладонью по плечу, отстраняется:

– Удачи.

И выходит не оглянувшись.

Часть 2

Медовая мельница

1

«Утро красит нежным светом стены дре-евнего-о Кремля-а-а-а!»

Открываю глаза.

«Просыпается с рассветом вся Сове-етская-а-а земля-а!» – утверждает тенор под энергичное сопровождение симфонического оркестра.

Рывком сажусь на постели, опускаю ноги на холодные половицы. Быстрый взгляд на мигающий дисплей мобильника, откуда будильник выводит бодрящую мелодию: «Холодо-ок бежит за ворот, Шум на улицах сильнее-е-ей». Половина десятого. Сквозь легкие шторы сочится серый свет пасмурного утра.

«С добрым утром, милый город, – Сердце Ро-одины-ы мооей!»

Рывком распахиваю шторы. Мокрые стекла. Серенький дождик. Взгляд немедленно отмечает два танка с зелеными знаменами, стоящие на площади, как блокпост оккупационных сил. По дорогам дисциплинированно и непривычно, по встречным полосам, двигаются гражданские автомобили. Пару секунд оглядываю всеобщее дорожное сумасшествие. Улыбаюсь криво в окно:

– С добрым утром, Лондон.

И бреду в ванную.

«Кипучая! Могучая! Никем не по-обедимая-а!»

Смотрю на себя в зеркало, щупаю щетину. Придется бриться.

«Страна моя! Москва моя! Ты самая люби-ма-ая-а!»

Выкручиваю барашек крана, и бьющая в дно душевой кабины струя воды отсекает бодрый марш будильника.

Через пятнадцать минут, свежевыбритый, спускаюсь на завтрак в кафе гостиницы. В приоткрытые форточки веет сырость, слышится шорох шин на бульваре и далекий раскатистый призыв муэдзина с мечети. Пару яиц вкрутую, кофе и булочка перед мокрым окном. Серый будничный дождик не прибавляет бодрости. Благодаря разнице во времени я, кажется, выспался впервые за несколько недель. Однако пасмурный небосвод и непередаваемое ощущение свободы после бараков концентрационного лагеря «Карловц», где я провел последние три недели в ожидании приглашения на конкурс, заставляют сонно зевать и мечтать о возможности вздремнуть еще полчасика. Потому перед выходом выпиваю еще одну чашечку кофе. Бодрость духа мне не помешает.

До офиса компании «Honey Mill Inc.» минут двадцать пешком – этот путь я многократно прошел мысленно, разглядывая в концлагере спутниковые снимки города. Сто шесть шагов до угла. Останавливаюсь, кручу головой, как бы в поисках указателей улиц. Оглядываюсь невзначай. Как и говорил старик из сто седьмого кабинета, изменений, вызванных оккупацией, на первый взгляд, и не видно. Разве что бронетранспортер на перекрестке. Оккупационный патруль из двух арабов в серо-белом камуфляже прогуливается с автоматами на плече. И зеленые баннеры на арабском и английском, призывающие соблюдать порядок и спокойствие. Да листовки на стенах с оповещением о комендантском часе.

В остальном – обычный город. И люди совершенно обычные, бредущие по своим обычным делам.

На следующем светофоре останавливаюсь, прикуриваю. Пока перехожу улицу, в сознании наслаиваются одна на одну картинки, выхваченные, как учили, без анализа из будничной суеты. И кажется, у меня уже есть компания для прогулки. Мужчина в сером плаще с зонтом-тростью следует за мной через перекресток. Сворачиваю не налево, как следовало бы, а направо. Иду долгий квартал, не оглядываясь до следующего перехода и там уже, покрутив головой, делаю вид, что понял свою ошибку, возвращаюсь обратно. Мужчина безразлично пропускает меня мимо, но на следующем углу я ловлю взглядом его зонт за спинами идущих со мной в одном направлении прохожих.

Приходится признать серьезный подход к подбору кадров – следят с самого порога. И в гостиничном номере уже могут быть жучки, или они установлены до моего прибытия. И водить меня будут круглосуточно, даже при посещении общественных туалетов, пока не убедятся в моей полной лояльности.

Потому дальше следую без изменения маршрута, головой не верчу, не останавливаюсь. Только на ступенях главного входа корпорации «Honey Mill», стряхивая капли с зонта под прозрачным козырьком, чуть повернув голову, мельком оглядываю тротуар. Мимо обыденной деловой походкой проходит мужчина в сером плаще.