Читаем без скачивания К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Среди части арестованных возникла особая теория. Они называли на следствии сотни фамилий, полагая, что чем больше будет в стране невинно арестованных, тем быстрее партия разберется в чудовищной нелепости происходящего и схватит за руку органы НКВД. Е. С. Гинзбург пишет в первом томе своих воспоминаний об одном из учеников Бухарина биологе В. Н. Слепкове, который назвал на следствии 150 «соучастников». «Надо разоружаться перед партией», – восклицал он на очных ставках с оклеветанными людьми, хотя никто из них не «вооружался» против партии. Генерал А. Горбатов встретился в заключении с человеком, который оклеветал подобным образом более трехсот человек. В одной из камер Центральной тюрьмы на Лубянке Е. Н. Гнедин встретил механика, который, по его словам, «записал весь пароход». С. О. Газарян писал в своих воспоминаниях о некоем Гегия из Самтредиа, который оговорил на следствии всех районных работников и всех известных ему членов партии. Он был уверен, что нелепость его показаний быстро приведет к его освобождению. Но суд нашел эти показания убедительными. Гегия был расстрелян, а большинство названных им лиц арестовано.

«К концу 1937 года, – свидетельствует Я. И. Дробинский, – в Минской центральной тюрьме боролись две точки зрения... Первая точка зрения гласила: "Пишите больше, выполняйте и перевыполняйте требования следствия. Проводимые репрессии – это провокация, это гнойный нарыв, чем скорее он вырастет, тем скорее лопнет. Для того чтобы он вырос, втягивайте больше людей. Всякое действие равно противодействию..." И другая точка зрения – "бороться, не идти ни на какие компромиссы, не клеветать ни на себя, ни на других. Выдержать все пытки, мучения, голод. Не выдержал, поскользнулся – снова подниматься, царапаться. Весь ободранный до крови, до последних сил, пока дышишь – борись, борись, борись..."» [528] .

И такие же споры шли в других тюрьмах. По свидетельству Н. К. Илюхова, старого большевика, сподвижника С. Лазо и бывшего деятеля оппозиции, оставшегося в живых и реабилитированного в 1956 году, он встретил в одной из тюрем видного соратника Троцкого Г. Сокольникова, который призывал Илюхова не только подписывать протоколы следствия, но выдумывать любые показания на всех тех, кто помогает Сталину, – на работников сталинского аппарата, на работников НКВД. Сокольников говорил: «Тяните за собой как можно больше плохих людей, оберегайте хороших». Разумеется, такая установка была совершенно ложной, она соответствовала планам и замыслам самого Сталина. Огромные масштабы репрессий его не пугали. Впрочем, и при отсутствии «показаний» и «признаний» органы НКВД арестовывали для «профилактики» многих сослуживцев, друзей, даже случайных знакомых «врагов народа». И было очень трудно остановить этот все разраставшийся цепной процесс.

Массовый характер репрессий был связан также с позорной практикой ареста и ссылки родственников, в первую очередь жен, взрослых детей, а часто родителей, братьев и сестер тех людей, которые были объявлены «врагами народа». Жестокая расправа постигла, например, семью М. Н. Тухачевского. В заключении погибли его мать Мавра Петровна, жена Нина Евгеньевна, родные братья Александр и Николай. Были арестованы, но остались живы четыре сестры Тухачевского и его дочь Светлана. В заключении оказались и несколько женщин, с которыми, по данным НКВД, Тухачевский в разное время имел близкие отношения. Были арестованы восемь родственников А. Енукидзе.

«...В мае 1938 года, спустя семь месяцев после мужа, взяли и меня, – вспоминала об этом страшном времени Каледина-Швер, – отняли Сашеньку... Он умер в детприемнике НКВД... В тюремной камере нас было 40 или 50, все "ЧСИР" – "члены семей изменников родины". Стиснув зубы, переносили мы глумления, издевательства. Верили в благополучный исход, ждали его. Но прошло три месяца, и нас повезли. Куда, зачем – никто не знал... Везли две недели в телячьих вагонах... Длинный, длинный эшелон, набитый одними женщинами... Однажды поезд остановился в поле. В вагон влез офицер, открыл планшет, стал вынимать пакет за пакетом, называл фамилию и сроки... "За что?" – этот вопрос засел мне в голову и в душу... Восемь лет! Пять! Восемь! Восемь! Пять! Я услыхала свою фамилию:

– Каледина-Швер – восемь лет!

Кто-то спросил: "А почему одним восемь лет, другим – пять? Вина у всех одна: мы жены мужей-коммунистов! И многие сами коммунисты!"

Офицер помедлил с ответом, потом улыбнулся и сказал: "Любимым женам дали восемь, а нелюбимым – пять лет!" Он еще шутил, этот глашатай произвола!.. Привезли нас в Акмолинск. Оттуда – за 30 километров, в "26-ю точку", за колючую проволоку, а бараки на триста-четыреста человек. В лагере скопилось до восьми тысяч жен. Мы прозвали его "АЛЖИР" – "Акмолинский лагерь жен изменников родины"» [529] .

И таких же точно лагерей «ЧСИР» было создано немало во всех отдаленных районах нашей страны. Десятки тысяч женщин были отправлены даже в северные лагеря – на Колыму, в Воркуту, где их использовали и на земляных работах, и на лесоповале.

«...Жены, жены, – писал Вас. Гроссман, – московские, ленинградские, киевские, харьковские; печальные, практичные и не от мира сего, грешные, слабые, кроткие, злые, смешливые, русские и нерусские, женщины в каторжных бушлатах. Жены врачей, инженеров, художников, агрономов, жены маршалов и химиков, жены прокуроров и раскулаченных хуторян, российских, белорусских, украинских хлеборобов. Все они ушли за своими мужьями в скифский мрак барачных курганов. Чем знаменитее был погибший "враг народа", тем шире круг женщин, ушедших за ним в лагерный путь: жена, бывшая жена, самая первая жена, сестры, секретарши, дочь, подруга жены, дочь от первого брака» [530] .

В отдельных случаях аресту подвергались даже несовершеннолетние дети видных советских деятелей. В 14 – 16-летнем возрасте были арестованы сын Якира, дочь Антонова-Овсеенко (сына арестовали в 20-летнем возрасте), дети Постышева, Косиора, Каменева, Медведя, Гарькавого, Баумана, Кодацкого, Томского, Сосновского, Попова и многих других. Были случаи расстрела не только жен и взрослых детей «врагов народа», но и несовершеннолетних подростков. Так, например, в Абхазии были арестованы Рауф Лакоба, Тангизи Николай Лакоба и Инал-Ина Николай. Им было по 14 – 16 лет.

«Следствием установлено, – говорилось в обвинительном заключении, – что Лакоба Рауф Несторович после разоблачения его отца Нестора Лакобы как врага народа, руководителя контрреволюционной, шпионской террористической организации правых в Абхазии, сгруппировал вокруг себя антисоветски настроенных сыновей репрессированных врагов народа, совместно с которыми проводил дезорганизаторскую работу в школе, систематически вел контрреволюционную агитацию, направленную на дискредитацию мероприятий партии и правительства... Унаследовавшие от своих родителей – врагов народа – контрреволюционные взгляды все проходящие по данному делу обвиняемые, будучи ярыми противниками существующего строя, в 1937 году объединились в контрреволюционную группу и повели подрывную работу... Ввиду того, что все обвиняемые к моменту совершения ими преступления были несовершеннолетними, настоящее дело направить на рассмотрение Особого совещания НКВД СССР». В1940 году все четверо юношей были расстреляны по приказу Берии [531] .

Вопиющее беззаконие таких карательных акций против жен и детей «врагов народа» очевидно. Правда, еще за несколько лет до периода массовых репрессий в нашей стране был принят закон о высылке в отдаленные районы страны всех членов семьи изменников Родины. И по смыслу, и по букве этого закона речь шла о семьях людей, бежавших за границу и поэтому недосягаемых для советского правосудия. Конечно, и в этом случае несправедливо было наносить удар не по самому перебежчику, а по его ни в чем не повинным родственникам. Но в 1936 – 1938 гг. этот жестокий закон был несправедливо распространен и на многих так называемых «врагов народа», которые жили и работали в СССР и не собирались бежать за границу.

Многих детей «врагов народа» арестовали и сослали позже, когда они стали старше. В 1944 году были арестованы дети Бубнова и Ломинадзе, большая кампания по аресту детей «врагов народа» была проведена в Москве и Ленинграде в 1949 году. В эту кампанию попали и были высланы молодые люди – студенты из семей писателя Артема Веселого, комкора Базилевича, бывшего лидера «рабочей оппозиции» Шляпникова, дочь Петра Смородина, дочь Н. И. Бухарина и многие другие.

О ПРОИЗВОЛЬНОМ РАСШИРЕНИИ ПОНЯТИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Еще в 20-е годы для практики советских судов было характерно весьма расширенное толкование понятия политического преступления. В 30-е годы это понятие было расширено до безграничных пределов. Еще К. Маркс писал, что «никто не может быть заключен в тюрьму либо же лишен своей собственности или другого юридического права на основании своих политических и религиозных убеждений» [532] .