Читаем без скачивания Сказания и повести о Куликовской битве - Дмитрий Лихачев

Тогда же Олег, князь рязаньский, услыша, яко Мамай кочюет на Вороноже, в пределех его Рязаньских, и хощеть ити на великого князя Дмитреа Ивановича Московьского. И посла Олег, князь рязаньский, посла своего ко царю Мамаю нечестивому с великою честию и з дары многыми и ярлыки своя написа к нему сице:

«Восточному волному великому царю царем Мамаю. Твой посаженик я присяженик Олег, князь рязаньский, много тя молит. Слышах убо, господине, что хощеши ити огрозитися на своего служебника, на князя Дмитреа Московскаго. Ныне убо, всесветлый царю, приспело ти есть время: злата и богатства много. А князь Дмитрей человек христиан: егда услышит имя ярости твоея, отбежит в далныа места, или в Великий Новъгород, или на Двину, и тогда богатство московское все во твоей руце будеть. Мене же раба твоего, князя Олга Рязаньского, милости сподоби. Еще же, царю, молю тя: понеже оба есмя твои раби, но аз со смирением и покорением служу ти, он же з гордостию и непокорением к тебе есть, и многи и велики обиды аз, твой улусник, приах от того князя Дмитреа. Но еще, царю, и не то едино, но егда убо о своей обиде твоим именем царьским погрозих ему, он же и о том не радит, еще же и град мой Коломну за себя заграбил.* И о том о всем тебе, царю, молюся и челом бью, да накажеши его чюжих не восхищати».

Таже по сем посла той же Олег, князь рязаньский, к великому князю Ягайлу Олгердовичю Литовьскому,* глаголя сице: «Радостнаа пишу тебе, великий княже Ягайле Литовьский! Вем, яко издавна еси мыслил Московьскаго князя Дмитрея изгнати, а Москвою владети. Ныне же приспе время нам, яко великий царь Мамай грядет на него со многими силами. Приложимся убо к нему. Но аз убо послах своего посла к нему с великою честию и з дары многими. Еще же и ты поели своего посла такоже с честию и з дары, и пиши к нему книги своя, елико сам веси паче мене».

Ягайло же, слышав сиа, рад бысть и зело похвали и благодари друга своего Олга, князя рязаньскаго, и посла своего посла ко царю Мамаю с великими дары и молением и челобитьем, и написа к нему сице: «Восточному волному великому царю Мамаю князь Ягайло Литовьский про твою милость присяженик ти, много тя молит и челом бьет. Слышах, господине, яко хощенги страшити свой улус,* своего служебника мо-сковьскаго князя Дмитреа. Того ради молю тя, царю; вем бо, яко велику обиду творит князь Дмитрей Московьской твоему улуснику Олгу, князю рязанскому, да и мне пакости тако же деет многи. Тем же оба молим тя, всесветлый волный царю, да накажеши его не творити сице неправды, да подвигнишися сам, царю, и, пришед, видиши наше смирение, а его гордость, и тогда уразумевши смирение нашеа грубости от московскаго князя Дмитреа».

Сицеваа убо помыслиша в себе Олег Рязаньский и Ягайло Литовский: «Егда услышит князь Дмитрей царево имя и нашу присягу к нему, от-бежить с Москвы в далныа места, или в Великий Новъгород, или на Двину, а мы сядем на Москве, и на Володимери, и егда царь приидет, и мы его з болшими дары сретим и умолим его, да возвратится царь во свояси, а мы княжение Московьское разделим себе царевым велением надвое, ово к Вилне, ово к Рязани,* и дасть нам царь ярлыкы* и родом нашим по нас».

Сице помыслиша в безумии своем, не помянуша реченнаго: «Аще со-твориши зло искреннему своему, тая же сам возприимеши», и паки глаголеть: «Не сотвори соседу своему зла и не копай под ним ямы, да и тебя бог в горшее не ввержет».*

Приидоша же послы ко царю Мамаю ото Олга, князя рязаньскаго, и от Ягайла, князя литовьскаго, с дары и з грамотами, и царь Мамай въеприа дары с любовию, и грамоты розелушав, и послы чествовав отпусти, и написа к Ягайлу, князю литовьскому, и к Олгу Рязанскому сице: «Елико хощете улуса моего, земли Русскиа, тем всем жалую вас, моих присяжников и улусников. Но тъчию присягу имеите к мне не-лестну и сретите мя с своими силами, где успеете, чести ради величества моего; мне убо ваше пособие не нужно, но аще бы аз хотел своею силою древний Иерусалим пленити, якоже Новходоносор, царь вавилоньский, и Антиох, царь антиохийский,* и Тит, царь римский. Но обиды ради вашеа и честь вам въздаваю моим величеством, жалуа вас, моих улусников, и от насильства и от обиды избавлю и скорбь вашу утолю, аще нелицемерно присягу и присвоение имате ко мне. И тогда точию имени моего величества устрашится улусник мой московьскый князь Дмитрей и отбежит в далныа и непроходимыа места, да и ваше имя, моих улусников, в тех странах прославится, и моего имени достойнаа честь вели-чится, и страх величества моего огражаеть и управляет улусы моя и не оставляет никого обидети без моего царьскаго велениа. А еже пленити и победити мне самому, великому царю, не пристоит: мне бо достоит своим царскым величеством и толикыми неизчетными силами и крепкими и удалыми богатыри не сего победити, той бо есть мой улусник и служебник и довлеет тому точию страх мой. Но подобает мне победити подобна себе некоего великаго и силнаго и славнаго царя, якоже царь Александрь Македоньскый победи Дариа, царя перскаго, и Пора, царя индейскаго,* таковаа победа моему царскому имени достоит, и величество мое славится по всем землям. Сице князем своим, моим улусником и присяже-ником нелицемерным рцыте».

Послы же их, возвратившеся и сказаше им вся сущаа от Мамаа. Они же, безумии суще, возрадовашеся о суетнем сем привете Мамаеве, не ведяще, яко бог даеть власть ему же хощет. Ни помянуша реченнаго господем: «Каа полза человеку, аще весь мир приобрящет, а душу свою отщетит, сииречь погубит».* Преходит бо житие сие и царство от рода в род и от языка в язык, а человек, сътворивый злаа, мучится во веки, не имея помощи от приобретениа всего мира. Они же безумием своим зинушася, ищуще земнаго и тленнаго приобретениа, яко скот.

Тогда прииде весть на Москву к великому князю Дмитрею Ивановичу, яко князь Мамай Воложьскыа Орды не у к тому князь зовется, но великий силный царь, и стоит на Вороноже, кочюя во мнозе силе, и хощет на тебе ити ратью. Слышав же сиа, князь великий Дмитрей Иванович оскорбися и опечалися зело, и иде в соборную церковь, и припаде со слезами ко образу пречистыа богородици Луки еуангелиста писма,* и ко гробу великого чюдотворца Петра, митрополита всея Русии, и благословися у отца своего Киприана,* митрополита всея Русии, и сказа ему Мамаево нахожение.

Тогда бо, того лета, Киприану митрополиту внове пришедшу из Киева на Москву, иже пришедшу преже в Киев; за много лет поставлен бысть в Цареграде на Русь в митрополиты, еще при животе Алексееве.* И приела к великому князю Дмитрею Ивановичю на Москву глаголя: «Патриарх мя постави митрополита на Русь». Князь велики же отрече ему, глаголя: «Есть у нас митрополит Алексей, и мы разве сего инаго не приемлем». Киприан же в Новъгород и во Псков посла, и отвеща ему и тии такоже. Он же живяше в Киеве даже и до преставлениа блажен-наго Алексея митрополита. По преставлении же Алексееве хотяше князь великий Дмитрей Митяа,* архимандрита Спаскаго, видети на митропо-лстем столе на Москве, и возведен бысть Митяй во двор митрополич. Таже поиде с Москвы к патриарху в Царьград ставитися в митрополиты, его же честно сам князь велики проводи со всеми бояры своими. Он же, в мале недошед Царяграда, преставися. Пимин же, архимандрит Пере-славьский, з Гориць,* тогда послан бе в служащих Митяю, и виде пре-ставлыпася Митяа, и нача мыслити на митрополию Русскую, готово вся имея посланнаа с Митяем; и тако поставися во Цареграде от патриарха в митрополиты на Русь. И о семь скоро приде весть к великому князю на Москву, и не возехоте его князь велики, глаголя: «Аз послах Пимина в служащих Митяю, а не в митрополиты». И тако посла в Киев отца своего духовнаго Феодора, игумена Симановьскаго,* месяца марта, по Киприана митрополита, зовя его с великою честью на Москву. И прииде Киприан из Киева на Москву в четверток 6-а недели по Пасце, в праз-ник Вознесениа Христова, и срете его князь великий з детми своими и з боары п со всем народом со многою честию. И се по мале прииде весть о нашествии окаяннаго Мамаа.*

И глагола митрополит к сыну своему: «Испытай известно, аще тако есть, и собирай воинства, да не безвестно тя изыщут». Он же начя собирати воинства много и силу велию, соединяася с великою любовью и со многим смирениемь со князи русскими и яже под ним беху князи местныя. Посла же и к брату своему к великому князю Михаилу Александровичи) Тферскому,* прося помощи. Он же вскоре посла силу и отпусти к нему в помощь братаничя своего князя Ивана Всеволодича Холмскаго,* внука Александрова, правнука Михайлова, праправнука Ярослава Ярославича. Таже посла по брата своего, иже из двоюродных, по князя Володимера Андреевича; тогда бо он во своей бяше отчине в Боровъсце,* иже и вьскоре прииде на Москву к великому князю.

И се пакы приидоша иныа вести, глаголюще, яко Мамай неложно грядет с великою яростию во мнозе силе. Князь великы же оскорбися и опечалися зело и ста в ложнице своей пред иконою господня образа, иже возглавии его стояше, и моляшеся, сице глаголя: «Владыко господи Исусе Христе, милостивый и человеколюбивый! Аще аз, многогрешный раб твой, смею молитися тебе в печали моей! На тебе убо возвергох печаль мою,* владыко милостивый господи! Не сотвори нам, якоже на прадеды наши навел еси злаго Батыа: еще бо, господи, тому страху и трепету в нас велику сушу, и ныне, господи, не до конца прогневайся на нас. Вем бо, господи, яко мене ради хощеши всю землю погубити: аз бо съгреших пред тобою паче всех человек, но сътвори ми, господи, слез моих ради милость!». И по молитве изыде из ложницы своей, и поим брата своего князя Володимера Андреевичя, и иде ко отцу своему Кип-риану митрополиту всея Руси, и рече ему: «Не ложно, отче, грядет на нас нечестивый Мамай с яростию во мнозе силе». Митрополит же начя утешати его и укрепляти, глаголя сице: «Не смущайся убо о сем, господине и сыне мой возлюбленный! Многи убо скорби праведным, и от всех их избавить я господь, и показуя наказа мя господь, смерти же не пре-дасть мя. Бог нам прибежище п сила, помощник в скорбех, обретших ны зело.* Повежь ми, сыне, истпнну: чим еси к нему не изправился?». Князь же велики же рече: «Испытахся, отче, до велика, и неповинен есмь пред ним ни в чем; якоже убо ряд мой есть с ним, и по тому уря-жению даю ему, и се не повинен есмь к нему ни в чем».