Читаем без скачивания По следам тунгусской катастрофы - Н. Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Г. Плеханов смотрел по сторонам с грозным и нахмуренным видом, Валерий одной рукой поминутно поправлял очки, а другой — непрерывно вычерпывал воду (лодка протекала).
За ними на некотором отдалении двигался «дредноут» под командованием моториста Вани. Огромная лодка представляет собой резкий контраст с фигурой ее капитана: на вид Ване лет пятнадцать, и роста он небольшого, но держится заправски, «морским волком». К его лодке прицеплен огромный баркас, груженный аппаратурой и провиантом. Как ангелы-хранители продовольственных запасов, сидят в лодке Галина с Руфиной. Юра Кандыба с видом профессионала сидит на руле. Мотор у лодки обладает свойством «барахлить» в среднем раз в пятнадцать минут. Ваня чешет в раздумье затылок, надвигает на лоб большую не по росту (верно, отцовскую) кепку и начинает ковыряться в своей хитрой машине. Машина чихает, кашляет и выбрасывает из себя черные клубы вонючего дыма.
Наши мотористы: Усольцев, Мочалов, Ваня и Брюханов
Затем следует прицепная лодка, в которой, сияя целым спектром скептических улыбок (от легчайшей иронии до уничтожающего сарказма), сидит на мешке с сушеной капустой Виктор Краснов. Караван замыкает баркас, экипаж коего составляем мы с Леней, сопровождаемые собачьей сворой, следующей по берегу. Леня категорически утверждал, что собаки эти «приблудные» и «бездомные», и потому мы можем их зачислить в свой штат безо всякого риска.
Вниз по Подкаменной мы спускались часа три, расстояние до устья Чамбы можно было бы покрыть и быстрее, но невдалеке от него находится так называемый «Чамбинский порожек». Собственно, назвать это место настоящим порогом нельзя, но если лезть на него очертя голову, то, употребляя излюбленное выражение наших провожатых, может случиться так, что никакая больница не поможет. Около порога возились больше часа, и уже в сумерках подошли к устью Чамбы, где расположено небольшое зимовье. Это — последний населенный пункт на нашем пути. Постоянных жителей здесь нет, но избы, стоящие невдалеке от берега реки, редко пустуют: раньше здесь гостевали оленеводы, теперь часто наезжают рыбаки и охотники.
На песке близ берега горит костер, около него — двое взрослых, девочка лет шести и огромная лайка. Синеватый дым стелется по траве, смешиваясь с речным туманом. За лесом догорают последние трепетные отсветы вечерней зари, предвещая назавтра ведро.
Лагерь затихает. «Космонавты» располагаются по местам и засыпают беспокойным дорожным сном.
17 июля
Весь день — в пути, и весь день не столько на воде, сколько в воде. Каждые двадцать минут приходится засучивать штаны, стаскивать сапоги и лезть в воду. Лодки то и дело начинают скрестись по дну, особенно достается «дредноуту», несмотря на мужественные усилия его экипажа. Чем дальше вверх по реке, тем местность становится все более дикой. Места красивые, нехоженые.
Начинает донимать гнус. Усиленно мажемся репудином, одеваем сетки. Жарко, но терпимо.
В работе незаметно проходит день. Гребем, толкаемся, вылезаем, тянем, мокнем, гребем, сохнем и опять мокнем. Этот цикл повторяется бесчисленное количество раз. Охотники жаждут увидеть лося, но он нам не попадается. Дикого оленя, правда, видели. Он бежал метров двести вдоль берега Чамбы, довольно спокойно относясь к нашему присутствию. Хотя почти у всех были ружья, ни у кого не поднялась рука на красивое, гордое и доверчивое животное.
Ночуем на песчаной косе километрах в тридцати от устья Чамбы. Завтра днем, видимо, будем на тропе Кулика.
18 июля
Часа в два дня, после бесконечных блужданий по чамбинским мелям и шиверам, мы вышли в предполагаемый район пересечения реки с тропой. Где-то здесь должны быть затесы, о которых говорили наши провожатые. Поиски заняли несколько часов. Затесы обнаружились совершенно неожиданно шагах в тридцати от места высадки. Здесь, на высоком берегу, у брошенного эвенкийского стойбища, мы вышли впервые на тропу Кулика.
Тихо шумели высокие сосны. Узкой лентой уходила на север тропа. Несколько минут мы стояли молча. Тяжелая, трудная, полная героизма и разочарований история поисков Тунгусского метеорита проходила перед нашими глазами. По этой тропе, сквозь дебри и топи, изнемогая от жары и усталости, шли на север первооткрыватели Тунгусского дива. Их руками сделаны эти старые, с наплывом коры, затесы. Вот здесь, на утоптанной прибрежной поляне, горели их костры. Здесь сидели они после трудного дня, делясь надеждами и сомнениями, и отсюда ушел двадцать лет назад Леонид Алексеевич Кулик, чтобы уже никогда больше не вернуться в эти края.
Нас возвращает в мир действительности голос Краснова. Стоя на носу лодки, обвешанный приборами, он зовет нас помочь переносить вещи. Начинается разгрузка. Мешки с мукой и сахаром, сухим молоком и сушеной картошкой, консервы и контейнеры с сухарями, ружья и радиометры, патроны, палатки, одеяла и фотоаппараты — все это в беспорядке стаскивается на небольшую прибрежную поляну. Как мы ни старались, груза все же оказалось много, больше чем по сорок килограммов на душу. Оленей нет, и все это придется тащить на себе.
Когда содержимое восьми лодок оказывается на берегу, Геннадий с Виктором начинают сортировать и раскладывать по рюкзакам продукты и снаряжение. Рюкзаки пухнут на глазах, кажется, что они вот-вот затрещат по швам, но укладчики находят свободные места, чтобы затолкнуть в них еще две консервных банки.
Незаметно спускается вечер, в блеклом небе загораются неяркие северные звезды. Весело трещит костер, разбрасывая по сторонам багровые сполохи. На нем кипит и пенится огромный котел с кашей. Все в сборе, кроме Виктора и Лени. Виктор ловит блесной щук в заливе, Леня, кажется, отправился добывать лося. Пальба из двустволки и возгласы «Капа, ко мне!» доносятся к нам из вечерних, сумерек. Виктор приходит минут через двадцать, сияющий, как начищенный пятак: в руках у него— две щуки, килограмма по четыре каждая. Через
