Читаем без скачивания Последняя почка (сборник) - Владимир Тучков

Я сказал «Благодарствую» и присел рядышком. Представились. Человека звали Сергеем. Поскольку у него был лишь один стопарик, то он налил его и гостеприимно протянул мне, сказав: «Будем пить по очереди, уж не взыщите». В свою очередь я поинтересовался, по какому все это поводу и за что поднимать тост.

«Все очень просто, – ответил Сергей, – будем пить за любовь».

Маньяк, понял я.

Но он продолжил: «За Ирину, мою жену, которую я продолжаю любить вот уже семь лет, как ее не стало».

Гетеросексуал – отлегло у меня от души. И, следовательно, опасаться мне как будто бы нечего.

Выпили за любовь.

Сергей начал свой рассказ издалека. С того самого момента, как они познакомились с Ириной совершенно фантастическим образом – в очереди в винный магазин. Было это в далеком 1987 году, когда правительство вдруг то ли с перепоя, то ли с недосыпа установило такие драконовские меры по ограничению продажи спиртного, что не только алкоголики, пьяницы и забулдыги, но и в общем-то нормальные люди были вынуждены простаивать за водкой или же портвейном по нескольку часов кряду, ругаясь друг с другом, пытаясь пролезть без очереди, расшатывая себе нервы, а то и хватая инфаркты. Так вот, у Ирины приближалось 20-летие, а Сергей готовился отметить четвертной юбилей. И, ясное дело, провести эти мероприятия без шампанского и водочки в запотевших бутылках было бы неправильно и постыдно. Место, конечно, для первой встречи было не столь уж и романтичным, но и далеко не самым скверным. Один мой знакомый, например, встретился со своей будущей женой в вытрезвителе, куда его доставили в качестве клиента. А она несла там нелегкую службу врача-нарколога. И ничего, наутро между ними пролетела электрическая искра, они взглянули друг на друга влюбленными глазами, начали встречаться, а вскоре и поженились. И живут до сих пор. Двоих детей вырастили. Зимой ходят по театрам, летом ковыряются в грядках. Скоро внуки появятся и, как поется в песне, все опять повторится сначала.

Сергей говорил долго. И мы периодически выпивали с ним, закусывая, как говорили в советскую старину, дефицитом: красной рыбой, сырокопченой колбасой, селедкой в винном соусе, бужениной, карбонатом и всякими прочими гастрономическими вожделенностями советской интеллигенции конца прошлого века.

Сюжет лав-стори Сергея и девушки Иры развивался вполне традиционно. Хотя меня, как человека, испорченного современной подачей новостной информации, более всего интересовал ее финал. Однако было бы

бестактно прервать воспоминания Сергея, который будто бы светился изнутри былым счастьем, подробно рассказывая все пережитые им вместе с женой банальности, то есть то, что делает все счастливые семьи счастливыми совершенно одинаково. Против Толстого не попрешь – как-никак большой авторитет.

Во всем этом трафаретном рассказе меня интересовало лишь одно: бутылка уже почти пуста, а Сергей дошел еще лишь до середины – до рождения сына Никиты. Как же он дальше будет повествовать-то? Однако эта проблема была решена элементарно – экологично положив в сумку бутылку, похудевшую на все пятьсот граммов, он достал новую. На сей раз это была плоская четвертинка коньяка «Кутузов». «Ну что же, – подумал я, – Кутузов так Кутузов. Вперед, в атаку, не подкачай, братцы, за Веру и Отечество!»

Короче, восемь лет Ирины уже нет. И Сергей часто сюда приходит, чтобы посидеть, повспоминать, пообщаться с женой.

Что же, такое часто бывает, подумал я. Неоднократно замечал на кладбище, как люди сидят рядышком с памятником и, глядя на него, что-то негромко говорят. Общаются.

– Она именно здесь, на этом самом месте, погибла? – спросил я как можно деликатней. Потому что вопрос был весьма болезненный. Хоть и восемь лет уж минуло.

– Нет, – ответил Сергей, – авиакатастрофа. Над Персидским заливом. Так что похоронить не удалось.

Я был изумлен.

– Да, но почему же вы сюда приходите? – спросил я, не думая уже ни о какой деликатности. – Видимо, с этим местом связан какой-то ваш общий особо счастливый момент?

– Нет, не угадали, – сказал Сергей, закуривая «Парламент». – До того, ну, вы понимаете, ни я, ни она здесь ни разу не были.

У меня отвисла челюсть, и ее было впору подвязывать.

Сергей перешел к изложению совершенно невероятных событий, которые перевернули его материалистическую жизненную позицию с ног на голову.

Примерно через полгода после трагедии Сергей проснулся как-то утром с четким планом в голове, который хоть и показался ему совершенно безумным, но все же требовал – где-то там глубоко внутри, гораздо глубже, чем гнездится человеческая жизнь, данная нам в ощущениях, – немедленного и неукоснительного исполнения. Наскоро позавтракал, завернул бутербродов в дорогу, налил в термос чая и поехал на Ярославский вокзал, купив по пути компас. Взял билет на

Красноармейскую ветку до остановки Федоровское. Ехал, полностью развернувшись вглубь себя, постоянно повторяя мысленно: «Я должен это сделать, я должен это сделать, я должен это сделать…»

В Федоровском вышел и пошел в сторону Путилова. Не доходя до Путилова, развернулся на восемьдесят градусов и, оставляя слева Барково, прошел еще четыре с половиной километра. Ровно четыре с половиной, считал шаги, каждый из которых был равен семидесяти шести сантиметрам, он это почему-то знал точно. Здесь он перешел по мосту безымянный ручей и начал подниматься вверх по холму, держа направление на северо-восток. Спустившись с холма с противоположной стороны, обогнул болото и пошел через смешанный лес прямо на солнце. В заданной точке остановился, сел на поваленное дерево и стал ждать, сам не понимая чего.

Минут через пятнадцать он вдруг услышал тихий, еле различимый голос. Голос постепенно усиливался. Сергей понял, что это Ирина. Вначале, конечно, был сильный испуг: несчастье сделало свое дело, и он уже начал сходить с ума. Типичное объяснение ситуации материалистом, который, несмотря на мощную идеологическую атаку РПЦ на никем пока еще не приватизированные души граждан свободной России, так и не пересмотрел своих фундаментальных представлений о мироустройстве.

Однако Ирина, как могла, успокоила его. Сказала, что, да, такие феномены допускает даже материалистическая концепция. И что она по-прежнему очень любит его. Именно это, а не россказни о концепции и заставило Сергея поверить в реальность голоса полгода назад погибшей жены. Любит, и, значит, ничего невозможного нет.

Так они и начали встречаться на этом самом месте, говоря друг другу нежные слова, вспоминая лучшие мгновения своей общей жизни. Вполне понятно, что Ирина интересовалась всем, что сейчас происходит в жизни Сергея. И он искренне все рассказывал. Хотя, конечно, она и сама все это прекрасно знала, но ей было приятно узнавать не только голую объективность, но и отношение Сергея к происходящему. И он вполне искренне рассказывал и о работе, и о друзьях, и о том, что читает, что смотрит по телевизору, куда ходит. И, естественно, о сыне, которого Ирина тоже очень любила и за которого сильно переживала – как он там один, нежная детская душа, без матери?

Именно поэтому, когда прошел ровно год, Ирина сказала, что Сергей должен жениться. Во имя сына, который не должен расти без женской ласки и надзора. И, следовательно, и во имя ее, Ирины, которая не может быть спокойной до тех пор, пока у мальчика не появится умная, чуткая и заботливая мачеха. В конце концов и у Сергея должна быть женщина. И если ему с ней будет хорошо, то и Ирина будет рада. И в этом не будет никакого предательства их любви. И никакой ревности с ее стороны.

Еще через полгода Сергей встретил женщину, которая устроила не только его, но и Ирину. И Никита тоже привязался к ней и стал звать ее Еленой Николаевной, что было просто идеально, поскольку, если бы он вдруг начал звать ее мамой, то это было бы нехорошо для всех участников данной далеко не типичной семьи.

Елена Николаевна оказалась умной и чуткой тридцатипятилетней брюнеткой, имевшей отрицательный брачный опыт и после тщательного анализа совершенных ошибок прекрасно понимавшей, что является залогом счастливой полноценной семьи, а на что можно не обращать внимания.

В реестр такого рода незначащих пустяков, составленный многоопытной Еленой Николаевной, регулярные супружеские измены, к сожалению, не входили. А Сергей уже через два месяца после оформления брака словно с цепи сорвался. Видимо, дало себя знать полуторагодичное воздержание, и он, словно самец, не обремененный никакими нравственными мерехлюндиями, словно высохшая губка, начал впитывать новые ощущения. Сия печальная метаморфоза произошла из-за того, что составленный Еленой Николаевной реестр был весьма далек от реализма и содержал преимущественно идеалистические пункты и положения, среди которых не нашлось подобающего места сексу, свободному и раскрепощенному не как «Поэма экстаза» Скрябина, а как африканский ритуальный танец или, на худой конец, буги-вуги.