Читаем без скачивания Слуга праха - Энн Райс

Как я уже говорил, молчаливость не входила в число моих достоинств, и потому, переписывая тексты, я часто распевал псалмы или еще что-то, чем раздражал трудившихся рядом родственников и особенно глухого дядюшку… Не знаю, почему его так нервировало мое пение, ведь он абсолютно ничего не слышал, к тому же у меня от природы хороший голос.

— Действительно хороший, — подтвердил я.

— Не понимаю, почему мое пение выводило из себя дядюшку. Ведь я пел псалмы не так, как для тебя, а так, как положено: с танцами, под звуки цимбал — словом, со всеми сопутствующими элементами. Но и это его не устраивало.

Он ворчал, что мы должны заниматься переписыванием, а божественные песнопения следует исполнять в положенное время. Я нехотя подчинялся, но каждый раз все повторялось заново. Однако мой рассказ может создать у тебя неверное представление обо мне. Поверь, я не был столь уж плох…

— Я уже понял, каков ты, и… — начал я, но Азриэль не дал мне закончить.

— Да, полагаю, что понял. Будь ты плохого мнения обо мне, наверное, давно бы уже выгнал на мороз.

Он посмотрел на меня, и во взгляде его не было ни злобы, ни жестокости. Выражение больших глаз под густыми, низко нависающими бровями казалось скорее доброжелательным. А еще мне подумалось, что за время пребывания в моем доме он немного расслабился. Я испытывал к нему симпатию и внимательно ловил каждое его слово.

Однако меня не покидала мысль: а смог бы я действительно выгнать его на мороз?

— Я отнял много жизней, — снова заговорил Азриэль, словно заглянув мне в душу, — но я не причиню зла тебе, Джонатан Бен Исаак. И тебе это хорошо известно. Я не способен навредить такому человеку, как ты. Я лишал жизни убийц — во всяком случае, с тех пор, как начал действовать сознательно. Таково мое кредо и поныне.

Да, поначалу, когда я только стал Служителем праха, озлобленной и жестокой тенью могущественного чародея, я убивал и невинных, ибо такова была воля моего господина. Я не считал себя вправе его ослушаться, будучи уверен, что должен во всем подчиняться тому, кто меня призвал. И я беспрекословно исполнял его приказания. Но однажды меня осенило, что я не обязан вечно жить рабом и, несмотря на то что у моей духовной составляющей отняли душу и сердце, а моя плоть была лишена и того, и другого, и третьего, я могу по-прежнему оставаться угодным Богу. Кто знает, вдруг когда-нибудь дух и плоть воссоединятся. Ах, если бы…

Азриэль покачал головой.

— А что, если это уже произошло? — предположил я.

— Ради всего святого, Джонатан, не обольщай меня надеждой, не пытайся утешить. Я этого не вынесу. Прошу только об одном: выслушай. И проверь свой магнитофон, убедись, что он записывает. Запомни все, что я расскажу, сохрани память обо мне…

Азриэль неожиданно умолк и вновь уставился в огонь.

— Итак, моя семья… — после паузы заговорил он. — Мой отец… Да, мой отец… Как он переживал! Как больно ему было! И какими глазами он смотрел на меня! Знаешь, что он сказал? «Азриэль, никто из сыновей не любит меня больше, чем ты. И никто другой не простил бы мне содеянного. Только ты». Он говорил искренне. Мой отец, мой младший брат, действительно так думал и глядел на меня полными слез глазами, хотя не сомневался, что поступает правильно.

Но прости, я забегаю вперед. Еще немного, и мы перейдем к моменту моей смерти.

Азриэль вздрогнул всем телом, глаза его увлажнились.

— Не сердись, пойми, что я не возвращался к тем событиям много столетий. Я был жестоким духом, лишенным памяти, а вот теперь она вернулась, и я постепенно выплескиваю на тебя поток омытых слезами воспоминаний.

— Продолжай, — откликнулся я. — Доверься мне, отдай мне свои слезы и боль. Я тебя не подведу.

— Ты поистине удивительный человек, Джонатан Бен Исаак. Таких людей мало.

— О нет, ничуть. Я простой учитель и счастливый глава семейства, любящий детей и жену и любимый ими. Во мне нет ничего необычного.

— Однако, при всех своих добродетелях, ты с готовностью соглашаешься выслушать того, кто порочен. Вот что удивительно. Ребе хасидов не пожелал иметь дело со мной. — Азриэль неожиданно рассмеялся. — Он не счел возможным беседовать со Служителем праха.

Я улыбнулся.

— Да, все мы евреи, но не все евреи одинаковы.

— Согласен, — кивнул Азриэль. — Среди современных евреев есть истинные наследники Маккавеев,[18] но есть и хасиды.

— Вот именно. Есть ортодоксы, но есть и те, кто готов принять реформы, — добавил я. — А теперь давай вернемся. Ты остановился на том, что вырос в большой и дружной семье.

— Да, все правильно. И, повторяю, богатые евреи традиционно поступали на службу во дворец, так что там трудились и я, и мой отец, и многие мои родственники. Однако мы были не только переписчиками, но и купцами: торговали драгоценными камнями, шелком, серебром и книгами. Отец обладал хорошим вкусом и поставлял великолепные сосуды для царской трапезной, а также для богов в храме Мардука и самого Мардука.

В те времена в храме было множество приделов, и для каждого бога, включая Мардука, ежедневно сервировали стол с лучшими яствами. Для этой цели в храм приносили огромное количество золотых и серебряных сосудов, а отец осматривал их и отбирал лучшие.

Он всегда брал меня с собой, когда отправлялся в гавань встречать корабли, которые везли произведения искусства из Греции или Египта. Отец учил меня оценивать качество резьбы на кубках, определять степень чистоты золота, отличать настоящие рубины и алмазы от подделок… Но больше всего я любил рассматривать жемчуг. Мы постоянно торговали им и получали его отовсюду. Надо сказать, мы редко употребляли слово «жемчуг», гораздо чаще называя его «глаза моря».

Вот так и проходила наша жизнь — между рыночной площадью, храмом и дворцом.

Палатки, принадлежавшие нашей семье, были разбросаны по всему рынку. В них торговали драгоценными камнями, медом, прекрасными тканями пурпурного или синего цвета, лучшими шелками, льном, а также благовониями и фимиамом, который покупали язычники, дабы воскурять перед Набу,[19] Иштар и, конечно, Мардуком.

Именно торговля была источником нашего благополучия, нашей власти, нашего могущества, она сплачивала нас, придавала сил, чтобы в один прекрасный день мы смогли вернуться домой, в родные края. В общем, она играла не менее важную роль, чем переписывание священных книг.

— Конечно, это понятно, — кивнул я.

— Эта, как теперь говорят, коммерческая деятельность позволяла нам жить в роскоши, содержать великолепный дом. Если бы мы занимались каким-либо иным делом, скажем разводили верблюдов, ни о чем подобном не приходилось бы и мечтать. Я говорю об этом так подробно, ибо хочу, чтоб ты понял: богатство делало отца уважаемым человеком, а блеск его славы освещал и мою жизнь.