Читаем без скачивания "Север" выходит на связь - Владимир Жуков

Если бы не сопровождающий, он и не заметил бы, что впереди, в нескольких сотнях метров — позиция. Тишина. Будто вокруг ни души. Потом разглядел пулеметное гнездо, дальше — траншею.

От крутых скосов веяло холодком, шаги по песку, устилавшему дно окопа, получались тихие, тайные. Сколько еще идти? И куда?

Миронов окликнул пожилого на вид красноармейца, привалившегося к брустверу. Тот помолчал, разглядывая незнакомца, отозвался не по-уставному:

— В чем дело?

Слушал, что ему излагал Миронов, и все время бросал тревожные взгляды за бруствер. Потом произнес:

— Человек, которого вы ищете, действительно я. Но хлопоты напрасны. Я нужен здесь.

— Вы нужны на заводе, — твердо сказал Миронов. — Поедете со мной.

— Никак не могу, — отозвался ополченец снова таким тоном, будто речь шла о приглашении в гости. — У нас скоро бой.

Миронов поневоле улыбнулся — не привык к такой манере обращения бойца с командиром.

— Вы же понимаете, что такое лампа! Вы — специалист.

— Нет-нет, товарищ подполковник. Не уговаривайте. Я отсюда ни шагу. Не могу.

— Я вам приказываю, товарищ красноармеец! А за невыполнение приказа знаете, что бывает? — Миронов круто повернулся и зашагал по траншее назад.

За спиной слышалось недовольное сопение ополченца. Он и в машине молчал всю дорогу.

Кто знает, может, воинским подвигом был бы отмечен боевой путь инженера, останься он в окопах. Но этот человек сделал для Родины не меньше. За несколько дней вместе с помощниками он создал для «Севера» новую лампу, скромно обозначенную на схемах «№ 24». Она была меньших габаритов, чем иностранная, и не уступала ей по техническим параметрам.

Мироновский блокнот, где была записана фамилия инженера, сгорел при бомбежке. А память подвела. Командир, тот своего бойца всегда вспомнит, а Миронов-то был всего-навсего заказчиком. Да и сколько людей ему пришлось включить в работу для создания «Севера»! Позднейшие же поиски создателя лампы № 24 пока результатов не дали.

Питательные артерии заводов выходят за черту не только города, но и области, края, республики. Артерии ленинградской промышленности оказались перерезанными.

Рабочим, инженерам не занимать храбрости, но ее одной мало, чтобы заставить заводы работать в блокаду. Быстро разработали нужную радиолампу, сделали образцы. Но где взять редкие металлы для множества ламп? Точно с такой же невиданной быстротой под руководством конструктора Стрельникова на другом заводе были созданы образцы специальных сухих малогабаритных анодных батарей и элементов накала. Образцы! А нужна продукция. А значит, давай цинк, уголь, химикалии. И цехи головного завода требуют, пожирают уйму материалов для изготовления тысячи трехсот деталей маленького «Северка». Давай, давай!

Место слияния производственных рек и речушек — сборка. Где-то аукнется, а на сборке откликнется. Мелочишка, проводочек тоненький, только без него радиостанцию не соберешь.

Валентин Владимирович Витковский, начальник сборки, за два месяца хлопот о «Северах» исхудал, ожесточился, хотя к напряженной работе привычен с довоенной поры. Трудился у станка, был ударником. Знал штурмовые дни и ночи пятилеток. Техникум окончил, бригадирствовал. А теперь вот взвалил на свои еще неокрепшие плечи самый крупный и ответственный цех.

По телефону спрашивают:

— Сколько выпущено на такой-то час?

Начальник цеха отвечает и слышит хриплое:

— Мало!

Будто обухом по голове. Даже в редкие часы отдыха на железной кровати в цеховой конторке в ушах звенит: «Мало. Мало. Мало».

И обижаться не обидишься, коль сам знаешь, что фронту надо больше. Сам же он, Витковский, на смежные цехи в обиде:

— Из-за вас простаиваем!

А те жмут на снабженцев. Тут уж предел, тут оправдываются:

— Блокада. Нет привоза. Неоткуда брать сырье.

Валентин Владимирович огрызается:

— Из ничего один только бог свет создал!

Но «Северы» все же выпускают. Из чего же делают? Кто-то сострил: «Из энтузиазма».

Конечно, из энтузиазма не одного Витковского — всех рабочих, инженеров, служащих, руководителей. Нет деталей? А приемники, сданные населением на время войны? Давайте их сюда! Разные там «СВД», «ЭЧС». Не все годится, да изменим, обработаем. Давайте, давайте — сделаем все, что надо!

В цехе каждый человек на счету, а из парткома звонят: «Требуется пятнадцать человек в помощь МПВО».

Витковский понимает, чем вызвано требование: усилились артобстрелы, каждый день бомбят. Под завалами люди. Их надо откапывать, спасать. Он, Витковский, все сознает, да все же вырывается у него:

— А как же с обязательствами, товарищи? Вы же слышали — на партсобрании!

Но трубка все так же безжалостно прерывает:

— Надеемся, что и обязательства будут выполнены…

В минуты особо трудные начальник цеха, молодой коммунист, идет к старым большевикам. К тому же Николаю Дмитриевичу Цветкову, дяде Коле, как зовут в цехе опытного мастера.

Тот слушает, продолжая орудовать напильником, кивает. Прикидывают вместе, кого из рабочих без ущерба, конечно, можно высвободить. Что ж, он, дядя Коля, готов урвать еще час-другой из короткого своего отдыха. Ничего, он ведь участник революции. Уже года два на пенсии был, но поспешил в военкомат, потребовал, чтобы зачислили если не в армию, так в ополчение. По возрасту и нездоровью не взяли. Тогда вернулся на производство, стал обучать заводскую молодежь — мальчишек и девчонок, что заменили взрослых у станков.

Вот они стоят у верстаков, рано повзрослевшие мальчишки. Лишь бригадир Виктор Молодежников чуть постарше. Все на фронт просится, да как отпустить слесаря-кудесника, первого помощника мастера Цветкова?

Смотрит Витковский на свою гвардию, думает. Вот и девчонки под стать ребятам. А то, глядишь, и обгоняют. Как это они умеют легче невзгоды одолевать? У них тоже бригадир старше — Вера Ольховская. Муж на фронте, на руках дите малое. Из ясель бежит на завод. Быстро стала монтажницей, теперь других учит. За две-три недели ее девчонки уже норму перевыполняют…

Цветков зовет бригадиров. Так, мол, и так, говорит, из парткома просят людей в помощь МПВО.

— Я вот начальнику цеха сказал, что выделим, а вы уж сами решите, кому оставаться, а кого послать. Только смотрите, план — кровь из носа!

Витковский впервые за день улыбается: решили очередную задачу, а дальше — видно будет.

В канун Октябрьских праздников, двадцать четвертой годовщины революции, только и было праздничного, что все на сборке друг друга поздравляли. Ничего прежнего не готовили — ни кумачового убранства демонстрации, ни собрания торжественного, ни концерта, а уж о праздничном столе совсем речи не было: голод в блокадном городе.

В одном не нарушили традицию — трудовом подарке стране.

В октябре завод дал 806 «Северов». Обязательство было выполнено.

Девятый вал

О, ночное воющее небо, дрожь земли, обвал невдалеке, бедный ленинградский ломтик хлеба — он почти не весит на руке…

Уже тринадцатые сутки Ливенцов не снимал шинель. Спал урывками, сидя, привалившись к своему заваленному бумагами столу.

Из культкомбината, что напротив проходной, партком перебрался в пустующее помещение механической мастерской, поближе к цехам. На штукатурке иней, ледяной с выбоинами цементный пол, у входа болт торчит — им крепился исчезнувший теперь станок. Сто раз давал себе последнее слово Ливенцов: срезать болт — кто войдет, обязательно споткнется. А теперь и не вспоминает, не до того. Люди работают, не щадя себя. Но не бесконечны же, как время и пространство, силы у человека. Их надо восстанавливать. «Вот только чем? — спрашивает себя секретарь парткома. — Чем?»

Блокада до минимума сократила хлебный паек. Уже полно больных — дистрофия. По совету горкома создали на заводе стационар — подкармливают немножко.

С начальником снабжения у секретаря парткома на дню сто встреч и при каждой неизменный вопрос: что достал? Хвойный экстракт? Береги! Каждую каплю по назначению. Отвечаешь перед партией. Весь клей взять на учет, из него что-то вроде супа варить можно. Получили немного сои? Хорошо, из нее «молоко» давят. Это — детям. Взрослым шроты, котлетки из жмыха.

Авиабомба разрушила центральную котельную. Урон, конечно. Только и будь она целехонька, все равно нечем топить. Стужа вывела из строя канализацию, водопровод. Воду таскают из прорубей на скованной льдом Неве.

Когда-то Ливенцову попалась книжка — в ней говорилось о том, что может произойти на Земле, если иссякнет энергия Солнца. Он подумал: зачем пишут про такие страхи, человек с его разумом все равно найдет, добудет себе энергию. А теперь почувствовал себя как бы на остывающей Земле. Это когда убедился, что доски, ящики, даже ненужная мебель, идущие в топки печек-времянок, на исходе. На какой-то миг оторопел, подумал: «Вот тебе за гордыню — человек с его разумом…»