Читаем без скачивания Не сбавляй оборотов. Не гаси огней - Джим Додж

«Роллинги» и Дилан вдруг далеко задвинули смазливых кумиров и помешанных на танцах рок-н-рольщиков. Злая, глубинная тоска, которую наводили «роллинги», электрические, из колючей проволоки мадонны Дилана, жесткий сюрреализм групп, начинавших выбираться из гаражей и заброшенных складов Сан-Франциско — все они вдруг привнесли в музыку злость и беспокойство, голод и вызов. Хотя примерно в то же самое время «Loving Spoonful» выпустили свою «Do You Believe in Magic», а битловский фильм «Help!» предстал во всей красе своей эксцентричности и тупости. Это ощущение беззаботности уничтожило парализующий страх не попасть в струю, показаться непохожим на других, чудаковатым, а ведь этот страх — самый большой из замков, запирающих клетку с человеком. Так что неожиданно вместе со свежей струей исконной музыки черных, влившейся в основной поток, произошел всплеск новых талантов, родилась новая музыка самых разнообразных направлений и широчайших горизонтов: от крайних сомнений, обвинений и вопиющей сексуальной распущенности, о которой год назад нельзя было и помыслить, до игривой, на удивление бесстрашной веры.

Я сдвинулся с мертвой точки, и радость от этого невозможно было спутать ни с чем другим.

Было бы глупо утверждать, что музыка спасла меня или исцелила, но в ежедневной круговерти горячих ванн, пива и банок с консервами я ухватился именно за музыку. Не ради спасения — ничто не в силах спасти человека кроме него самого, — а ради утешения, которое она обещала, ради той искры жизни, той мощной синаптической дуги, связующей ум, дух и плоть.

К концу пятинедельного отпуска я готов был снова встать в строй, поняв, что, даже если ты ранен и ковыляешь из последних сил, жизнь все равно продолжается. Однако на работе я никак не мог отделаться от ощущения, будто меня обмазали толстым слоем холодной овсянки. Благодаря времени и музыке я вышел из состояния смертной тоски, однако ей на смену пришла ровная, ничем не прошибаемая депрессия. Плоть обрюзгла, кровь прогоркла, я совсем упал духом. В какой-то мере я ощущал это на физическом уровне — мне до чертиков надоело безвылазно торчать дома, хлестать пиво и лопать консервы. В голову приходило только одно средство, способное обострить чувства, подбодрить, стрясти жирок — маленькие беленькие «колесики» с крестами.

Я поклялся каждой клеточкой своего тела, что никогда не возьмусь за них снова, я изо всех сил боролся с искушением, держался и в паршивые времена, и в хандру, я решил во что бы то ни стало побороть свою слабость, и потому надумал купить всего пятьдесят «колес» — так сказать, оторваться напоследок. В моем воспаленном мозгу сорвавшегося это моральное падение допускалось по двум неоспоримым соображениям: во-первых, амфетамины подавляют аппетит и приводят к снижению веса, так что употребление их вполне оправданно по медицинским показаниям; во-вторых, сам факт того, что я выжил после бойни, заслуживает празднования, ну а какой праздник без угощения?

К тому же мне необходимо было поднять настроение, чтобы справиться с тоской. Но как только я ушел в загул с пятью десятками доз, то сразу понял, что мне нужно на самом деле: сдвинуться с места, сделать ноги, последовать за Кейси, Верзилой или кем еще из тех, у кого получилось избавиться от самого себя. Но мне некуда было идти, разве что в другую такую же дыру, и это меня здорово расстроило.

Я прикончил «колеса» за неделю. Настроил свою нервную систему, разобрался со складками жира, но вот что действительно стало явным достижением: я даже не попытался раздобыть еще. Отходняк оказался не таким уж и страшным — обычное нервное истощение и запах пота, — но мне не привыкать. Пример собственного мужества вдохновил. Не так уж и сложно сделать правильный выбор, но вот следовать ему порой чертовски тяжко.

Обнадеженный, двадцатого октября я отправился к Мусорщику. Он оставил мне в гараже записку с предложением встретиться в бильярдной «У Боба». Мусорщик остался не слишком доволен тем, как я разобрался с «шевроле». С тех пор он связывался со мной лишь однажды — дал задание в Окленде, которое на следующий же день и отменил, сказав только, что дело не выгорело. Я тогда решил, что он вычеркнул меня из списка благонадежных идиотов, это случилось как раз в то время, когда я на пять недель вышел из строя.

Бильярдная служила таким хитрым местечком, где баловались не только партией в снукер — если, конечно, было желание, и цена устраивала. Мусорщик предложил прогуляться; как только мы вышли, он по-братски так хлопнул меня по спине и пробормотал какую-то банальность вроде: «Ну, как жизнь, кореш?» Почему-то меня впервые возмутило его предположение, будто мы с ним партнеры, приятели, братья… в общем, кореша. Мусорщику не хватало фантазии, он строил из себя друга, но выходило это у него неуклюже.

Я чуть было не развернулся, чтобы сбросить его руку, но вдруг понял, отчего так взвился. Мы действительно похожи, нас действительно объединяет преступный сговор, и при всем своем великолепном, богатейшем воображении я ничего особенного не делал. Мусорщик же, личность хоть и заурядная, все-таки имел врожденный дар к мошенничеству, и я в самом деле работал на него. Так что я прикусил язык и стал слушать.

А послушать было что. Мусорщик разыгрывал очередную вариацию своей обычной темы, и на этот раз к заданию прилагалась интересная история. Речь шла о шикарном «кадиллаке» 59-го года. В свое время он был куплен съехавшей с катушек шестидесятилетней старой девой по имени Харриет Гилднер — в качестве подарка одной новоиспеченной рок-звезде. У старушки, по словам Мусорщика, денег куры не клевали, она унаследовала целое состояние: сталелитейный завод и завод по производству резины. «Кадиллак» был уже готов к отправке, когда рок-певец вдруг разбился в авиакатастрофе. Старушке не нужны были ни деньги, ни машина, она могла позволить себе такую сентиментальность — оставить «кадиллак» на хранение в одном из портовых складов. Племянник старушенции, Кори Бингэм, аж слюной исходил — до того ему хотелось заполучить тачку, но дамочка никак не соглашалась отдать «кадиллак». Мусорщик утверждал, что она была совсем чокнутой, а консультировавшая ее некая Мадам Белла, медиум, посоветовала придержать машину — мол, ее время еще не настало.

Однако сначала настало время самой Харриет Гилднер: она упала с лестницы своего особняка в Ноб-Хилле и сломала шею. Старушка оказалась буквально напичкана наркотиками — в протоколе вскрытия говорилось, что в ее венах обнаружили сплошное наркотическое вещество со следами крови. Ходили слухи, что Мадам Белла, а то и племянничек помогли ей скатиться по лестнице, однако официально смерть оформили как несчастный случай. Произошло все это в начале 62-го, однако завещание старухи, хотя и имевшее законную силу, отдавало такой абсурдностью, что его вправе был оспорить каждый родственник, вплоть до седьмой воды на киселе. Так что пыль от всей этой юридической волокиты улеглась не далее как несколько месяцев назад. Племянник получил «кадиллак», которого так жаждал, но и только. Мусорщик не помнил точно, но в завещании говорилось что-то вроде следующего: «Кори получает машину, о которой мечтал, но при одном условии — он станет рыцарем, достойным своего коня. Помимо же этого ему не причитается ничего иного, никогда и ни при каких обстоятельствах; в случае продажи машины он будет обязан уплатить налог в двукратном размере продажной цены; если же его кредитоспособность окажется под вопросом, следует посоветоваться с „Книгой скорбных песнопений“ при условии, что духи сочтут возможным явить свою волю».

Таким образом Кори получал тачку, другие — кое-что по мелочам, Мадам Белла (консультировавшая старуху медиум и, по словам Мусорщика, наркодилерша) тоже не была обойдена, ну а оставшееся имущество поделили поровну между Бромптонским обществом содействия безболезненной смерти и Институтом Кинси. Когда Мусорщик выложил мне все это, я расхохотался, а мой собеседник скривился:

— Старая чертовка! Меня от таких просто тошнит — набьют себе мошну, а ведь палец о палец не ударили, ни разу спину не согнули, чтобы заработать хотя бы один дерьмовый пенни.

Когда Кори, наконец, заполучил машину, интерес к ней у него уже поугас; видимо, причиной стало то, что Кори начал поигрывать в покер, а это страсть не из дешевых, так что он влез в огромные долги и впал в немилость у агентств по выбиванию платежей — тех, чьи названия не фигурируют в «Желтых страницах». Хотя Мусорщик впрямую не говорил, легко было догадаться, что он неким образом связан с этими агентствами. Поскольку «кадиллак» был единственным имуществом несостоятельного должника, я решил, что это Мусорщик надоумил Кори застраховать машину по полной программе — пусть даже ей всего шесть лет, убедив, что она представляет немалую ценность для коллекционеров; а если с ней что случится — страховые выплаты покроют долги Кори, гарантируя ему дальнейшее пользование руками, ногами и детородными органами. Загнанный в угол Кори соображал быстро — он согласился. «Кадиллак» извлекли на свет божий и отогнали в гараж, арендованный Кори на Седьмой улице. Техник осмотрел машину, снова, как и полагается, опечатал, сменил резину и залил полный бак. Так что она была готова: должным образом оформлена, заправлена, на полном ходу. Ну и, само собой, застрахована — до последнего винтика.