Читаем без скачивания Врата судьбы - Агата Кристи

– Которое принесло отличные результаты, – возразила Таппенс.

– Да, – согласился Томми. – У тебя особое чутье, ты знаешь, как добиться желаемого результата. Именно чутье тебя выручает.

– Ну что же, когда-нибудь мы узнаем все, что здесь происходило, только уж очень много времени прошло, слишком давно это было. Но все равно мне не дает покоя мысль, что здесь, в этом доме, было когда-то что-то спрятано или, может быть, просто тогдашним владельцам этого дома принадлежало что-то очень важное, – я просто не могу успокоиться. Впрочем, мне ясно, что нам следует делать дальше.

– Что же?

– Утро вечера мудренее, – сказала Таппенс. – Сейчас без четверти одиннадцать, и я хочу спать. Я устала. Мне хочется вымыться и лечь в постель – я ужасно перепачкалась, пока возилась с этими старыми игрушками. Уверена, в этом сарае найдется еще немало разных вещей. Кстати сказать, он почему-то называется КК. Интересно почему?

– Понятия не имею.

– Звучит вроде как по-японски, – неуверенно сказала Таппенс.

– Не понимаю, почему ты считаешь, что по-японски. Мне так не кажется. Скорее похоже на какую-то еду. Так, по-моему, называют что-то вроде риса.

– Пойду-ка я спать, только прежде попробую смыть с себя паутину, – сказала Таппенс.

– Не забудь, – сказал Томми, – утро вечера мудренее.

– Надеюсь, так оно и будет, – сказала Таппенс.

– Ты-то надеешься, а вот на тебя далеко не всегда можно надеяться, – заметил Томми.

– Ты гораздо чаще оказываешься прав, чем я, – сказала Таппенс, – а это порой бывает очень досадно. Вся эта история послана нам в качестве испытания. Кто так говорил? Причем довольно часто.

– Неважно, – сказал Томми. – Пойди и смой с себя пыль прошлых лет. Как этот Айзек? Смыслит что-нибудь в садоводстве?

– Он считает, что смыслит. Можно попробовать это выяснить, испытать его.

– К сожалению, мы сами мало что понимаем в этом деле. Вот и еще одна проблема.

Глава 4

Экспедиция на «Верной любви»; Оксфорд и Кембридж

– Действительно, утро вечера мудренее, – сказала Таппенс, допивая свою чашку кофе и посматривая на блюдо с яичницей, которое стояло на буфете между двумя аппетитными мисочками с почками. – Завтрак гораздо полезнее, чем рассуждения о мудреных вещах. Это Томми занимается мудреными вещами. Скажите пожалуйста, расследование! Сомневаюсь, чтобы у него что-нибудь получилось. – И она принялась за яичницу и почки. – Как приятно, – сказала она, – что на завтрак у нас каждый раз что-нибудь новенькое.

Ей слишком долго приходилось довольствоваться чашкой кофе и апельсиновым соком или грейпфрутом. Такого рода завтрак, разумеется, весьма полезен, если приходится думать о том, как бы не пополнеть, однако нравиться такое не может. А вот горячее блюдо за завтраком, напротив, вызывает выделение желудочного сока.

– Я думаю, – заметила Таппенс, – что Паркинсонам, которые здесь жили, подавали на завтрак именно это. Яичницу с беконом или вареные яйца. – Она задумалась, вспоминая старинные романы. – А может быть… да, вполне возможно, на буфете стояла и холодная куропатка – это, должно быть, восхитительно! Ну конечно, я отлично помню, это было восхитительно. Детям, разумеется, доставались только одни ножки – ведь на них так мало обращали внимания. Но ножки очень приятно обгладывать. – Она замолчала, проглатывая последний кусочек почки.

Из-за двери доносились какие-то странные звуки.

– Интересно, – сказала Таппенс. – Похоже, что где-то устроили концерт, причем весьма неудачный.

Она подождала, держа в руке ломтик поджаренного хлеба, и посмотрела на Альберта, который в этот момент вошел в комнату.

– Что там происходит, Альберт? – спросила Таппенс. – Не говорите мне, что это наши рабочие на чем-то играют. На концертино, например.

– Это джентльмен, который пришел, чтобы заняться роялем, – сказал Альберт.

– Пришел, чтобы заняться роялем?

– Настроить его. Вы же велели мне позвать настройщика.

– Господи боже мой! И вы это уже сделали? Вы удивительный человек, Альберт.

Альберт был польщен, хотя ему казалось, что он действительно незаурядный человек, если принять во внимание скорость, с которой ему приходилось исполнять самые невероятные поручения, исходящие то и дело от Томми и Таппенс.

– Он говорит, что его давно пора было настроить.

– Думаю, он прав, – согласилась Таппенс.

Она допила свой кофе, вышла из столовой и направилась в гостиную. Над раскрытым роялем, в котором были видны все внутренности, стоял, наклонившись, молодой человек.

– Доброе утро, мадам, – сказал он.

– Доброе утро, – ответила Таппенс. – Я рада, что вы смогли к нам прийти.

– Этот инструмент сильно расстроен, им необходимо как следует заняться.

– Да, – согласилась Таппенс, – мне это известно. Понимаете, мы только что переехали сюда, а всякие перемещения с места на место инструменту совсем не полезны. Кроме того, его вообще давно не настраивали.

– Это легко проверить, – сказал молодой человек.

Он взял несколько разных аккордов, два веселых мажорных и два грустных, в А-моль.

– Отличный инструмент, мадам, если позволите заметить.

– Да, – сказала Таппенс. – Это «Эрард».

– Сейчас не так-то легко найти подобный инструмент.

– Ему основательно досталось, – сказала Таппенс. – Он пережил бомбежку в Лондоне. Бомба попала в наш дом. К счастью, нас не было дома. Что же касается рояля, то он пострадал в основном снаружи.

– Да, механизм в относительном порядке. Работы с ним будет не так уж много.

Приятная беседа продолжалась все время, пока работал настройщик. Наконец молодой человек сел за рояль, сыграл начало прелюдии Шопена, а потом «Дунайские волны», после чего объявил, что он завершил свою работу.

– Через некоторое время мне следует проверить, как ведет себя инструмент, – предупредил настройщик. – Хотелось бы убедиться, что с ним все в порядке, и своевременно принять меры, чтобы он – как бы это лучше выразиться – не разладился. Понимаете, может возникнуть какой-нибудь мелкий изъян, которого вы не заметите или не будете знать, что нужно делать.

Они еще поговорили, к обоюдному удовольствию, о музыке вообще, о фортепианной музыке в частности и расстались, убежденные в том, что они друг друга понимают, понимают, что такое музыка и какую огромную роль она играет в жизни людей.

– Вам, верно, предстоит еще много работы с этим домом, – заметил он, оглядевшись вокруг.

– Да, конечно, мне кажется, дом долго пустовал, прежде чем мы в нем поселились.

– Естественно. И вообще он постоянно переходил из рук в руки.

– У него своя история, весьма любопытная, – сказала Таппенс. – Я говорю о тех людях, которые жили здесь прежде, и о том, какие странные события тогда происходили.

– Ну да, вы, верно, имеете в виду те давнишние истории, не помню, когда это было – в прошлую войну или в ту, что была до этого.

– Это было как-то связано с военным флотом и с похищенными секретами? – с надеждой спросила Таппенс.

– Вполне возможно. Много тогда ходило всяких слухов, но сам я, конечно, ничего толком не знаю.

– Все это происходило задолго до вашего рождения, – сказала Таппенс, одобрительно оглядывая молодого человека.

Когда он ушел, она села за рояль.

– Сыграю «Дождь на крыше», – сказала Таппенс.

Прелюдия, которую только что сыграл молодой настройщик, воскресила воспоминания о других произведениях Шопена. После этого она взяла несколько аккордов и начала играть аккомпанемент к песне; сначала она просто мурлыкала про себя мелодию, а потом стала петь:

О, где ты, верная любовь?Где странствуешь по свету?Когда ко мне вернешься вновь?Когда вернешься, где ты?

– Мне кажется, я играю не в той тональности, – сказала Таппенс, – но, по крайней мере, рояль теперь в порядке. До чего приятно снова иметь возможность играть. «О, где ты, верная любовь?» – продолжала она напевать. – Верная любовь… – задумчиво проговорила она. – Верная любовь? Да, я начинаю думать, что это знак. Мне, наверное, следует пойти к этому сараю и что-то проделать с «Верной любовью».

Она надела уличные туфли, натянула пуловер и вышла в сад. «Верная любовь» была убрана. Однако ее поставили не на старое место, в КК, а в пустующую конюшню. Таппенс выкатила коляску наружу, затащила ее на верхушку поросшего травой холма, прошлась по ней тряпкой, которой предусмотрительно запаслась, чтобы удалить остатки пыли и паутины, после чего взгромоздилась в коляску, поставила ноги на педали и предоставила «Верной любви» возможность продемонстрировать свои способности, насколько это ей позволяли ее возраст и дряхлость.

– Итак, моя «Верная любовь», – сказала она, – кати вниз, только не надо слишком торопиться.

Она убрала ноги с педалей, чтобы при необходимости можно было сдерживать скорость, упираясь ступнями в землю.