Читаем без скачивания Клятва (СИ) - Калашников Павел

На старой, порядком постаревшей бумаге кривыми загогулинами было написано о странных мутациях больного: оставшийся глаз обрел темный, янтарный оттенок, но не потерял зрительную функцию, ногти странным образом стали бешеными темпами расти, уплотнив структуру и теперь больше напоминали когти. Также перевозчик с трудом разобрал, что у парня появились самые настоящие, нечеловеческие клыки. Дальше он не дочитал — всё нужно было увидеть самому.

3

Заскрипела дверь.

Доктор ничерта не понимая, подошёл к Дане.

Больной все также безвольно лежал, безразлично взирая на отсыревший потолок. Нет, он не спал, не был в коме, скорее просто пребывал в бессознательном состоянии, гоняя бесконечный поток мыслей, образов и воспоминаний. Лицо его и правда приобрело изменения: как и было указано в заметках Соловьева, из полуоткрытого рта, выглянули небольшие, но бритвенно острые клыки, глаз действительно, будто бы блестел блеклым, потухшим янтарем.

Егерь, что бесшумно подошел к солдату, оторопел. Странно было видеть перевозчика в таком расположении духа: на сухом лице забили эмоции — глаза нервно бегали, пытаясь хоть за что-то зацепиться, а дышал он рывками — сбито.

Когда перевозчик посмотрел на руки, то еще больше убедился в правдивости отчета: ногти больше не были человеческими — они, словно срослись с пальцами и теперь были неразрывными их частями. На конце каждого был острый, как у волков, крючок.

— Твою мать, — Егеря не на шутку трясло, — вот же дерьмо…

Тут Даня медленно, словно скованный стальными цепями, повернулся. Теперь Егерь различил и несколько больших шрамов, оставленных волками. Один тянулся прямо до чёрной пиратской повязки, что похоронила глаз.

— Ублюдок, — Даня пристально смотрел на перевозчика. — тварь…

Соловьев обернулся, с недоумением глядя на кавказца. Тот же, в свою очередь, сам ничего не понимал.

— Сдохни, — голос раненого был сдавлен, — Урод… Тварь! Тварь! — тело его задрожало, лицо покраснело, будто, закипая от ярости. Даня сжал кулаки, а на лице скользнула страшная улыбка.

Через секунду пацан едва не схватил Егеря за горло, совершив молниеносный, совсем не свойственный больному человеку, рывок.

Егерь вовремя среагировал, отправив недобойца в долгий нокаут.

— Вот же сучонок, — буркнул кавказец и посмотрел на Соловьева взглядом, полным отчаяния.

Док не двигался. Только рефлекторно вцепился в свою тросточку.

И снова тишина. Но на сей раз её оборвал звук затвора.

— Ты что задумал?!

Прогремел выстрел.

— Идиот! Ты уже с катушек съехал?! — кричал доктор, не отпуская руку кавказца. Он вовремя направил её вверх, а потому роковой выстрел обошел Даню стороной.

— Ты что творишь?!

Егерь опустил пистолет. Медленно.

— Похоже, кранты парнишке, — заключил перевозчик, — ты посмотри в кого он превращается.

Соловьёв выматерился.

— Пошли отсюда, — Доктор тщетно пытался оттащить перевозчика, вцепившись в него одной рукой. К счастью, тот недолго сопротивлялся и через пару минут они оказались в коридоре. Егерь спокойно присел на кривую, проржавевшую скамейку. Закурил.

— Ты совсем рехнулся, да? — врач не мог успокоиться. — То ты его спасаешь, а теперь прикончить вздумал? Может это ты сбрендил? А?

— Может и так, — холодно ответил Егерь. — но ты ведь знаешь что с ним будет. Ты ведь видел их.

Доктор взялся за голову, протирая свои уставшие глаза.

— Твое безрассудство меня доведет…

— Его придется убить.

— Может и придётся, — согласился Соловьев, прижавшись к стене. — Но… Он взбесился, только когда увидел тебя.

Кавказец щелкнул пальцами.

— Думаешь это из-за меня?

— Вполне возможно, — Док ненадолго умолк. — А с чего ты вообще сюда припёрся.

Егерь вздохнул:

— Я проходил за воротами. Вдруг услышал какие-то странные вздохи. А это, мать его, леший. И, самое паршивое, совсем зелёный.

— Зелёный?

— Это был Чеснок — парень из нашего почившего отряда, — наконец ответил Егерь. — Но… Я сам осматривал тела всех парней, они все были мертвы. Все, понимаешь?

Глаза врача нервно бегали из стороны в сторону, а на лице проступили капли горячего пота.

— Выходит, Даня мог подхватить корь… — протянул врач. — И хуже того — он может обратиться в тварь. Но…

— Что «но»? — выпалил кавказец. — Оставим всё так, бросим гнить?

— Дело не в том. Видишь ли, с того дня прошла неделя, Чеснок уже, пусть даже с тяжелыми ранениями смог доковылять до пункта, окончательно став лешим, но Даня до сего момента чувствовал себя относительно нормально. Я вёл небольшие отчеты: да, он кричал как резанный, тело подверглось значительным изменениям, но он не проявлял признаков агрессии. Только сейчас и только когда заметил тебя.

Врач прислонился к окну, от которого струился холодный, серебряный лунный свет. Он поймал на себе несколько хмурых взглядов перевозчика, который от услышанного на время замолк. Пока установилась небольшая пауза, разрядившая обстановку, Соловьев достал из внутреннего кармана тонкую сигарету «Marlboro» — диковинка в этих краях.

— Ты что, куришь? — удивился Егерь.

— Видимо, что так…

«Черт теперь поймет, что делать….» — думал кавказец, рассматривая старенький пистолет АПС, иссеченный царапинами и сколами — пистолет прошел через многое.

Молчание продлилось еще минут десять и, правды сказать, всем немного полегчало.

— Сделаем так, — перевозчик наконец поднялся со скамьи, вплотную приблизившись к Соловьеву, — Понаблюдаешь за ним ещё немного. Будет беситься — убью, нет — заберу, ясно?

— Ясно… — вздохнул врач.

Егерь поставил оружие на предохранитель, после убрал в кобуру.

Хлопнул дверью и вскоре скрылся. Вдали, за косыми крышами пункта, змеей извиваясь, вспыхнула молния, рассыпавшись кучей белых лезвий. Затем, Раскатился гром и окна страшно задрожали, грозясь вот-вот лопнуть.

Доктор впился глазами в дверную ручку, пытаясь усмотреть на ней каждый скол, каждую царапинку. Сигаретный дым тихо расходился по узкому коридору.

Он стоял так, пока, наконец, огонь не добрался до фильтра.

Едва доктор не перешагнул порог своей комнаты, как вновь услышал крик. А потом ещё. И ещё.

4

Следующие несколько долгих дней в больнице стали для пациента последними — Даня, на удивление, почти вылечился: ужасные раны на руке идеально затянулись, тело почти не болело, с лица словно стерли почти все ссадины и царапины, оставив только один шрам, в три полосы — он тянулся почти от самых уголков губ и до поблекшего глаза. Но, как известно, шрамы украшают мужчину. Сам же глаз уже утратил всякую способность видеть, а потому был скрыт за повязкой. Теперь, Даня напоминал больше незадачливого пирата, нежели солдата. Но в оставшемся глазу горела животная ярость. За все те мгновения, когда он приходил в сознание, он проклинал Егеря в случившемся. Все полу бредовые кошмары, что преследовали Даню, были пропитаны недавними событиями. Одна, всего одна мысль не давала новобранцу спокойствия: как Егерь это допустил? Единственным желанием юноши было вскрыть глотку этому самонадеянному ублюдку, что допустил смерть всего отряда, Артёма…

— Ублюдок, — прошипел солдат, когда пришел в себя. Его не смутило, что рядом стоял Соловьев.

— Это ты мне, Данил?

— А? Нет. Не вам…

Ему предстояло многое осмыслить.

Спустя несколько часов он впервые поднялся и, на удивление престарелого врача, довольно быстро вернулся в жизнь. Впервые за столько мучительных дней ему удалось нормально поесть. Пусть это и был самый паршивый, наполовину опустошенный сухпаёк, парень не возражал, хотя, кажется, жрать захотелось ещё больше.

Доедая банку тушенки, он все еще с недоумением поглядывал то на врача, то на себя. Было что-то во всем что-то подозрительное, иллюзорное и ускользающее из-под пальцев. Будто он так и не вышел из своих кошмаров. Сердце стучало, руки нервно дергались, не позволяя удержать мясо в ложке. Юнец то и дело ощупывал повязку, не веря, что действительно утратил половину зрения. Несколько раз даже пытался приподнять черную повязку, но, поймав на себе суровый взгляд врача, прекратил попытки. Наконец, закончив трапезу, обратился к Соловьеву: