Читаем без скачивания Alter ego - Гелий Рябов

Вспомнил: о своих размышлениях доложил доктору. «Ну и что? — не удивился тот. — Они должны смотреть далеко и копать глубоко. Или вы не знаете, как расплодились в последние годы эти рвачи, эти грязные людишки, эта ржа, разъедающая души подрастающего поколения… Оставьте, любезный мой, я не разделяю ваших опасений. И кроме того: все делается там, у них, под неусыпным и бдительным надзором. Чего же вам еще?»

Нет, доктор или не хотел видеть, или сознательно закрывал глаза на эту глобальность. А ведь он далеко не дурак…

Вошла любимая, остановилась на пороге, взглянула грустными глазами: «Зачем мы ссоримся? Жизнь коротка…» Он изумленно развел руками: «С чего бы это? Тебе так дорого кольцо? Я выкуплю его или достану такое же. Не переживай». — «Бог с ним, с кольцом. Ты меня любишь?» — «Я? Тебя?»

О Господи, что ответить, у нее такие искренние, глубокие, бездонные сейчас глаза… Темно-серые, редкий цвет, вот только через двадцать лет увидел он это…

— Не знаю… Много было всего… Но почему ты спрашиваешь?

— Потому что ты дорог мне, и я не могу видеть, как ты гибнешь. На моих глазах.

— Я? Но… почему, с чего ты взяла?

— Я знаю. И ты… Ты тоже знаешь, Алексей, Алеша…

Неподдельная нежность прозвучала в ее голосе, он хотел было ответить (что, что ей сказать, когда пусто в душе и не дрогнуло сердце…), но резко и длинно зазвонил телефон, он снял трубку: «Алексей Николаевич?» — «Да, это я, с кем имею честь?» — «Кто это?» — посуровела любимая. «Не знаю, — он зажал мембрану. — Какая-то женщина…» — «Ах, женщина…» Любимая сузила зрачки, Хожанову показалось, что глаза у нее превратились в два револьверных ствола, из которых одновременно, по старинному македонскому способу, вот-вот должны были грянуть смертельные выстрелы… «Говорите, говорите!» — закричал он, услыхав, как в соседней комнате сняли с рычага трубку параллельного аппарата, и тут же что-то щелкнуло, потом пискнуло, и все смолкло навеки. Когда он вошел в ее комнату, она стояла белая, прямая, в одной руке была оборванная трубка (разбитый вдребезги аппарат валялся на полу), в другой баночка из-под майонеза, которой пользовалась, когда поливала цветы. «С ума сошла? — спросил он с холодным бешенством. — До каких же пор, доколе…» Стиснув разрывающуюся голову ладонями, сел на ее кровать и начал раскачиваться, словно дервиш на молитве. «До каких пор? — повторила она каким-то стертым, мертвым голосом. — До этих самых. Ты — на пороге, Алексей. Уж извини…» Подойдя вплотную, аккуратно сняла с баночки пластмассовую крышку и сильным движением (словно копье метнула) плеснула ему в лицо белую жидкость. По резко ударившему в ноздри запаху понял, что это уксусная эссенция, в глазах полыхнуло светло-голубое пламя — он видел однажды такое, когда приятель проверял с помощью специального прибора уровень сгорания газов в цилиндре своего «Москвича», от резкой боли замычал и застонал утробно (орать было почему-то стыдно) и бросился на ощупь, наугад в кухню, к раковине. С трудом нащупав кран, пустил холодную воду, ощущение было такое, будто расплавленный свинец плещется в глазных впадинах… И вот, когда стало чуть легче (поток холодной воды смыл часть кислоты), почувствовал удар в бок, потом в спину, рубашка сразу стала набухать — липко, противно, он понял, что это кровь. Обернулся и, с огромным трудом приоткрыв один глаз (да я никак Вий, со смешком пробормотал, удивляясь, откуда берутся силы еще и на юмор), поймал ее руку с кухонным ножом — он в веселые годы, счастливые дни резал этим специально заточенным лезвием вырезку с рынка, — вывернул (она слабо ойкнула и заверещала тоненько, словно заяц), нож звякнул об пол, она закрутилась волчком и отлетела к стене. «На тебе ни одного повреждения, — срывающимся голосом произнес он, — а я изжарен эссенцией, как свадебный гусак. Договариваемся так: я вызываю „скорую“ и милицию, они фиксируют „менее тяжкие“, и ты благополучно получаешь ниже низшего предела — два года лагеря. Или я не звоню, но ты убираешься отсюда к мамочке в Талду, а я пока разменяю квартиру». Она отряхнула юбку и рассмеялась: «Ты безнадежный дурак… Давай я сама позвоню, хочешь? Я найду, что им сказать, а вот ты, изгнанный за недоверие и откуда? Безработный сверх допустимых сроков? Или забыл, что в нашем отечестве всегда правы дети и женщины? Раскинь мозгами, увечный…» Она, кажется, была права… Да, милиция зафиксирует драку (что еще?), а судмедэксперт — ожог от эссенции. Ну и что? Что и кому это докажет? А он привлечет к себе внимание, это к его ситуации крайне опасно. И потому — не нужно. «Черт с тобой… Уйду я». Он бросил с антресолей чемодан, швырнул в него пасту и щетку, белье и несколько рубашек. Предметы различал с трудом, в глазах вспыхивало короткое пламя, и сразу начиналась невероятная резь, рукав взбух и источал отвратительный запах эссенции, кожа начинала саднить и ныть. «Мне нужно хотя бы одну простыню и подушку. И старое одеяло. Немного, не правда ли?» — попытался он пошутить, но она даже не улыбнулась: «Зачем… Да еще старое… Она тебе предоставит все». — «Она?» — «Не придуривайся. В наше время ни одна баба не станет тратить две копейки просто так. Всегда с прицелом. И дальним. Катись, миленький. И не забудь: возмездие впереди. Ключ!» — протянула руку. Он безропотно вложил в ее ладонь тихонько звякнувшее кольцо. «Была без радости любовь, разлука будет без печали», — высоким, звенящим голосом пропела она, и Хожанов, накинув плащ, натянув кепку, хлопнул дверью. Оревуар…

Куда идти? К кому? Все расхищено, предано… Ни друзей, ни знакомых, которые пустят переночевать, никого… «Я осужден быть сиротой…» Элегантный Дубровский, о ком сочинил столь проникновенные вирши либреттист, жил в умилительной семье своих пейзан и пейзанок, грабил, роскошествовал и между делом, даже влюбился в дочь недруга…

Куда идти? Он увидел у ворот будку телефона-автомата, вошел, набрал номер: «Морг? Будьте добры Настю, из третьего… Завтра дежурит? Вы погодите, выслушайте… Я забыл шарф отца… — Его несло, там, в морге, могли мгновенно уличить, но он даже не думал об этом. — Да-да, третьего дня, синий с красным, мохеровый… Лето? А у него горло всегда болело… Так вот, я хотел условиться с сестрой, спросить, где искать… Вы не дадите домашний? Нет? А адрес? Говорите, я запомню…» Хриплый голос дежурного равнодушно продиктовал, и он положил трубку. Удивительно, она жила недалеко, через улицу всего, даже денег на такси не понадобится. Какое счастье…

Дорога заняла всего несколько минут, у подъезда на всякий случай оглянулся (вспомнил про серую «Волгу») и, не заметив ничего подозрительного, поднялся на второй этаж по невероятно узкой лестнице. Любопытно, как здесь спускают гробы… На повороте лестничного марша покойник просто обязан застрять навсегда… Но с другой стороны — люди переселились из подвалов и коммуналок и, конечно же, были счастливы… Проблема громоздких столов, шкафов и кресел из прежней жизни, которые не желали пролезать в жизнь новую, — это мало кого волновало.

…Она открыла сразу и совсем не удивилась. «Проходите, — слегка отступила. — Осторожно, не сорвите вешалку». Выцветший ситцевый халатик, мокрые волосы в беспорядке, девочка, совсем еще девочка, пятиклашка прямо. Но — прехорошенькая, черт побери… «Вы одна?» — «Одна, снимайте плащ, я повешу сама, а то вешалка все время обрывается. Есть хотите?» — «Это вежливость или на самом деле?» — «На самом деле, я слышала голос вашей жены. Яичницу будете? У меня все равно ничего больше нет». — «А… Где родители… Простите, мама?» — «Живет в своей квартире. Она не выносит моего… друга». — «Почему?» Она насмешливо улыбнулась: «Маме пятьдесят, моему приятелю двадцать два, мама любит Изабеллу Юрьеву и Козина, а Вася — рок. Еще автобиографические сведения? Нет? Тогда я сейчас…» С кухни послышался стук и лязг, характерно треснула скорлупа, ударившись о ребро сковородки. Да, есть на свете женщины без сложностей и извивов, и это при том, что они свободно читают классику, например «Науку логики» Гегеля… Забавно.

Через несколько минут она принесла шкворчащую сковородку с яичницей, и Хожанов проглотил тугую слюну: не ел почти сутки… Но надо было держать фасон, и он принялся элегантно ковырять вилкой. Она рассмеялась: «Миленький, вы же умираете, я вижу. Ешьте по-человечески!» И содержимое сковородки исчезло в долю секунды. «Извините, я в самом деле… того. Зачем вы звонили?» — «Дело в том, что сегодня утром Георгий Иванович разыскивал вас…» — «Зачем?» — «Ему удалось…» — «Найти пластинку, которую я просил? — почти взвизгнул Хожанов, перебивая ее. — Чубчик. Аникуша. Дымок от папиросы. Да? Вы прелесть, Настенька, это такая удача, вы даже не представляете!» Он покачал головой и постучал себе по лбу, давая понять, что нельзя быть столь легкомысленной, а она смотрела на него испуганно и сочувственно одновременно, наверное, ей показалось, что он сошел с ума… Между тем, поискав глазами по столу и полке, обнаружил он блокнот и планшет с фломастерами и, выбрав темно-синий, написал на чистом листе: «Что выяснил Г. И.?» Видимо, она догадалась, чем вызваны его странные действия.