Читаем без скачивания Эффект Завалишина. Символ встречи(Повесть и рассказ) - Шаломаев Михаил Исакович

— У нас же не только плохое было. И хорошее было. Разве не так?

Маша промолчала, но он понял — да, было.

— Я был жесток, Маша. Не знаю, смогу ли переломить себя полностью, но постараюсь. Я вырос без родителей и не могу, не хочу, чтобы и Женька так… Понимаешь?

— Понимаю. Я тоже была жестока к тебе, к твоим книгам и расчетам. Я глупо ревновала к ним, да и сейчас ревную. Я рада, что ты добился успеха, но боюсь, чтобы это еще больше не отдалило нас.

— Нет, — твердо возразил он. — Не позволю.

— Это сейчас ты так утверждаешь.

— Маша, давай попробуем сначала, а?

И об этом он должен рассказать Ирочке — беззащитной, славной девчушке, той, что пришла ему на помощь в самые черные дни…

— Ирча! У меня есть сын.

— Я ведь все знаю и ко всему готова. И ни о чем не сожалею.

— Ирча, я не раз собирался встретиться с тобой и сказать, но никак не мог набраться храбрости. Женьке нужен отец. Это плохо, когда нет отца. Я знаю, что это такое, по себе.

— Да, да, — проговорила девушка. — И на работе теперь все уладилось.

Упрек? Что ж, заслужил. Когда было трудно, жаловался, искал поддержки, гордился, что эта принцесса обратила на него внимание.

Он начал оправдываться.

— Не надо, — сказала она. — Зачем слова? Знаешь, я даже подумала, что было бы лучше, если бы у тебя не получилось. Ну, с излучателем.

— Почему? — растерялся он.

— Так, глупости.

Он понял. Она ищет утешение в том, что Маша отнюдь не случайно помирилась с ним именно сейчас. Она, дескать, и бросила его, когда у него ничего не выходило.

— Прости меня, Ирча, если сможешь.

— Я предчувствовала, что так будет, и готовила себя.

Он не мог видеть ее такой убитой.

— Ирча, не надо. Все у тебя впереди.

— Да, конечно, и все-таки все это нелегко.

— Я все понимаю, Ирча, но что же делать?

— Нечего.

Володя поглядел на часы, и девушка поняла этот непроизвольный жест.

— Спешишь?

— Маша уехала в командировку, и я должен забрать парня из детсада. Воспитательницы ужас как не любят, когда опаздывают.

— Я тоже иду.

Они вышли вместе. Он искоса поглядывал на свою попутчицу. Девушка разрумянилась от мороза, шапочка симпатичным крендельком сидела на легких светлых волосах. Длинные ресницы опушены снежинками. И вся она такая светлая, хорошенькая, печальная. Невольная грусть мягко царапнула сердце.

— Меня зовут в институт химии, — проговорила Ирочка, не глядя на него.

— Стоит ли?

— Это близко от дома, всего три остановки. Павел Петрович согласен отпустить. Он считает, что у нас в секторе для меня нет реальных возможностей сделать работу.

— А ты сама как считаешь?

— Не знаю… Послушай, ты бы познакомил меня со своим сыном.

Сказано с отчаянной решимостью, словно прыжок в студеную воду.

— Это нужно? — и тут же понял, что ей это нужно. — Идем, он у меня ладный парень, не в отца.

Вновь пошел снег. Он медленно и деловито забеливал грязь, заравнивал выбоины. Автомобили оставляли за собой ребристые канавки.

Вскоре у выхода из детского сада на тротуаре в снегу возникли следы: справа — крупные башмаки на микропоре, слева — женские ботики, а в центре — овалы детских калош. У перекрестка ботики направились в одну сторону, мужские и детские следы — в другую. И снег очень быстро запорошил их.

Что ж, пожелаем нашим героям, чтобы им сопутствовали удачи, а дела оказались более долговечными, чем эти следы на снегу.

СИМВОЛ ВСТРЕЧИ

Рассказ

Тропинка поднималась вверх. Степан Корнеевич остановился, прислушиваясь к боли: вроде бы стало полегче. Или, на всякий случай, кинуть таблетку под язык?

Огляделся. Здесь, на окраине Ташкента, возводили новый жилой массив. Бурые холмы были рассечены траншеями. Натужно гудел бульдозер. Взбивая тонкую пыль, катили самосвалы с бетоном. Рыжий пес провожал их ленивым тявканьем. Степан Корнеевич угадывал в хаосе котлованов и канав будущие кварталы. Недаром же столько лет провел он над схемами застроек в своем сметном бюро.

Снял соломенную шляпу, протер платком намечающуюся лысину, бросил взгляд на часы. Если он намерен успеть на стадион, ему следует поторопиться. Перечень запретов, полученный перед выпиской из больницы, включал и посещение футбольных матчей, ибо они, якобы, могут вызвать крайне опасные эмоциональные перегрузки.

Степан Корнеевич отдышался и продолжил подъем. Строительные краны протягивали навстречу друг другу свои металлические руки. Они казались воротами, распахнутыми перед солнцем, которое уже зависало к западу.

И тут неодолимое желание повлекло Степана Корнеевича с тропинки в ложбину, поросшую колючкой. Он ничего не мог понять. Что ему понадобилось там, внизу, среди пыли и мусора? Он усмехался растерянно и стыдливо, но все же шел. Через несколько секунд он погрузился в прохладный туман. Исчезло слепящее июльское солнце, не стало кранов, тропинки, рыжего пса. Степан Корнеевич находился в овальном помещении без окон. По серым, зыбким, словно облака, стенам пробегали волны мягкого света. Остро пахло степными травами.

— Что? — буркнул Степан Корнеевич.

И тут он увидел, хотя только что в комнате никого не было: у стены, будто пройдя сквозь нее, стояли двое в плотных белых костюмах. На лицах — маски со стеклами, как у сварщиков.

— Валера? — неуверенно спросил Степан Корнеевич, решив, что перед ним соседский парнишка — радиолюбитель и выдумщик. — Это ты?

Двое продолжали разглядывать его сквозь стекла. Затем прозвучал голос — чужой, резковатый. Он вроде бы исходил не из одного места, а отовсюду. Сначала Степан Корнеевич не понимал слов, но затем прозвучало отчетливо и неприятно громко:

— Нас надо простить, что мы приняли насилие. Нам надо встречу. Не бойтесь. Мы — общинники.

— Какие общинники? — Степан Корнеевич не испугался и даже не удивился, он просто ничего не понимал. Что за чепуха? Какие общинники? Может, сообщники?

— Сообщники — плохо, — возразил голос.

— Слушай, друг Валерка, кончай! — сказал Степан Корнеевич, хотя уже понял что это не Валерка.

— Не общинники! Други! Мы — други! Так правильно! Мы — други, не бойтесь, — обрадованно загремел голос.

— А я и не боюсь, — отчеканил. Степан Корнеевич напряженным тоном. Он недавно вышел из больницы, но все же постоять за себя в состоянии. Прочнее расставил ноги, изготовился. Кто же они? Почему на них маски?

— Скоро снимем маски, — крикнул голос. — Защита! От ваших привычных маленьких врагов.

Ему ответили на вопрос, заданный мысленно? Впервые он почувствовал страх. Какой дурной сон! И понимал: не сон, а четкая, последовательная явь. Вернулся он сегодня с работы, повздорил с Катюшей из-за письма, присланного сыном, обиделся и решил уйти на стадион. Шел к автобусной остановке по обычной дороге, по той самой, по которой вышагивает уже второй год, с тех пор, как получил квартиру в новом доме. Зачем-то отклонился с тропинки и попал сюда. Какой уж тут сон! В сердце возникла острая боль. Пошатнулся и подумал: сейчас упаду… Успел завести руку за спину и привалиться к стене.

Двое в масках мгновенно подскочили, придерживая с обеих сторон. «Стул бы»… — подумал Степан Корнеевич.

— Стул? — переспросил голос. — Что есть стул?

Попытался нарисовать в воздухе спинку и сиденье. Растопыренными пальцами изобразил ножки.

Стена комнаты выпятилась пузырем, отделился комок, переместился поближе и принял форму кресла. Голос осведомился — так ли надо понимать «стул»?

С опаской присел: а вдруг эта штука расползется под ним? Ничего, прочно, только вот руки некуда девать. Подумал о подлокотниках, и удивительное серое вещество начало подниматься по бокам. Упругий теплый материал, словно наэлектризованный, приятно пощипывал ладони. Сидеть было удобно и покойно.

— Сейчас совсем пройдет, — рявкнул голос.

И боль действительно начала таять, как льдинка на ладони.