Читаем без скачивания Новое платье короля - Сергей Абрамов

— Куртуазным ты был, старик, сил нет. Чистый этот… как его… Жюль Верн.

— Дон Жуан, черт.

— Точно, он. Нелады у меня с литературой, путаю все, зря я с тобой, с писателем, связался. Но поздно, поздно. Самолет на старте, пилот в кабине, моторы крутятся. Взлет разрешаю!..

— Извините за опоздание, Нина, но честное слово, оно не по моей вине. Война, — Алексей достал из вещмешка шампанское, поставил бутылки на невысокий, грубо сколоченный стол. — Вот, как обещал…

— Неужели из Москвы? — ахнула Нина, осторожно взяла бутылку в руки, посмотрела на черную этикетку. — Сладкое… Не забыли…

Они сидели в тесной землянке «для гостей», которую командир отряда выделил Алексею, узнал, что корреспондент повесть задумал, что не налетом в отряде. В прошлый раз, к слову, Алексей жил в общей землянке, где, кроме него, храпело человек пять, а теперь — один, королем.

— А вот бокалов нет, — огорченно сказал Алексей. — Придется из кружек… Сейчас вечер. Надеюсь, вы никуда не спешите?

— Никуда.

На Нине было то же самое платье, что и тогда, на поляне, стираное, видать, перестираное, но аккуратное, даже нарядное. И не сапоги на ногах, а туфли-лодочки, такие непривычные, неуместные здесь, в этой темной и низкой норе в два наката, освещаемой тусклой однолинейной керосиновой лампой с надтреснутым стеклом. Да и Нина, чудилось Алексею, была вовсе не отсюда, не из войны…

Алексей снял с бутылки фольгу.

— Как открывать? С бабахом или без?

— Не надо с бабахом. Как тихо кругом, слышите? Тишина стояла лесная, летняя, настоянная на хвое и на смоле, обыкновенная мирная тишина.

— За вас, Нина, — сказал Алексей и поднял кружку.

— Лучше за вас. Вы все-таки гость.

— Тогда за нас. За нас двоих. Можем мы выпить за нас двоих или нет?

— Можем, — улыбнулась Нина. — Наверное, даже должны.

Свет от фитиля лампы дрожал на бревенчатом потолке, то уменьшался желтый неровный круг, то увеличивался, а после и совсем погас.

— Остановись, мгновение… — повторила душа.

— Рано, старик, — грустно ответил черт, — сверхновой еще пылать и пылать…

И, кроме тишины, была темнота.

— Зачем ты появился? — спросила Нина.

— За тобой, — сказал Алексей.

— Командир говорил, будто ты прилетел за материалом для книги…

— За тобой, — повторил Алексей.

— Пусть это будет правдой.

— Это правда.

— Но ведь война…

— Никакой войны нет!

— Зачем ты соврал, старик? — непривычно тихо спросил черт.

— Я не соврал, — воспротивилась душа Алексея Ивановича. — Войны не было! Только Нина и я, Нина и я! Почти месяц!..

— А потом ты улетел в Москву.

— Чтобы вернуться вновь!

— Лучше бы ты не возвращался, старик…

— Пристегнитесь, товарищ писатель, — сказал Алексею радист, выходя из кабины. — Сейчас посадка.

— Спокойно долетели, — ответил Алексей, нашаривая за спиной брезентовый пояс.

— Еще сесть надо, — философски заметил радист. — А что, товарищ писатель, ребята болтают, будто у вас в отряде невеста? Верно или треп?

— Верно, радист.

— Забрали бы вы ее в Москву.

— Забрал бы, да она не хочет.

— Ишь ты! — удивился радист. — Не женское это дело — война.

— Война не спрашивает, где чье дело.

— Справедливо… Ну, счастья вам тогда, — и ушел в кабину.

Алексей смотрел в иллюминатор. В черноте ночи возникла мелкая цепочка огней — костры на взлетно-посадочной полосе. Старенький ЛИ-2 нырнул вниз по крутой глиссаде, жестко ткнулся шасси о землю, подпрыгнул, дав «козла», и покатился. На Алексея свалился мешок с чем-то мягким, к ногам подъехал, уперся в сапоги какой-то ящик. Самолет встал.

Из кабины вышли летчики. Штурман спросил:

— Целы?

— Вроде бы, — усмехнулся Алексей, выбираясь из-под мешка. — С благополучным прибытием.

— И вас также.

Радист открыл дверь, и в самолет ворвался холодный осенний воздух. Алексей спрыгнул на землю и сразу попал в объятия комиссара отряда. Тот молча и долго мял Алексея, тискал, Алексей ответно хлопал его по спине, вырвался наконец, спросил:

— Нина с вами?

Комиссар не ответил, заорал на бойца, который волок на спине давешний ящик:

— Осторожнее! Не картошку тащишь… — и пошел к самолету.

Алексей цепко взял его за плечо.

— Стой! Нина где, спрашиваю.

Комиссар обернулся.

— Нина? — в глазах его плясали крохотные языки костров. — Нет Нины, Алеша.

— Как нет?!

— Убили Нину.

— Кто? — Алексей крикнул, не понимая даже, насколько бессмысленно звучит вопрос.

— В Белозерках. На операции. Перед самым уходом.

— Кто ее пустил на операцию? — Алексей схватил комиссара за отвороты кожанки, притянул к себе. — Кто разрешил?

— Она просила… — глухо сказал комиссар. — Мы не ждали засады, думали — без боя обойдется…

— Ты? — Алексей тряс комиссара, а тот не сопротивлялся, стоял покорно.

— Ты разрешил?..

Комиссар молчал.

И тогда Алексей, почти не сознавая, что делает, ударил комиссара в лицо, и не в лицо даже, а в какое-то бело-красное пятно перед собой, потому что не видел ничего, будто ослеп на мгновенье, и упал вместе с этим пятном, продолжая яростно наносить удары куда попало, во что-то мягкое, податливое, бессмысленно и страшно воя:

— Сво-о-олочи!..

— Брэк! — крикнул черт. — Совсем с ума сошел…

Алексей ничего не хотел замечать — только бровь Пашки, чуть припухлый бугорок над левым глазом, а Пашка пританцовывал, качая перчатки перед лицом — вверх-вниз, вверх-вниз, словно заманивая Алексея, словно говоря: попади, попади. Алексей не стремился ударить сильно: тут достаточно было только задеть перчаткой, скользнуть по коже, рассечь ее до крови. Пашка знал это и берег бровь, Пашка забыл о защите вообще, сосредоточился только на лице, и Алексей то и дело легко попадал по корпусу, набирая очки, а сам нетерпеливо выжидал, бил левой — раз хук, два, три: да опустит же он наконец руки!..

И дождался, поймал миг, молнией метнул вперед спружиненную правую, все-таки сильно попал в бровь. Пашка отпрыгнул, но поздно: из-под белесого волосяного газончика над глазом появилась тонкая струйка крови.

— Стоп! — сказал судья на ринге, знаком руки отсылая Алексея в его угол…

— Совсем с ума сошел, — ворчливо повторил черт. — Ты хоть думал, что делаешь, когда мутузил комиссара?

— Я ничего не соображал, ничего не помнил…

— Все ты соображал. Ведь не остался, нет? Улетел тем же самолетом?

— Меня втащили в него. Комиссар приказал…