Читаем без скачивания Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2] - Роман Добрый

— Имей в виду, доктор: если нас сведет судьба с людьми, кто бы они ни были, ты притворись немым.

— Немым?

— Да, да,

— Это зачем же?

— Так надо. А, впрочем, я тебе поясню. Ты, ведь текст святость писания знаешь неважно?

— Отвратительно. Как доктор медицины...

— Знаю, знаю. В этом-то вот и вся штука, что ты можешь ошибиться.

Вдруг Путилин потянул воздух носом.

— Ого! Дымком потянуло? Так, так...

— Стой! Кто идет? — послышался резкий, грозный окрик.

Путилин схватил меня за руку, выразительно пожав ее.

Из-за густой чащи деревьев, скрывающих еле заметную тропку, выросла перед нами огромная мускулистая фигура рыжего детины, одетого в белую холщовую рубаху.

— Стой! Кто такие? Откуда?

Мрачно, подозрительно горят узкие щелки глаз.

Волосатая рука, способная ударом убить медведя, сжимает толстенный сук-палку.

Путилин сразу преобразился.

Согнулся, задрожав мелкой старческой дрожью, и прошамкал:

— Малость слепенький со немым глухим, раб божий Сиона горняго!

— Ну-ка, дай воззриться на тебя, старче! — лесной двуногий медведь пристально и подозрительно уставился на нас.

— Веры какой? — прозвучал новый резкий вопрос.

— Праведной, — ответил Путилин.

— Всяка вера праведна для тебя и меня. Ты-то какой? — Я, каюсь, испытывал пренеприятные минуты. Этот лесовик не внушал мне ничего, кроме отвращения и страха. — «Пронеси создатель! Влопались, кажется» — пронизывала меня мысль.

—Я-то какой веры? — продолжал шамкать Путилин. — А бегунной, той, что во лесах дремучих хоронится от насильников проклятых, той, что со зверьми беседушку ведет, а не со смутьянами.

Этот ответ, по-видимому, расположил рыжего детину в нашу пользу.

— Так ли? А твой приятель — так же верит?

— А ты поспрошай его: коль немой — так ответит, коль глухой — так услышит.

Путилин дико, страшно расхохотался старчески дрожащим хохотом.

— Ого-го-го-го!.. — прокатился крик.

Задрожал дремучий лес.

Эхо подхватило исступленный хохот старого «фана­тика» и гулко разнесло его по окрестности.

Путилин к вящему моему ужасу и изумлению стал приплясывать, словно одержимый бесами.

Он размахивал руками и потрясал своей шапкой-скуфьей.

— Ой, сруб, мой сруб! Вы горите, поленца мои, вы сверкайте, уголечки мои! Ой, верушка моя, ой, желанная моя!

— Наш! Наш! Наш! — дико взвизгнул «сторожевой» парень, охраняющий вход в тайник сектантов-изуверов.

Он стал тоже приплясывать.

Чувствуя, что и мне, собственно говоря, следует при­нять участие в этой непонятной для меня, какой-то чисто языческой пляске, я тоже завертелся.

Какие «pas» я откалывал — ведает один Аллах, пророк его — Магомет, да засыпающий поволжский бор.

Я тоже выкликал — мычанием немого — какие-то звериные звуки.

— Ой, зажгись, ой, очисти!

— И зажжется, и очистит!

С меня градом катил пот.

Путилин выхватил из-за пазухи деньги (довольно порядочную пачку) и показал их «сторожевому».

— У них взял! У них, проклятых, взял! Нам принес, нам принес. Ой, веди меня к старшому, поклонюсь ему сребром, златом!

Окончилась дико-фанатическая пляска.

Я еле переводил дух.

— Ну, идемте, братушки мои любезные. Притомили вы, ноженьки свои, по тропиночке нашей идучи.

Мы шли по узкой-узкой тропинке. Вскоре показались строения. Можно ли, собственно говоря, назвать строениями те странные «постройки», которые я увидел? Это были все, что хотите: то — большие муравейники, то — огромные норы кротов, но только не жилища людей.

— А скажи, паренек, давно срубы не горели? — шамкал Путилин.

— Ох, давно, отец мой во Христе Исусе! Давно!

Путилин гневно потрясал палкой.

— Аль и вы во власть лепости антихристовой впали? Али и вы забыли, за мирской скверной, глаголы писания: «Аще веруйте, из пещи огненной изведу вас невреди­мыми?» Огнь — все очищает, чрез огнь — прямая дорога ко Господу.

Страшный «лесовик»-сектант как-то взвизгнув, всхлипнул.

— Слушай же, отче, слушай... В ночь сию возгорится сруб.

— Ой ли? — фанатично «затрепыхал» Путилин.

— Тако реку. Истинно.

На небольшой поляне, со всех сторон густо прикры­той вековыми елями, из нор и щелей выползали люди.

Страшное это было зрелище.

Словно таинственные обитатели подземного царства, вы­ходили старухи, старики, молодухи и юницы из недр земли. На фоне уснувшего черного леса их белые ру­бахи особенно ярко выделялись.

Тихое, заунывно-протяжное пение оглашало тайник:

«Норушка ты, норушка,Подземная норушка!Свет Христов сияет здесьВо тебе — во норушке».

Печальным, унылым, за душу хватающим напевом разносится по заповедному поволжскому бору эта странная песня.

Невольно у меня мороз пробежал по спине.

«Господи, да что же это? Хлысты? Нет. У тех совсем не так. Скопцы? Нет. И у тех иначе. Так что же это такое?»

Я чувствовал, что у меня волосы поднимаются дыбом. А песня, на минуту затихнувшая, вновь звонит сво­ими унылыми переливами дрожащих мужских и женских голосов:

«Бегунцы мы — подземничкиДа Христу вернослужникиТам живем, где взялися мыОт земли в пепел ссыпимся». [26]

 К маленькому седенькому старичку подвел «стороже­вой» Путилина. Я скромно стоял позади его.

Сердце билось в груди неровными скачками.  

— Вот, свет-батюшка, и еще гостей нежданных Исусе послал! — с низким поклоном проговорил он.

Маленький старик впился в нас, главным образом в Путилина, острым, колючим взором.

— Откуда?

— От поганой рати ко славному стану царя истинного всеправедного.

И вдруг, опять безумно захохотав, он выхватил пачку денег и протянул их сморщенному изуверу-сектанту.

— Ой, жгут, проклятые! Жгут! Много роздал я черным вранам, чтоб не тронули меня, а с остаточками пришел к тебе царь-батюшка, ключу источника воды жи­вой, что горит ярким пламенем.

— Видел кого? Враны где черные? — сгреб деньги «батюшка-царь ключа огненного источника».

— Ой, туча грозная вран собирается, каркают враны, на добычу собираются! Ой, горенько нам лютое, нестерпимое!

— Толком говори!

— Ой-ой-ой! Расступитесь вы сосны могутные, вы встрях­нитесь, елочки душистые! Вы поплачьте над нашим тайничком, тайничком верным, приохотливым!

— Сведи старика! Дай попить ему, поесть медушку... А кто это с тобой?