Читаем без скачивания Блеск и нищета 90-х - Игорь Прокопенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Многие действительно смирились и заграницу смотрели только в мечтах или по телевизору, глазами Юрия Сенкевича. Здесь же глаза миллионов слезились от тяжелого, спертого воздуха. Для некоторых — и в буквальном смысле. Как считает историк моды, искусствовед Александр Васильев, «был удивительный запах: папирос «Беломор-канал», газеты «Правда», потных подмышек и нечищеных зубов. Все вместе было так терпко, и так вязко, и так прокурено, что вот этот советский запах я помнил всегда».
Жить как люди! Это был один из главных стимулов для тех отчаянных одиночек, кто все же рискнул однажды вырваться из «советского дурдома» на «благополучный Запад». И те, кто уезжал, и те, кто провожал, прекрасно понимали, что с милыми и близкими они вряд ли уже увидятся.
Многим памятен в Шереметьево стеклянный коридорчик, по которому люди уходили, и это было навсегда. Все знали, что это будет навсегда — все знали, что мы не просто расстаемся, — не будет ни писем, ни телефонных звонков, ничего!
Владимир Высоцкий на сцене Театра на Таганке
Многим памятен в Шереметьево стеклянный коридорчик, по которому люди уходили, и это было навсегда. Все знали, что это будет навсегда — все знали, что мы не просто расстаемся, — не будет ни писем, ни телефонных звонков, ничего!
И все же бывают чудеса на свете! Одно из таких чудес случилось весной 1985 года. У советского руля встал Михаил Горбачев и быстро развернул одну шестую часть суши — носом к Западу, кормой к тоталитарному прошлому. Официально поездки за рубеж стали разрешены.
Анекдот 1990-х:
Старый интеллигент решил уехать из СССР в Израиль. В КГБ, рассмотрев его документы, постановили: выпустить. Через 2 месяца эмигрант просится обратно. Странно, подумали в КГБ, но впустили. Через пару месяцев он снова подает заявление. На Лубянке ничего не поняли, вызывают мужчину и спрашивают:
— Товарищ, вы решите, где вам плохо — здесь или там!
— И тут плохо, и там нехорошо, но пересадка в Париже…
Михаил Сергеевич Горбачев — последний генеральный секретарь ЦК КПСС
Был открыт обменный пункт у Белорусского вокзала, в районе часового завода, его называли «дворец чудес». Там, где 412 рублей советскому человеку по курсу 63 копейки за доллар меняли 600 с чем-то долларов.
1 ноября 1990 года доллар перестал стоить 63 копейки. Благодаря указу Горбачева «О введении коммерческого курса рубля к иностранным валютам» за доллар официально стали давать 1 рубль 80 копеек. Однако на черном рынке курс мгновенно подскочил до 30 рублей. К слову — до недавнего времени он был приблизительно таким же.
2 января 1992 года в России начали показывать американский сериал «Санта-Барбара». Заграничная сказка почти сразу в нашей стране стала культовой, даже несмотря на то, что показывали ее не с начала. Премьерной стала 217 серия. Тем не менее за Идена, Мейсона и Круза домохозяйки искренне переживали целых 10 лет.
1993 год. В США на пост президента избран Билл Клинтон. Через год во время официального визита в США Борис Ельцин скажет ему: «Билл, мы не соперники, мы друзья». Так россияне узнали, что помимо друга Гельмута у российского президента есть еще один друг.
Удивительное — рядом. И оно — теперь! — разрешено! Разрешение выдал Верховный Совет СССР, 20 мая 1991 года нашей стране наконец-то подарили закон «О порядке выезда из Союза Советских Социалистических Республик».
Официально этот документ отменял пресловутые выездные визы. Формально — ликвидировал «железный занавес», за который могли заглянуть лишь единицы. Так, двадцать лет назад советский народ сказал «поехали!» и махнул рукой на свое засиженное прошлое. В Нью-Йорке приезжих из СССР встречал уже заслуженный эмигрант, певец Михаил Шуфутинский:
«Все разом ринулись на Запад, потому что хотелось поскорее увидеть то, чего раньше увидеть было невозможно. Никто не мог себе представить, что когда-нибудь откроется этот железный занавес и ты можешь поехать куда угодно, тратить свои деньги, общаться с кем угодно, и тебя за это не посадят в тюрьму».
Борис Николаевич Ельцин — первый президент Российской Федерации
Отмена выездных виз — гигантский переворот в психологии советского человека. Это значит, что теперь унижаться надо в два раза меньше, то есть только в посольстве. И естественно, все эти страшные люди в ОВИРах смотрели на отъезжающих как на врагов народа, потому что большинство из них сами никуда не ездили.
Отмена выездных виз — гигантский переворот в психологии советского человека. Это значит, что теперь унижаться надо в два раза меньше, то есть только в посольстве. И естественно, все эти страшные люди в ОВИРах смотрели на отъезжающих как на врагов народа, потому что большинство из них сами никуда не ездили.
Историк моды Александр Васильев вспоминает, что он был первым среди своих знакомых, который пытался пересечь границу Советского Союза. В тот момент, когда стюардесса очень торжественно, как это было положено, сказала, что самолет пересек границу Советского Союза, у Васильева, честно говоря, до конца не было веры, что заграница существует, а ее не придумал комитет госбезопасности — а вдруг ее в принципе не существует, самолет посадят где-нибудь под Воронежем и объяснят, что это вот заграница?!.
Кстати, самыми завидными профессиями в те годы считались профессии воздушные. У девочек — стюардесса международных авиалиний, у мальчиков, разумеется, летчик. Все в точности как в легендарной комедии «Мимино».
Самыми завидными профессиями в те годы считались профессии воздушные. У девочек — стюардесса международных авиалиний, у мальчиков, разумеется, летчик.
Все в точности как в легендарной комедии «Мимино».
И все-таки — она есть, волшебная заграница! И это… ужасно! Ужасно интересно и страшно непонятно, особенно для советского гражданина, впервые попавшего за рубеж. Историк разведки Александр Васильев (полный тезка историка моды) до сих пор не может забыть того шока, который испытал он сам и его компаньоны, впервые шагнувшие на иностранную землю. Хотя вроде бы это был не самый-самый Запад, не Соединенные Штаты, а вполне себе социалистическая Венгрия:
«Это был достаточно сильный психологический удар, потому что со мной в Будапеште находился парень, который был одним из очень крупных в Москве венерологов, что уже само по себе говорит о том, что он был человеком небедным. Так вот на проспекте Ракоша он шел впереди, и когда зашел в магазин типа нашей железки или ларьков около метро, то он нам в ужасе делал знаки — все назад, тут все за валюту, все за доллары! Мы выскочили — а что такое? Там внутри, говорит, сортов 20 колбасы. Он не мог себе представить, что это обычный будапештский магазин и там может быть 20 сортов колбасы».
Еда была представлена во всем ее великолепии в то время, когда прилавки наших магазинов ломились только под собственной тяжестью и весом трехлитровых банок с березовым соком. Тут можно действительно сойти с ума. Если иностранные туристы фотографировали памятники архитектуры, наши ослепляли вспышками колбасные связки. Те, кому посчастливилось попасть в страны развитого капитализма, и вовсе были на грани помешательства. У них, как, например, у знаменитого музыканта Игоря Бутмана, начинался самый настоящий пищевой коллапс. Вот как он вспоминает итоги первого визита в США:
«В какой-то день мы поехали в супермаркет купить еды. И вот на втором этаже огромный Purity Supreme, супермаркет типа наших «Ашанов», я иду, а рядом лежит мясо, вывеска: свиные отбивные, курица, индейка, языки, ножки, и идет ряд, там, метров 20–25. Я этот ряд, прошел, потом поворачиваю — рыба! Тоже ряд и второй… И тут меня пробивает дикий смех, я просто начинаю истерически смеяться. На меня смотрят люди, а у меня просто непрекращающийся хохот, я не мог остановиться. У меня был, конечно, культурный шок».
Известно еще со времен холодной войны: СССР — империя оружия, балета и хоккея, в остальном — полная нищета. Такое же отношение было и к нам — нищие, голодные медведи. Во многом это мнение было оправданным. Попадая в сытый иностранный мир, люди особенно остро чувствовали себя униженными и оскорбленными родной советской властью. Поэтому многие и принимали решение — остаться на Западе навсегда.
Если иностранные туристы фотографировали памятники архитектуры, наши ослепляли вспышками колбасные связки. Те, кому посчастливилось попасть в страны развитого капитализма, и вовсе были на грани помешательства. У них начинался самый настоящий пищевой коллапс.
В то время, в начале 1990-х, люди уезжали за рубеж как в большой магазин, потому что здесь для них была пустота и боль. Но они не понимали, что едут, например, в Израиль, для них Израиль был тем же Ташкентом, только с колбасой.
