Читаем без скачивания Фантастика 2025-22 - Виталий Хонихоев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты готова вынести даже это?
На мгновение я запнулась, но лишь на мгновение. Горько, конечно, но понимать, что он погиб по моей вине, вообще невыносимо.
– Да, согласна. Пусть любой живет, только живет.
– Нет, он не забудет тебя и не станет жить с другой. Но ему будет невыносимо тяжело. Ты готова терпеть?
– Чтобы облегчить страдания Вятича? Готова.
– Настя, все его дела должна будешь доделать ты. И на тебя ляжет вся тяжесть и его, и твоей собственной жизни. Подумай.
Он ничего не понимает в жизни, этот старик! Что такое тяжесть, если Вятич будет жить?
Видно, поняв мои мысли, старик покачал головой:
– Это не решается так сразу, Настя. У тебя есть время до утра, чтобы подумать. И тебе, и, главное, ему будет очень тяжело, понимаешь? Ты даже не представляешь, насколько тяжело.
– Но он будет жить? Вятич сможет все преодолеть, вы не знаете Вятича…
– Мы знаем Вятича, но преодолевать придется не столько ему, сколько тебе. Давно, почти пять лет назад ему советовали не приводить тебя в Козельск. Он не послушал, дорого платил за возможность видеть тебя рядом, но теперь платить придется тебе. Готова? Не спеши, подумай… Мы можем просто отправить тебя обратно в Москву. С сыном. Постепенно ты забудешь и эту жизнь, и Вятича…
– Забыть?! Я здесь была счастлива, как нигде! Нет, если я могу вытащить его даже ценой собственной жизни, я вытащу. Не надо до утра, я готова.
– Такую цену никто платить не заставит, но тебе и ему придется очень трудно. А еще сейчас ты решаешь не только за себя, но и за него. Запомни это, ты решаешь за него, значит, всегда должна быть за него в ответе.
Господи, какие загадки, неужели нельзя сказать по‑человечески? И хватит уже меня пугать!
Кажется, последние слова я произнесла вслух. Старик почти устало кивнул:
– Хорошо.
Мне показалось или Вятич чуть вздохнул? Почти оттолкнув старика, я метнулась к губам мужа слушать. Так и есть, он слабо дышал, это не ошибка, Вятич дышал!
Я оглянулась, чтобы восторженно поблагодарить старика, и… изба была пуста. Правда, на столе стояла чашка с каким‑то питьем, которой раньше не было. Если бы не она, я точно решила бы, что свихнулась.
Взяв чашку, осторожно поднесла ее к губам Вятича. Приподняла голову и тут поняла, что глотнуть он пока не сможет. Решение пришло мгновенно: был оторван чистый кусок у рукава рубахи, смочен в жидкости, и ею смочены губы сотника. Губы чуть дрогнули, я смочила еще…
К утру Вятич уже дышал вполне сносно, хотя пить еще все равно не мог. В те, без преувеличения, счастливые часы меня абсолютно не беспокоило упоминание о последующих трудностях. Мой еще вчера считавшийся погибшим муж дышал и даже закашлялся, когда я выжала слишком много влаги на его губы. Мой Вятич был жив, при чем здесь какие‑то трудности?! Любые трудности преодолимы, если он рядом. У Федьки есть отец, а у меня любимый муж!
Хозяева избы обомлели, поняв, что вчерашний мертвец ожил. Пришедшая знахарка и вмешиваться не стала, посмотрела на Вятича, потом на меня и помотала головой:
– Сама справишься…
– Может, его попоить чем, чтобы очнулся скорее?
Старуха кивнула на стоявшую на столе плошку с жидкостью:
– У тебя есть.
Я не успела возразить, что там мало, потому что, переведя глаза на плошку, убедилась, что, хотя всю ночь поила из нее Вятича, уровень жидкости не понизился.
– Часто давать?
– А как попросит пить.
– Он скоро очнется?
– Как все будут в силах, так и очнется. Не бойся, он будет жить, его не пустили за Калинов мост.
– Какова плата?
– То не меня спрашивать…
В себя Вятич не приходил целую неделю, но дышал и даже в беспамятстве просил пить… Я поила.
Золото с шеи и серебро с доспехов позволили жить в избушке все это время, хозяева обихаживали нас с мужем, как могли, лишних вопросов не задавали. Потом я поняла, что постаралась в том числе и знахарка, запретив спрашивать чего не нужно. Крещеные жители деревни боялись знахарку куда больше, чем местного священника.
Шел день за днем, Вятич лежал пластом, стонал в беспамятстве и не собирался открывать глаза. Я почти не спала всю эту неделю, вдруг ему что‑то понадобится? Больше всего боялась ночей, почему‑то казалось, что в темноте он снова может перестать дышать.
Дважды приходила знахарка, смотрела, кивала и уходила, все так же молча.
В тот день я, видно, настолько умаялась, что в конце концов просто задремала. Проснулась от слабого голоса:
– Настя…
– Вятич, миленький, ты пришел в себя?! Я здесь…
Я еще не успела договорить последнее слово, когда все мое существо пронзило страшное понимание: вот оно, то, о чем говорил старик! Вот она плата за жизнь Вятича. Платой была… его слепота! Мой муж, глядя на меня широко раскрытыми глазами, пытался найти на ощупь…
Чтобы не заорать от ужаса, я закусила тыльную сторону ладони зубами. Взять себя в руки удалось быстро, но неимоверным усилием воли. Он не должен видеть моего страха. Видеть… само слово теперь звучало насмешкой. Мелькнула мысль, что это ненадолго, просто Вятич очень слаб, я постараюсь создать ему все возможные условия, я выхожу… Конечно, я выхожу!
Моя рука легла на его руку.
– Я здесь. Что у тебя болит?
– Все. Больше всего голова и глаза. Настя… я ничего не вижу…
И снова мне понадобилось сумасшедшее усилие, чтобы ответить как можно спокойней:
– Я знаю. Это ненадолго, просто ты сильно пострадал, думали, вообще погиб, но ты вот выкарабкался.
Он внимательно прислушивался к моей речи. Разве можно обмануть Вятича? И все же мне удалось, легче всего обмануть того, кто желает быть обманутым, он поддержал мой приступ оптимизма:
– Конечно, сильно ударили по голове, вот немного отлежусь, и все пройдет.
– Ты сильно‑то не шебаршись. Есть хочешь?
– Пока нет, только пить…
– Тут старик оставил питье, думаю, нарочно для тебя…
– Какой старик?
Вот черт, проболталась! Или, может, так лучше? Пришлось сознаваться:
– Тот, что был на болоте у эрзя, помнишь? Если бы не он, я не знаю, как справилась.
– Что он сказал?
– Что ты будешь жить.
Фальшивая бодрость в моем голосе могла обмануть кого угодно, только не Вятича.
– Что будет платой?
– Какой платой? Ты будешь жить!
– Понятно, я останусь слепым…
– Ты будешь жить!
– Ты за меня так решила?
И тут я разозлилась:
– Я так решила за нас. Нас троих, понимаешь? Тебя, себя и Федьку. И не смей
