Читаем без скачивания Повелитель Вселенной - Памела Сарджент

Бортэ встрепенулась. Ее собственное имя означало «серебристая», а глаза Тэмуджина были рыжеватые, золотистые, как шкура праматери оленихи. Наверно, Есугэй хотел снова вернуться к разговору о Бортэ.

Бортэ лежала в постели и не могла уснуть. После рассказов и песен все улеглись спать, а о помолвке больше не было и речи.

Укрывшись одеялом, она вглядывалась во тьму. Гости спали, вытянувшись на подушках возле очага. Кто-то крался к выходу. Подождав, когда отец выйдет, она встала и обулась.

Когда она вышла, псы глухо заворчали. Отец стоял спиной к ней и мочился. Она подождала, когда он натянет штаны, и поспешила к нему.

— Папа, — прошептала она. Дай кивнул. — Папа, глаза сокола в моем сне — это глаза Тэмуджина. Это значит, что он приехал сюда за мной… я уверена в этом.

— Быстро же ты все решила.

— Что верно, то верно.

— Сделаем все, что сможем, дочка. Багатур предложит за тебя много добра, но мы не будем показывать ему, что мы жаждем отдать тебя. Подождем.

13

Бортэ проснулась раньше других. Она поправила одежду, в которой спала, обулась и, крадучись, пошла к очагу взбодрить огонь. Она убеждала себя, что отец договорится, он должен договориться. Но, возможно, багатур ищет для сына лучшей жены; он может поискать где-нибудь еще, а не просить руки дочери вождя маленького племени.

Она услышала громкий зевок. Тэмуджин сел и взглянул на нее. Улыбка ее была натянутой.

— Доброе утро, Бортэ, — тихо сказал он.

— Доброе утро, Тэмуджин.

Есугэй проснулся и, медленно встав на ноги, поежился. Пробормотав приветствие, он вместе с сыном вышел.

Пока семья не проснулась, Бортэ трудилась у очага. Заглянув в котел, Шотан нахмурилась. Дай с Анчаром вышли отправлять естественные надобности.

Когда мужчины и мальчики вернулись, мясо уже варилось. Может быть, Есугэй уже поговорил с ее отцом. Бортэ пытливо посмотрела на лицо Дая, но глаза у того были как щелочки, а морщины вокруг рта обозначились резче — так он обычно выглядел после хорошей попойки. Он сел, ничего не сказав, и Есугэй, по-видимому, тоже не был расположен к разговору.

Бортэ заставила себя похлебать бульону. Тэмуджин с Анчаром шептались, но она не могла расслышать, о чем они говорят. Она вдруг разозлилась на отца за то, что он рассказал Есугэю сон, и на Шотан за то, что вчера вечером она говорила о дочери так, будто та — лошадь, которую надо продать.

— Ты хорошо меня принял, Дай Сэчен, — сказал наконец Есугэй. Лицо его посвежело после того, как он вместе с похлебкой пропустил чашу кумыса.

— Но ты заслуживаешь хорошего угощенья, — ответил Дай. Он тоже немного подобрался. — Мои братья хотели бы поговорить с тобой, а твои кони пусть попасутся с нашими.

— Мы слишком долго не были в родном курене — сначала поехали к моим кэрэитским союзникам, потом сюда, — пробормотал Есугэй.

Бортэ смотрела на Тэмуджина из-под длинных ресниц. Он перехватил ее взгляд и посмотрел на Есугэя.

— Два-три дня дела не решат, — сказал мальчик.

— Решат, если нам еще надо заехать к олхонутам.

Тэмуджин сощурил глаза и сжал губы. Сердце Бортэ трепетало.

— Я могу уехать, — продолжал Есугэй, — и вернуться в другое время, но что толку? Может, хватит нам кружить по этому краю. — Он приподнялся с подушки. — У тебя дочь, у меня сын. Она красивая девочка, как я погляжу, и глаза ее горят, как у моего сына. Я присмотрелся к ней и знаю, что она будет хорошей женой Тэмуджину, и ему она вроде бы понравилась. Брат Дай, ты согласен, чтобы они поженились?

Щеки Бортэ вспыхнули, сердце забилось сильней. Тэмуджин наблюдал за отцом широко раскрытыми глазами, замерев.

Дай погладил тощую бороденку.

— Я могу подождать еще, — сказал он, — но никто не подумает ничего плохого, если я соглашусь сразу. Не судьба девушке стариться в отцовской юрте, особенно если она так красива, как моя дочь. Я с радостью отдаю свою дочь твоему сыну.

Бортэ с трудом проглотила набежавшую слюну. Сердце ее билось так громко, что она была уверена — другие слышат это биение.

— Но они еще дети, — продолжал Дай. — Брат Есугэй, ты не оставишь своего сына у нас? Бортэ с Тэмуджином познакомятся поближе, прежде чем поженятся, а у моего сына появится хороший товарищ, который ему будет как брат.

Есугэй взглянул на Тэмуджина.

— Я хотел просить тебя об этом сам, поскольку я и раньше подумывал оставить сына у суженой и ее семьи. Как бы я ни скучал по нему, я дождусь дня, когда они с твоей дочерью поженятся.

— Я рад, что ты высватал Бортэ, отец, — сказал Тэмуджин. — Если бы ты этого не сделал, я бы посватался сам.

Есугэй засмеялся.

— Я знаю. — Он похлопал Дая по плечу. — Я хочу предупредить тебя об одном — попридержи собак, пока Тэмуджин у тебя. Мой сын ничего не боится, кроме собак.

Тэмуджин покраснел. Бортэ не поверила, что он может бояться чего-либо. Анчар захихикал:

— Боится собак?

— Ты сам испугаешься, если тебя покусают, — поспешила ответить Бортэ. — Не беспокойся, Тэмуджин. Я покажу тебе, как заставить их бояться тебя.

Он задрал подбородок.

— Я не дам им запугать меня.

— Шотан, прикажи зарезать овцу сегодня, — сказал Дай, — и мы устроим в стане пир по случаю помолвки.

Бортэ затрепетала, когда отец сунул ее руку в теплую руку мальчика.

14

На севере возвышалась гора Чэгчэр, восточный склон которой темнел по мере того, как солнце склонялось к западу. Под горой расположились кольцом двадцать юрт, светлые дымки уходили над ними в небо.

Есугэй перешел на рысь, его заводная лошадь тоже постепенно сбавила ход. Народ собрался у ямы, где жарилось мясо. На многих были яркие красные шелковые халаты, какие он уже видел в татарских куренях.

Он мог продолжить путь, но татары заметили бы, что он не остановился, и вряд ли кто-нибудь из них узнал бы его. Эти татары и подумать не могли, что Есугэй Храбрец остановится здесь и будет претендовать на гостеприимство, которое оказывают любому путнику. Он может отдохнуть немного перед тем, как продолжит свой путь через желтые степи к собственным пастбищам.

На заводную лошадь была наброшена шкура, которую подарил ему Дай на прощанье. Остальных своих лошадей Есугэй подарил хонхиратскому вождю в знак уважения. Он был доволен, как прошла помолвка, и калым его устроил. Он подумал, что Оэлун в девочках была похожа на Бортэ. Желательно, чтобы жена была красива, но он также приметил в хрупкой девичьей фигурке силу, здоровье, о чем говорил персиковый румянец на золотистой коже ее скуластого лица, живость и ум в больших миндалевидных карих глазах и мозоли на ее руках, привычных к любой работе. Он прочел то, что было на сердце у Тэмуджина в ту минуту, когда сын впервые увидел девочку, и сон Дай Сэчена был предзнаменованием, которым не стоило пренебрегать.

Он остался доволен, хотя и будет скучать по Тэмуджину. Он любил сына за храбрость и сообразительность, даже его упрямство и чрезмерная гордость ему нравились. Тэмуджину было шесть лет, когда он застрелил первого зверя. Есугэй припоминал, с какой буйной радостью он тогда мазал правую руку сына жиром и кровью сваленной антилопы бейза. Пройдет несколько лет до свадьбы сына, но Тэмуджин не будет жить с хонхиратами все время. Есугэй вернется за мальчиком следующей весной. Тэмуджин сможет еще раз погостить у Дая перед свадьбой.

Оэлун будет счастлива от этой новости. Поднялось настроение; устройство судьбы сына пробудило прежние чувства к ней. Она бы удивилась, если бы знала, как он скучает по ней в эту минуту. Самым приятным ощущением в его жизни было спать с ней, чувствовать тепло и упругость ее плоти. Позже это ощущение притупилось, и с ней, он был уверен, произошло то же самое. Он пообещал себе, что по возвращении будет ласков с ней, чтобы вновь пробудить ее тело, давшее ему так много радости, и разделить с ней удовольствие. Новый набег вскоре оторвет его от Оэлун.

Он взгрустнул — предвкушение хорошей драки больше не возбуждало его. Ему даже хотелось бы, чтобы сражения ушли в прошлое, хотелось стариться под боком у Оэлун.

Он поджал губы — было стыдно за то, что он позволил себе такие мысли. Дай Мудрец и хонхиратские предводители могут покупать себе мир, расплачиваясь дочерьми, но Есугэй и его сыновья принуждены добиваться своего другими путями.

Он уже приблизился к татарскому стану. Собаки, привязанные возле юрт, лаяли. До него донесся запах жареного барашка. Татары, собравшиеся вокруг ямы, глазели на него с любопытством, но настороженно, как обычно встречают незнакомого странника.

В конце концов он сделает лишь короткую передышку. Есугэй остановил коня.

— Вы не воюете? — спросил он.

— Не воюем, — ответил татарин. — А ты?

— Я тоже. Попить захотелось в пути.