Читаем без скачивания Час мужества - Николай Михайловский

И вдруг в эту, казалось бы, спокойную жизнь врывается огненный смерч.

Гул моторов... Высоко в небе плывут вражеские бомбардировщики. Люди спешат в убежища, траншеи, прячутся в подъездах домов, корабли укрываются за густыми клубами дымовых завес. Нужно напрягать глаза, чтобы увидеть самолеты, появившиеся из-под солнца. В ушах звенит от стрельбы. Со всех сторон бьют пушки и строчат пулеметы, а самолеты держат курс на гавань. Перед ними встает густая завеса черных клубков. Ведущий бросается в полосу разрывов. Одна за другой четыре серебристые бомбы, завывая, понеслись к бухте. Разрывы снарядов все ближе и ближе к самолету, и вдруг восторженные крики, они перекрывают грохот стрельбы.

— Ура! Ай да зенитчики!

В небе длинный шлейф дыма. Обломки немецкого бомбардировщика летят к земле.

Зенитки смолкли. Кто-то из стоявших рядом обрадованно кричит:

— Наши пошли!

И вот в строй «юнкерсов» врезались черноморские «ястребки». Немцы рассыпались кто куда. Истребители продолжают преследование. Один «ястребок» пристроился в хвост «юнкерсу», прижимает его к земле. Еще очередь, еще — и вот задымило крыло с черными крестами... Летчик выбрасывается из горящей машины и, не успев открыть парашют, камнем падает в воду.

В один из таких дней я вдоволь набегался, устал, проголодался и зашел в городскую столовую. За столиками обедали рабочие, женщины с детьми, бойцы и командиры, прибывшие с флота по делам.

Я обратил внимание на девушку в воинском обмундировании, сидевшую в углу на диване. У нее было смуглое лицо и коротко остриженные волосы.

Со мной за столиком сидел корреспондент «Красной звезды» Лев Иш. Он кивнул на девушку и спросил:

— Ты знаешь, кто это? Пойдем познакомлю.

Оказалось, что это Людмила Павличенко, имя которой через несколько месяцев узнала вся страна. Около трехсот фашистов сразила она снайперскими выстрелами и одной из первых женщин-фронтовичек получила звание Героя Советского Союза.

Держалась она скромно, замкнуто, а худобой и бледностью производила впечатление человека, еще не успевшего оправиться после тяжелой болезни. Я не знал, что она пережила большую личную трагедию, и, как это принято у журналистов, с места в карьер начал донимать ее вопросами. О себе она рассказала немного: работала на киевском заводе «Арсенал». С мужем отдыхала в одесском санатории. Здесь их застала война. В тот же день они явились в военкомат и объявили себя мобилизованными. Оба имели воинскую специальность: до войны занимались в снайперской школе Осоавиахима.

Так с первого до последнего дня они защищали Одессу, а потом Севастополь. Во время боя командир батальона вынужден был снайперов — золотой фонд армии — бросить в пехотные цепи. Во время рукопашной схватки муж Людмилы Алексей погиб у нее на глазах...

Мы говорили о секретах снайпера. Людмила нарисовала в моем блокноте участок фронта и крестиками обозначила свои позиции.

— Так близко от противника? — удивился я.

— Да, не больше ста метров, я хорошо слышу их голоса. В нашем деле очень важно выбрать удачную позицию и «врасти» в землю.

Она заметила мое недоумение и стала объяснять:

— Ну, понимаете, надо уметь замаскироваться и лежать не шевелясь, чтобы тебя не обнаружили. Иногда часами не двинешься и слова сказать некому. А недавно у меня был совсем удивительный случай. Я выбрала позицию на нейтральной полосе среди убитых. Подтянула к себе двух мертвых немцев. Оказались мои старые знакомые: накануне я же их «сняла». Так пролежали мы вместе от восхода солнца до темноты. Это единственный случай, когда я была в засаде не одна, а в «почетной» компании. И охотилась на фашистов с их же помощью...

Расставаясь, я спросил Людмилу о планах:

— Пока ни о чем не думаю и ничего у меня нет, кроме войны. Буду воевать.

Она отвернулась, и я понял, что ей сейчас трудно говорить еще о чем-либо; потерять любимого человека и теперь каждую ночь забираться в самое логово врага и вести там опасный поединок — какой силой воли и смелостью была наделена эта женщина!

Она встала, надела зеленую пилотку, попрощалась со мной и, гремя тяжелыми сапогами, пошла к двери.

Наша следующая встреча произошла четверть века спустя. На очередном празднике, посвященном героической обороне Севастополя, я вновь увидел знакомое лицо. С крейсера «Кутузов» велась телевизионная передача, и там выступала Людмила Михайловна. На ней была морская форма и погоны капитана 3 ранга, на груди сияла Золотая Звезда. Настроение у нее было радостное, она была под впечатлением встреч с друзьями. И когда диктор спросил, что осталось самым памятным в ее жизни, она ответила: «Война и люди, которых я сегодня вижу».

Действительно, друзей у нее было много. К каждому празднику в ее адрес со всех концов страны летели поздравления от севастопольцев-фронтовиков и совсем незнакомых ей людей, которые со времен войны тоже поддерживали с ней связь. Когда-то увидели в газете ее фотографию, прочитали о ней статью и с тех пор навсегда сохранили к ней чувство глубокого уважения.

После войны Людмила Михайловна вела большую общественную работу в комитетах советских женщин и ветеранов войны, выступала в школах, в Центральном музее Вооруженных Сил, писала статьи, в составе делегаций ездила за границу, встречала иностранных гостей в Москве.

Вечером она возвращалась в свою квартиру на Садовом кольце. Там ее ждала мама, Елена Трофимовна, маленькая седая женщина, бывшая учительница. За ужином они обсуждали события дня. Затем Людмила Михайловна усаживалась в кресло и принималась за вязание — это был ее отдых, разрядка и накопление сил для завтрашнего, может быть, еще более напряженного дня.

Так достойно прожила она до последнего своего дня и часа. Сегодня Людмилы Михайловны нет. Имя ее носят пионерские дружины, и все, что она свершила, изучают и осмысливают наследники боевой славы...

В один из весенних дней 1942 года мы с поэтом Сергеем Алымовым карабкались на крутой холм, поросший бурьяном и снизу доверху перепаханный бомбами и снарядами.

Нас встретил командир батареи старший лейтенант Алексей Павлович Матюхин, очень моложавый на вид, а на самом деле уже немало послуживший на кораблях Черноморского флота.

Алымов долго всматривался в его смуглое лицо с выгоревшими бровями и вдруг обрадованно сказал:

— Да мы же с вами старые знакомые. На эсминце «Совершенный» встречались.

— Верно, встречались, — подтвердил Матюхин и тут же с печалью добавил: — Нет больше нашего корабля. Погиб. Впрочем, как сказать... Пушки-то наши, вон они, полюбуйтесь. А раз пушки живы — мы тоже, значит, все в порядке...

Пользуясь затишьем, Матюхин повел нас к знаменитому Корниловскому бастиону — полукруглому зданию с толстыми кирпичными стенами. В нем располагался командный пункт артиллеристов, в нескольких десятках метров от него в бетонированных капонирах стояли 130-миллиметровые орудия эсминца «Совершенный», искусно замаскированные сетями.

Мы шли под низкими сводами потолков, смотрели в узкие смотровые щели. Наверху в башне стояли дальномер и стереотруба. Краснофлотцы наблюдали за морем и воздухом.

— Хорош денек, — сказал Матюхин, глядя в прозрачное голубое небо. — Погода для Кимстача что надо! Вчера был туман, и он ничего не мог разобрать. Сегодня, если придется стрелять, Кимстач останется доволен.

В ожидании корректировщика, о котором рассказывал Матюхин, мы осмотрели свежие могилы артиллеристов: здесь они погибли, и хоронили их тут же, возле орудий...

Читаем слова на гранитной плите: «На этом месте 17 декабря 1941 года в 17 часов 28 минут смертельно ранен защитник Севастополя краснофлотец Михаил Киселев 1921 года рождения».

— Что за парень? — спросил Алымов, торопливо записывая фамилию краснофлотца в свою маленькую книжечку. — Я напишу о нем песню.

— О нем стоит, — вздохнул Матюхин. — Машинист-турбинист с нашего миноносца... Точный, исполнительный... А уж весельчак был, каких мало... У нас тут всяко бывало. Одно время отбивались от немцев, израсходовали все снаряды, подвоза нет. А ребята у меня смекалистые, вспомнили про теплоход «Абхазия», потопленный с грузом боеприпасов у самого берега, и айда туда. Киселев был заправилой, в легком водолазном костюме спустился в трюм первым... За ним другие полезли... Так по снарядику, по снарядику и натаскали запасец для нашей батареи. Начальство мне говорит: «Ваша поддержка нужна, да ведь снарядов нет». А я говорю: «Есть!» — и докладываю, как все было... Слушали меня и никак не могли поверить, что такое возможно... А все он, Миша Киселев...

Мы ходили по склонам кургана и на каждом шагу видели воронки от бомб и снарядов. Семь суток бомбардировщики беспрерывно пикировали на батарею. Комендоры стояли на местах и отражали атаку за атакой. Они выдержали все — бомбежки, бессонные ночи и колючий мороз. Матюхин показывал в журнале боевых действий короткие записи о сбитых самолетах, уничтоженных танках и орудиях противника. Во всех случаях огонь точно корректировал младший лейтенант Кимстач, и мне не терпелось увидеть этого человека.