Читаем без скачивания Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани) - Виктор Салошенко

Судьба не сводила меня ни с В. И. Воротниковым, ни с Г. П. Разумовским, ни с А. В. Масловым, возглавлявшими край в последние перед крушением партии годы.

А вот об отношениях писателей с Георгием Ивановичем Воробьевым можно было бы многое порассказать. Скажу лишь, что в его бытность случилось редчайшее, собственно — единственное в жизни писательской организации России событие — «Дни кубанской литературы в Москве». Не понимаю, как это нам удалось осуществить! Может быть, посчитали сие на будущее излишним, но ни одна область и ни один край не были удостоены такой чести. А ведь прошли мы в Москве даже очень успешно.

Когда же в 1962–1964 годах баламутный М. С. Хрущев раз делил партию на сельскую и промышленную, то с руководством промышленного крайкома КПСС у моих друзей и у меня сложились не просто враждебные, а непримиримо враждебные отношения. Дело дошло до того, что на подошедшем по уставу отчетно — выборном писательском собрании все до одного ставленники крайкома были при тайном голосовании забаллотированы, а бюро организации выбрано в составе всего трех человек, до единого крайком абсолютно не устраивающих: В. Бакалдин, В. Логинов и Г. Садовников. Самое нелепое и непонятное для меня заключалось в том, что 1–м секретарем промышленного крайкома был добрый мой знакомый и уважаемый мною человек, краснодарец и ровесник Александр Иванович Качанов. Может быть, ему я обязан тем, что секретарю крайкома по идеологии Георгию Ивановичу Кинелеву не удалось добиться моего исключения из партии за недостаточную партийность моего руководства писательской организацией, хотя я через три месяца после скандальных выборов вместе со своими товарищами подал в отставку. Это случилось в мае 1963 года. А в октябре 1964 года я из Тамани, с лермонтовского праздника в одной машине с Георгием Ивановичем Кинелевым летел в Краснодар на объединенный пленум двух крайкомов, посвященный уходу с поста М. С. Хрущева. В декабре того же года заведующий отделом уже одного крайкома КПСС Г. И. Кинелев готовил бумаги на бюро утвердить мое новое избрание руководителем писательской организации. Вопросов о выговоре не было, благо «строгач» мне вынесен был без занесения в учетную карточку. Таковы гримасы судьбы, и они неизбежны во все времена, во все эпохи…

Самым же ярким в памяти за этот период явилось пребывание в Краснодаре выдающегося государственного деятеля и обаятельного, удивительной культуры и обширнейших познаний человека — Николая Константиновича Байбакова. Снятый за самостоятельность мышления, за принципиальность с высокого и ответственного поста председателя Госплана РСФСР, будущий председатель Госплана СССР и правая рука Николая Алексеевича Косыгина, он, несмотря на свою опалу, пользовался непререкаемым авторитетом и в крае, и в столице, и по всей стране, особенно у нефтяников и газовиков, коих много лет курировал. Он тесно и дружески общался с такими моими друзьями, как Владимир Алексеевич Монастырев, Григорий Анисимович Федосеев, Вячеслав Иванович Пальман, Анатолий Дмитриевич Знаменский. Наши поездки с ним по краю представляли исключительный интерес.

Он не позировал, не рисовался, он просто работал: вникал в дела, делал замечания, советовал, не повышая голоса, разносил, если кто‑то этого заслуживал. На таких руководителях и во время войны, и после нее держалась наша держава. Я в этом глубоко убежден.

Знаменательной личностью явил себя и Григорий Сергеевич Золотухин. Впервые я увидел его 12 января 1966 года. Почему такая точность? Просто в этот день торжественно и многолюдно отмечалось восьмидесятилетие Василия Степановича Пустовойта. А незадолго до этого уже стало известно, что Г. И. Воробьев уезжает из края и что на место первого секретаря крайкома претендуют Иван Ефимович Рязанов, тогдашний председатель крайисполкома, и Александр Иванович Качанов, после изгнания М. С. Хрущева и слияния парторганизаций в одно целое ставший вторым секретарем крайкома. И вдруг, как гром среди ясного неба, в торжественном президиуме рядом с Г. И. Воробьевым — новый глава края, «переброшенный» к нам из Тамбова, суровый человек с изуродованной шрамом челюстью, Григорий Сергеевич Золотухин.

На банкете в большом зале ресторана, что на углу улиц Красной и Гоголя, я сидел за столом близко от всех четверых названных мной партийных лидеров и невольно наблюдал за ними. Георгий Иванович Воробьев чувствовал себя уверенно и вел себя соответственно как гостеприимный хозяин и тамада на великом праздничном застолье, всячески чествуя действительного члена Академии наук СССР и дважды Героя Социалистического Труда Василия Степановича Пустовойта. Видимо, Г. И.Воробьев уже знал, что через какое‑то время он получит пост министра СССР — председателя Госкомитета лесного хозяйства, а вот оба претендента на первую должность в крае показались мне в какой‑то мере смущенными. Во всяком случае, Иван Ефимович Рязанов, относившийся ко мне всегда очень дружески, явно переналег на выпивку. Он, знакомя меня с новым первым и нахваливая, наговорил явно лишнего, что, на мой взгляд, побудило Г. С. Золотухина долгое время настороженно присматриваться ко мне. На банкете с большим успехом прозвучала песня «Подсолкушек», написанная на мои стихи Евгением Алабиным и душевно спетая Любой Алабиной, женой композитора, солисткой краевого театра оперетты. Крайкомовские идеологи ни в какую не хотели, чтобы в юбилей академику была подарена не «производственная», а сугубо лирическая песня.

В чистом поле шорохи Не слышны почти.

Шепчутся подсолнухи В голубой ночи.

Только мне все кажется:

Нет хороших слов.

Запросто не скажется,

Что пришла любовь.

К нашему с Женей Алабиным счастью песенка очень понравилась юбиляру и, как потом оказалось, запомнилась и Г. С. Золотухину. Ибо однажды во время своей концертной поездки с филармонической бригадой я был срочно вызван в Краснодар с Черноморского побережья и получил почетное партийное задание встретиться с приглашенным на Кубань композитором Григорием Федоровичем Пономаренко, показать ему наши края, наладить человеческие и творческие контакты с ним и склонить его к решению переехать из Волгограда в Краснодар. Григорий приехал к нам как личный гость Г. С. Золотухина, а мне было доверено представлять лично первого секретаря и гостеприимно, «по — кубански» встретить композитора, пользуясь помощью энергичного молодого работника Михаила Николаевича Михайлова, нынешнего директора госцирка. Миссия наша оказалась и лично, и творчески плодотворной, и не один я сегодня благодарен Григорию Сергеевичу Золотухину за эту его инициативу: за то, что любимейший композитор стал нашим земляком, чем теперь мы так гордимся.

Повторяю, что мое отношение к героям книги В. Н. Салошенко сугубо личностное, и я стараюсь не выходить за рамки собственных впечатлений. Скажу лишь, что наиболее горькая участь выпала на долю Ивана Кузьмича Полозкова и Сергея Федоровича Медунова, ибо и тот, и другой пережили величайшую для себя катастрофу — крушение партии и страны.

Иван Кузьмич Полозков вызывал и сейчас вызывает самое глубокое мое уважение. Вокруг его имени много всего наносного, столь характерного для «перестроечной» пропаганды, тем более, что волею событий он на какое‑то короткое время оказался лидером всех российских коммунистов. И не в его силах, и не в силах кого‑либо другого было переломить ход тщательно спланированного, щедро финансируемого, подготовленного с хрущевских времен идейного и морального разложения и вражеского наступления на партию, на социалистический строй и советскую власть. Но я убеж-

ден, что и сегодня, живя в Москве и, как мне известно, прибаливая, Иван Кузьмич Полозков, безукоризненно честный и принципиальный человек (все «демократические» копания в его жизни не дали порочащих фактов), имеет право не терзаться своей совестью столь мучительно, как, вероятно, терзался ею Сергей Федорович Медунов. Человек крупномасштабный, великолепный организатор, добившийся высших достижений в хозяйственной жизни края, Сергей Федорович оказался еще большей жертвой обстоятельств, нежели кто другой. Коррупция, карьеризм, очковтирательство, все то, что потом враждебные силы окрестят отнюдь не гладким, а горьким словцом «медуновщина», имели место, и от этого никуда не деться. Я не раз общался с Сергеем Федоровичем, но отношения наши были сугубо деловые, и взаимное непонимание и отчуждение существовали между нами еще с той поры, когда он был первым секретарем Сочинского горкома. Трудно объяснить, почему так получилось. И не об этом речь. Я помню главное.

…Лесополоса. Проселок. С одной стороны поля Краснодарского края. С другой — Ставрополья, в бытность хозяйствования там «самого» М. С.Горбачева. Как будто это поля разных континентов. Ухоженность, какая‑то особая кубанская выхоленность краснодарских полей «высокой культуры земледелия» и, увы, нечто совсем противоположное у наших соседей. Я жил с С. Ф. Медуновым в течение ряда лет по соседству, мой старший сын был в добрых отношениях с его сыном, я знаю, что никто и никогда из живущих рядом не мог упрекнуть Сергея Федоровича в том, что именовалось у нас «личной нескромностью»: ни хором, ни оглушительных, на всю округу, приемов… И я рад тому, что в последние годы жизни осиротевшего, опального, гонимого, преданного и оклеветанного бывшими его подхалимами человека, у нас с ним установилась связь, что по телефону изредка общался с ним, и этому во многом способствовала газета «Вольная Кубань», сохранившая в лице своего редактора Виктора Александровича Ламейкина да и всего коллектива, уважительное и внимательное отношение, не в пример другим краевым СМИ, к этому поверженному очень большому и сильному человеку…