Читаем без скачивания Тяжёлая лира - Владислав Ходасевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из дневника
Должно быть, жизнь и хороша,Да что поймешь ты в ней, спешаМежду купелию и моргом,Когда мытарится душаТо отвращеньем, то восторгом?
Непостижимостей свинецВсё толще над мечтой понурой, —Вот и дуреешь наконец,Как любознательный кузнецНад просветительной брошюрой.
Пора не быть, а пребывать,Пора не бодрствовать, а спать,Как спит зародыш крутолобый,И мягкой вечностью опятьОбволокнуться, как утробой.
1–2 сентября 1925 MeudonПеред зеркалом
Nel mezzo del cammin di nostra vita[2]Я, я, я. Что за дикое слово!Неужели вон тот — это я?Разве мама любила такого,Желто-серого, полуседогоИ всезнающего, как змея?
Разве мальчик, в Останкине летомТанцевавший на дачных балах, —Это я, тот, кто каждым ответомЖелторотым внушает поэтамОтвращение, злобу и страх?
Разве тот, кто в полночные спорыВсю мальчишечью вкладывал прыть, —Это я, тот же самый, которыйНа трагические разговорыНаучился молчать и шутить?
Впрочем — так и всегда на срединеРокового земного пути:От ничтожной причины — к причине,А глядишь — заплутался в пустыне,И своих же следов не найти.
Да, меня не пантера прыжкамиНа парижский чердак загнала.И Виргилия нет за плечами, —Только есть одиночество — в рамеГоворящего правду стекла.
18–23 июля 1924 ПарижОкна во двор
Несчастный дурак в колодце двораПричитает сегодня с утра,И лишнего нет у меня башмака,Чтобы бросить его в дурака.
… … … … … … … … … … … …
Кастрюли, тарелки, пьянино гремят,Баюкают няньки крикливых ребят.С улыбкой сидит у окошка глухой,Зачарован своей тишиной.
… … … … … … … … … … … …
Курносый актер перед пыльным трюмоЦелует портреты и пишет письмо, —И, честно гонясь за правдивой игрой,В шестнадцатый раз умирает герой.
… … … … … … … … … … … …
Отец уж надел котелок и пальто,Но вернулся, бледный как труп:«Сейчас же отшлепать мальчишку за то,Что не любит луковый суп!»
… … … … … … … … … … … …
Небритый старик, отодвинув кровать,Забивает старательно гвоздь,Но сегодня успеет ему помешатьИдущий по лестнице гость.
… … … … … … … … … … … …
Рабочий лежит на постели в цветах.Очки на столе, медяки на глазах.Подвязана челюсть, к ладони ладонь.Сегодня в лед, а завтра в огонь.
… … … … … … … … … … … …
Что верно, то верно! Нельзя же силкомДевчонку тащить на кровать!Ей нужно сначала стихи почитать,Потом угостить вином…
… … … … … … … … … … … …
Вода запищала в стене глубоко:Должно быть, по трубам бежать нелегко,Всегда в тесноте и всегда в темноте,В такой темноте и в такой тесноте!
16–21 мая 1924 ПарижБедные рифмы
Всю неделю над мелкой поживойЗадыхаться, тощать и дрожать,По субботам с женой некрасивойНад бокалом, обнявшись, дремать,
В воскресенье на чахлую травуЕхать в поезде, плед разложить,И опять задремать, и забавуКаждый раз в этом всем находить,
И обратно тащить на квартируЭтот плед, и жену, и пиджак,И ни разу по пледу и мируКулаком не ударить вот так, —
О, в таком непреложном законе,В заповедном смиренье такомПузырьки только могут в сифоне —Вверх и вверх, пузырек с пузырьком.
2 октября 1926 Париж«Сквозь ненастный зимний денек…»
Сквозь ненастный зимний денекУ него сундук, у нее мешок —
По паркету парижских лужКовыляют жена и муж.
Я за ними долго шагал,И пришли они на вокзал.Жена молчала, и муж молчал.
И о чем говорить, мой друг?У нее мешок, у него сундук…С каблуком топотал каблук.
Январь 1927 ПарижБаллада («Мне невозможно быть собой…»)
Мне невозможно быть собой,Мне хочется сойти с ума,Когда с беременной женойИдет безрукий в синема.
Мне лиру ангел подает,Мне мир прозрачен, как стекло,А он сейчас разинет ротПред идиотствами Шарло.
За что свой незаметный векВлачит в неравенстве такомБеззлобный, смирный человекС опустошенным рукавом?
Мне хочется сойти с ума,Когда с беременной женойБезрукий прочь из синемаИдет по улице домой.
Ремянный бич я достаюС протяжным окриком тогдаИ ангелов наотмашь бью,И ангелы сквозь провода
Взлетают в городскую высь.Так с венетийских площадейПугливо голуби неслисьОт ног возлюбленной моей.
Тогда, прилично шляпу сняв,К безрукому я подхожу,Тихонько трогаю рукавИ речь такую завожу:
«Pardon, monsieur[3], когда в адуЗа жизнь надменную моюЯ казнь достойную найду,А вы с супругою в раю
Спокойно будете витать,Юдоль земную созерцать,Напевы дивные внимать,Крылами белыми сиять, —
Тогда с прохладнейших высотМне сбросьте перышко одно:Пускай снежинкой упадетНа грудь спаленную оно».
Стоит безрукий предо мнойИ улыбается слегка,И удаляется с женой,Не приподнявши котелка.
Июнь — 17 августа 1925 MeudonДжон Боттом
1Джон Боттом славный был портной, Его весь Рэстон знал.Кроил он складно, прочно шил И дорого не брал.
2В опрятном домике он жил С любимою женойИ то иглой, то утюгом Работал день-деньской.
3Заказы Боттому несли, Порой издалека.Была привинчена к дверям Чугунная рука.
4Тук-тук — заказчик постучит, Откроет Мэри дверь, —Бери-ка, Боттом, карандаш, Записывай да мерь.
5Но раз… Иль это только так Почудилось слегка? —Как будто стукнула сильней Чугунная рука.
6Проклятье вечное тебе, Четырнадцатый год!..Потом и Боттому пришел, Как всем другим, черед.
7И с верной Мэри целый день Прощался верный Джон,И целый день на домик свой Глядел со всех сторон.
8И Мэри так ему мила, И домик так хорош,Да что тут делать? Всё равно: С собой не заберешь.
9Взял Боттом карточку жены Да прядь ее волос,И через день на континент Его корабль увез.
10Сражался храбро Джон, как все, Как долг и честь велят,А в ночь на третье февраля Попал в него снаряд.
11Осколок грудь ему пробил, Он умер в ту же ночь,И руку правую его Снесло снарядом прочь.
12Германцы, выбив наших вон, Нахлынули в окоп,И Джона утром унесли И положили в гроб.
13И руку мертвую нашли Оттуда за верстуИ положили на груди… Одна беда — не ту.
14Рука-то плотничья была, В мозолях. Бедный Джон!В такой руке держать иглу Никак не смог бы он.
15И возмутилася тогда Его душа в раю:«К чему мне плотничья рука? Отдайте мне мою!
16Я ею двадцать лет кроил И на любой фасон!На ней колечко с бирюзой, Я без нее не Джон!
17Пускай я грешник и злодей, А плотник был святой, —Но невозможно мне никак Лежать с его рукой!»
18Так на блаженных высотах Всё сокрушался Джон,Но хором ангельской хвалы Был голос заглушен.
19А между тем его жене Полковник написал,Что Джон сражался как герой И без вести пропал.
20Два года плакала вдова: «О Джон, мой милый Джон!Мне и могилы не найти, Где прах твой погребен!..»
21Ослабли немцы наконец. Их били мы, как моль.И вот — Версальский, строгий мир Им прописал король.
22А к той могиле, где лежал Неведомый герой,Однажды маршалы пришли Нарядною толпой.
23И вырыт был достойный Джон, И в Лондон отвезен,И под салют, под шум знамен В аббатстве погребен.
24И сам король за гробом шел, И плакал весь народ.И подивился Джон с небес На весь такой почет.
25И даже участью своей Гордиться стал слегка.Одно печалило его, Одна беда — рука!
26Рука-то плотничья была, В мозолях… Бедный Джон!В такой руке держать иглу Никак не смог бы он.
27И много скорбных матерей И много верных женК его могиле каждый день Ходили на поклон.
28И только Мэри нет как нет. Проходит круглый год —В далеком Рэстоне она Всё так же слезы льет:
29«Покинул Мэри ты свою, О Джон, жестокий Джон!Ах, и могилы не найти, Где прах твой погребен!»
30Ее соседи в Лондон шлют,В аббатство, где один Лежит безвестный, общий всемОтец, и муж, и сын.
31Но плачет Мэри: «Не хочу! Я Джону лишь верна!К чему мне общий и ничей? Я Джонова жена!»
32Всё это видел Джон с небес И возроптал опять.И пред апостолом Петром Решился он предстать.
33И так сказал: «Апостол Петр, Слыхал я стороной,Что сходят мертвые к живым Полночною порой.
34Так приоткрой свои врата, Дай мне хоть как-нибудьЯвиться призраком жене И только ей шепнуть,
35Что это я, что это я, Не кто-нибудь, а ДжонПод безымянною плитой В аббатстве погребен.
36Что это я, что это я Лежу в гробу глухом —Со мной постылая рука, Земля во рту моем».
37Ключи встряхнул апостол Петр И строго молвил так: «То — души грешные. Тебе ж —Никак нельзя, никак».
38И молча, с дикою тоской Пошел Джон Боттом прочь,И всё томится он с тех пор, И рай ему невмочь.
39В селенье света дух его Суров и омрачен,И на торжественный свой гроб Смотреть не хочет он.
9 марта — 19 мая 1926 ПарижЗвезды