Читаем без скачивания Александр Иванов - Лев Анисов

Встал вопрос о необходимости открыть огонь по восставшим. Но император никак не мог решиться отдать приказ сделать это. («Я предчувствовал эту необходимость, но, признаюсь, когда настало время, не мог решиться на подобную меру, и меня объял ужас».)

Генерал-адъютант Васильчиков сказал тогда ему:

— Нельзя тратить ни минуты; теперь ничего нельзя сделать, необходимо стрелять картечью.

— Вы хотите, чтобы я в первый день моего царствования пролил кровь моих подданных? — отвечал Николай Павлович.

— Для спасения вашей империи, — сказал генерал-адъютант.

После этих слов Николай Павлович понял: «Опомнившись, я видел, что или должно мне взять на себя пролитую кровь некоторых и спасти почти наверное все, или, пощадив себя, пожертвовать решительно государством».

В день восстания Александр Иванов мог увидеть то, что увидел и о чем написал впоследствии в мемуарах один из воспитанников Академии художеств Ф. Г. Солнцев.

«Вечером, когда все уже поутихло, я с одним товарищем пошел к кадетскому корпусу посмотреть, что делается на Исаакиевской площади. Лишь только мы перешли Румянцевскую площадь, как солдат закричал: „Назад!“ Спустились к Неве; здесь опять закричали нам: „Назад!“ Мы повернули в противоположную сторону — опять „Назад!“ Делать нечего, пришлось идти обратно в Академию. Когда мы подошли к ней со стороны 3-ей линии, то увидели лежащего на панели раненого старого солдата Московского полка. В это время приехал Оленин с Бенкендорфом. Увидя солдата, Бенкендорф приказал часовому взять у раненого ружье. Старый служака заплакал как ребенок.

— Ты бунтовщик? — спросил его Бенкендорф.

— Нет, я солдат, — отвечал старик, — нам что прикажут, то и делаем.

Солдата отправили в лазарет, а мы возвратились в Академию.

Любопытно также, что когда из пушек сделано было несколько выстрелов с Исаакиевской площади поперек Невы по бегущим, то несколько картечь влетело в окна Академии и одна из них, в виду столпившихся учеников, разбила статую.

На другой день, после принятия присяги императору Николаю I, часа в 3, я пошел проведать отца. Исаакиевская площадь была покрыта войсками, сенат оказался поврежденным от пуль; на его стенах и на снегу виднелась кровь; на одном фонарном столбе развевался клок волос. Так как через площадь не пропускали, то мне пришлось обойти ее.

После 14-го декабря никаких особенных строгостей в Академии не последовало; все шло своим обычным порядком».

Идея создания на земле истинно христианского государства — идея Третьего Рима — была не чужда молодому государю.

Николай Павлович верил в призвание Святой Руси. Его мыслью было — пресечь дальнейшую европеизацию России.

Однажды, идя по Эрмитажу, Николай Павлович остановил свой взгляд на мраморной статуе Вольтера. «Истребить эту обезьяну», — сказал государь. (Чтобы спасти работу Гудона, граф А. П. Шувалов приказал тайком перенести ее в подвалы Таврического дворца.)

Решающей проблемой национального возрождения являлось восстановление духовной независимости Православной церкви. И укреплению православия уделял он большое значение, а также тем мерам, которые препятствовали распространению сектантства и мистицизма.

По личной инициативе государя начнут реставрировать храмы. К. Тон получит указание приступить к работам в Ипатьевском монастыре Костромы, дабы «придать оному более наружного величия и благолепия…». При строительстве новых храмов впервые будет предписываться создавать образцовые проекты по канонам древнерусского зодчества.

Даже явный недоброжелатель Николая Павловича А. де Кюстин не мог скрыть восхищения его действиями: «Во мне поднимается волна почтения к этому человеку. Всю силу своей воли он направляет на потаенную борьбу с тем, что создано гением Петра Великого, он боготворит сего великого реформатора, но возвращает к естественному состоянию нацию, которая более столетия назад была сбита с истинного своего пути…»

Сам Николай Павлович признается мемуаристу, что хочет быть достойным доброго русского народа и в невзгодах времени старается искать убежища в глубине России, забывая о западных странах.

Коронованье государя произошло в августе 1826 года, в Москве.

День выдался хороший, и когда в навечерии коронования заблаговестили ко всенощному бдению во всей первопрестольной во все большие колокола — дружно и разом, вслед за Иваном Великим, — многим подумалось о Светлом Христовом Воскресении.

В ту же осень, в связи с коронацией государя, Александр Иванов, под влиянием охвативших его чувств, захотел написать аллегорическую картину «Благоденствие России под скипетром императора Николая I». Работал над эскизом усердно, и 12 октября эскиз был представлен на Высочайшее воззрение президентом Академии художеств А. Н. Олениным, чрез министра народного просвещения Шишкова.

Последовало Высочайшее замечание, что «в истории нашей есть довольно предметов для живописца; полезнее было бы молодому Иванову заниматься ими».

Через несколько месяцев Александр Иванов напишет заказной портрет государя для нецензурного комитета.

Глава пятая

В 1827 году Александр Иванов исполнил, по данной от Комитета покровительствовавшего ему Общества поощрения художников программе, картину «Иосиф, толкующий сны в темнице виночерпию и хлебодару»[13]. Представляя картину, равно как и картон работы Иванова «Группа Лаокоона с детьми» на усмотрение членов Общества, Комитет в своем отчете за тот год отметил, что Иванов принадлежит к числу немногих молодых художников с дарованиями, по летам его весьма много обещающими.

Картина и картон Иванова представлены были на суд Академии. По решению Академического Совета и с согласия присутствовавших членов Общества Иванов был награжден золотой медалью 1-й степени, а Комитет положил: «Для вящщаго усовершенствования в художестве, отправить его на счет Общества в Италию, к чему, с прекращением срока пребывания в чужих краях… Брюллова представлялась совершенная возможность».

Все посчитали «Иосифа…» выше работы Карла Брюллова.

«Если Иванов будет идти вперед подобным шагом, то вскорости станет в ряду первоклассных художников наших, — писал П. Свиньин в своих „Отечественных Записках“. — В картине сей не пропущено для очарования зрителя ни малейшего предмета, не оставлено ничего без тщательного изучения…»

Сюжет картины взят из Библии. По воле Египетского царя, прогневавшегося на двух царедворцев своих, на главного виночерпия и на главного хлебодара, они были отданы под стражу, в темницу, в место, где заключен был Иосиф.

«Однажды виночерпию и хлебодару царя Египетского, заключенным в темнице, — читаем в Библии, — виделисьсны, каждому свой сон, обоим в одну ночь, каждому сон особенного значения.

И пришел к ним Иосиф поутру, увидел их, и вот, они в смущении.

И спросил он царедворцев фараоновых, находившихся с ним в доме господина его под стражею, говоря: отчего у вас сегодня печальные лица?

Они сказали ему: нам виделись сны; а истолковать их некому. Иосиф сказал им: не от Бога ли истолкования? расскажите мне.

И рассказал главный виночерпий Иосифу сон свой и сказал ему: мне снилось, вот виноградная лоза предо мною;

на лозе три ветви; она развилась, показался на ней цвет, выросли и созрели на ней ягоды;

и чаша фараонова в руке у меня; я взял ягод, выжал их в чашу фараонову и подал чашу в руку фараону.

И сказал ему Иосиф: вот истолкование его: три ветви — это три дня;

через три дня фараон вознесет главу твою и возвратит тебя на место твое, и ты подашь чашу фараонову в руку его, по прежнему обыкновению, когда ты был у него виночерпием;

вспомни же меня, когда хорошо тебе будет, и сделай мне благодеяние, и упомяни обо мне фараону, и выведи меня из этого дома,

ибо я украден из земли Евреев; а также я здесь ничего не сделал, за что бы бросать меня в темницу.

Главный хлебодар увидел, что истолковал он хорошо, и сказал Иосифу: мне также снилось: вот на голове у меня три корзины решетчатых;

в верхней корзине всякая пища фараонова, изделие пекаря, и птицы [небесные] клевали ее из корзины на голове моей.

И отвечал Иосиф и сказал [ему]: вот истолкование его: три корзины — это три дня;

через три дня фараон снимет с тебя голову твою и повесит тебя на дереве, и птицы [небесные] буду клевать плоть твою с тебя.

На третий день, день рождения фараонова, сделал он пир для всех слуг своих и вспомнил о главном виночерпии и главном хлебодаре среди слуг своих;

и возвратил главного виночерпия на прежнее место, и он подал чашу в руку фараону,

а главного хлебодара повесил (на дереве), как истолковал им Иосиф.