Читаем без скачивания Разоблаченная Изида. Том II - Елена Блаватская

И все же, в течение нескольких лет эта девица терпела, что такой герой сбивал ее с пути! Насколько же выше этого пахучего кавалера представляется нам величественная фигура Мильтоновского Сатаны!

Пусть тогда читатель попытается представить себе, если он может, эту превосходную химеру, этот идеальный образ восставшего ангела, воплощения Гордости — вползающим в кожу наиболее отвратительного из всех животных. Тем не менее, христианский катехизис учит нас, что Сатана в propria persona соблазнял нашу праматерь Еву в реальном Раю, и притом именно в виде змия, который был наиболее вкрадчивым и обворожительным изо всех животных! В наказание Бог приказывает ему вечно ползать на животе и пресмыкаться в прахе. «Это приговор», — замечает Леви, — «который ничем не напоминал о традиционном пламени ада». Тем более, что действительный зоологический змей, который был создан до Адама и Евы, уже ползал на своем животе и пресмыкался точно также в прахе, когда еще не было никакого первоначального греха.

Не говоря уже об этом, разве Офиона Даймона или Дьявола подобно Богу не называли Dominus? [88, с. 109] Слово Бог (божество) произведено от санскритского Дэва, а Дьявол — от персидского даэва, каковые слова, по существу, одинаковы. Геркулес, сын Юпитера и Алкмены, один из высочайших солнечных богов и также проявленный Логос, тем не менее представлен как обладающий двойственной натурой, как и все другие.[605]

Агафодемон, благодетельный демон,[606] тот же самый, которого мы позднее находим у офитов под названием Логоса, или божественной мудрости, изображался в виде змия, вертикально стоящего на столбе в вакхических мистериях. Змий с ястребиной головой числится среди старейших египетских эмблем и представляет собою божественный разум, говорит Дин [622, с. 145].

Азазель есть Молох и Самаэль, говорит Моверс,[607] и мы обнаруживаем, что Аарон, брат великого законодателя Моисея, делал равные жертвоприношения и Иегове и Азазелю.

И Аарон должен бросить жребий на двух козлов: один жребий для Господа (в подлиннике — Ихох) и один жребий для козла отпущения» (Азазеля).

В Ветхом Завете Иегова проявляет все атрибуты старого Сатурна,[608] несмотря на всю метаморфозу из Адони в Элои и Бога Богов, Господа Господ.[609]

Иисуса искушает на горе Дьявол, который сулит ему царства и славу, если он только падет и будет поклоняться ему [Матфей, IV, 8, 9]. Будду искушает Демон Васавартхи Мара, который говорит ему, когда тот уходит из отцовского дворца: «Умоляю тебя остаться, чтобы ты мог получить все почести, достижимые для тебя; не уходи, не уходи!» После отказа Гаутамы принять его предложения он скрипит зубами от ярости и грозит ему местью. Подобно Христу, Будда торжествует над Дьяволом [276, с. 60].

В вакхических мистериях освященная чаша передавалась вокруг после ужина — называемая чашей агафодемона [626, т. I, с. 404]. Офический обряд такого же описания, очевидно, заимствован из этих мистерий. Причастие хлебом и вином фигурировало в культах почти всех сколько-нибудь значительных божеств.[610]

В связи с полумитраическим таинством, воспринятым маркузианами, другой гностической сектой, совершенно каббалистической и теургической, существует странное повествование, приводимое Епифанием в качестве иллюстрации искусности Дьявола. При совершении их обряда причастия, в братство приносили три вазы из тончайшего и прозрачнейшего хрусталя, которые наполняли белым вином. Пока церемония продолжалась, на виду у всех присутствующих это вино мгновенно превращалось в кроваво-красное, пурпурное, и затем в небесно-голубое.

«Затем маг», — говорит Епифаний, — передает одну из ваз женщине из братства и просит ее благословить ее. Когда это сделано, маг переливает содержимое этой вазы в другую вазу гораздо большего объема с молитвою: «Пусть милость Бога, который выше всего, непостижим и необъясним, наполнит твоего внутреннего человека и возрастит познание Его внутри тебя, посеяв горчичное семя в добрую землю».[611] После этого жидкость в большей вазе поднимается, пока не начинает переливаться через край».[612]

В связи с некоторыми языческими божествами, которые представлены после смерти и перед их воскресением сходящими в Ад, полезно будет сопоставить дохристианские повествования с послехристианскими. Орфей проделал это путешествие;[613] и Христос был последним из этих подземных путешественников. В «Символе веры» Апостолов, которое разделено на 12 параграфов или догматов, — по данным Св. Августина, каждый апостол вписывал свой особый догмат [627, 8, с. 26], — слова: «Он сошел в Ад и на третий день воскрес из мертвых», — приписаны Фоме; возможно — в искупление его неверия. Как бы то ни было, этот параграф объявлен подделкой, и не существует никаких доказательств, «что этот символ веры был сформулирован апостолами, или даже, что он существовал в качестве такового в их время» [628, с. 9].

Это — наиболее значительное добавление в Апостольском Символе веры, и ведет свое начало от 600 года христианской эры.[614] Оно не было известно в дни Евсевия. Епископ Парсонс говорит, что его не было в древних символах или правилах веры [629, с. 225]. Ириней, Ориген и Тертуллиан являют полное неведение в отношении этого предложения.[615] Оно не упоминается ни одним Собором до седьмого века. Теодорет, Епифаний и Сократ молчат о нем. Оно расходится с «символом веры» у Св. Августина [630]. Руффин подтверждает, что в его время его не было ни в римском, ни в восточном символах веры (Изложено в Апостольском Символе веры, § 10). Но проблема разрешается, когда мы узнаем, что века тому назад Гермес Прометею, прикованному к сухим скалам Кавказской горы, сказал следующее:

«Таким страданиям не ищи конца ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕКИЙ БОГ НЕ ПОЯВИТСЯ В КАЧЕСТВЕ ЗАМЕСТИТЕЛЯ В ТВОИХ МУКАХ И НЕ ЗАХОЧЕТ ПОЙТИ И ВО МРАЧНЫЙ ГАДЕС, И В ТЕМНЫЕ ГЛУБИНЫ ВОКРУГ ТАРТАРА»! (Эсхил, «Прометей», [631, строфа 1027]).

Этим богом был Геракл, «Единородный» и Спаситель. Именно его изобретательные отцы избрали в качестве модели. Геркулес, прозванный Алексикакос, так как он переубеждал безнравственных и обращал их на путь добродетели; Сотер, или Спаситель, его также называли Neulos Eumelos — пастырь добрый, Астрохитон, облаченный в звезды, и Господь Огня.

«Он не стремился подчинять народы силою, но божественной мудростью и убеждением», — говорит Лукиан. — «Геракл распространял земледелие и кроткую религию: и разрушил доктрину вечного мучения путем изгнания Цербера (языческого Дьявола) из преисподней».

И, как мы видим, это был опять Геракл, кто освободил Прометея (Адама язычников), положив конец страданиям, навлеченным на него его нарушениями закона, спустившись в Гадес и обойдя Тартар. Подобно Христу, он явился, как заместитель в муках человечества, принося себя в жертву на погребальном костре.

«Его добровольное самопожертвование», — говорит Барт, — «означало эфирное новое рождение людей… Через освобождение Прометея и воздвижение алтарей мы видим в нем посредника между старым и новым вероисповеданиями… Он упразднял человеческие жертвоприношения, где бы только он их ни находил. Он сошел в мрачное царство Плутона, как тень… он поднялся как дух к своему отцу Зевсу на Олимп».

Настолько древние находились под впечатлением легенды о Геракле, что даже монотеистические (?) евреи того времени, чтобы не отставать от своих современников, использовали ее при создании своих первоначальных сказаний. Геракла в его мифобиографии обвиняют в попытке похищения Дельфийского оракула. В «Сефер Толдос Иешу» раввины обвиняют Иисуса в похищении из их Храма Несказуемого Имени!

Поэтому вполне естественно найти его многочисленные похождения, светские и религиозные, так верно отображенными в «Сошествии в Ад». По своей непревзойденной лживости и некраснеющему от стыда плагиатизму «Евангелие от Никодима», только теперь объявленное апокрифическим, превосходит все, что мы читали. Пусть читатель судит сам.

В начале главы XVI Сатана и «Князь Ада» описываются, как мирно собеседующие. Вдруг оба испуганы «голосом как бы грома» и завыванием ветров, требующим от них, чтобы они открыли свои врата, так как «Царь Славы войдет». После этого Князь Ада, услышав такое, «начинает ссориться с Сатаной, что тот исполняет свои обязанности настолько плохо, что не принял необходимых предосторожностей против такого посещения». Ссора кончается тем, что Князь выбрасывает Сатану «из своего ада», в то же самое время приказывая своим нечестивым офицерам «запереть медные врата жестокости, укрепить их железными брусьями и храбро сражаться, чтобы нас не взяли в плен».