Читаем без скачивания Цыган - Анатолий Вениаминович Калинин

– Вы, Никифор Иванович, еще правее возьмите, – посоветовал Тимофей Ильич. – Это станица Раздорская и есть. – Тимофей Ильич тщеславно похвалился: – В начале лета туда министр насчет заповедника приезжал.

Никифор Иванович вдруг опять набросился на него:

– Ну да, сперва храмы повзрывали, из займищ болота сделали, а теперь давай заповедник открывать. Скоро мы и всю Россию так обстругаем бульдозерами, что ее тоже только останется из-за сетки туристам показывать. И нас, Тимофей, с тобой с красными лампасами, как американских индейцев. – Никифор Иванович взглянул на Будулая. – Так ты, говорят, и в сорок втором тут оборону держал?

– Здесь же, Никифор Иванович, после Ростова главная переправа была.

– И конечно, они бомбили ее?

– Когда конезаводы переправляли свои табуны на левый берег, вода красная была.

– А-а, подлецы… – Отдавая бинокль Будулаю, полковник сверху донизу расстегнул китель. – Ты что же, Ермаков, и свою дегустацию намерен в этом душном блиндаже проводить?

– Для этого, Никифор Иванович, у нас особое место есть.

Как председателю виноградарского колхоза, Тимофею Ильичу Ермакову не занимать было опыта по приему гостей. И пока полковник Привалов водил биноклем вдоль амбразуры блиндажа, моторист, который привез всех на правленческом катере на остров, уже разостлал на обрыве под старой вербой разрисованную кружевными узорами пластиковую скатерть, разогрел в большой кастрюле уху из снятой с кукана донской рыбы, а в жаровне домашнюю колбасу с картошкой. Помидоров, огурцов и всякой другой зелени Тимофей Ильич лично надергал у себя на усадьбе в хуторе. Но бутылки с предназначенным для дегустации виноградным вином он обычно сам предпочитал извлекать из своего специального чемодана на глазах у гостей.

– Я вижу, Ермаков, у тебя здесь уже коммунизм, – окинув взглядом все, что было разложено и расставлено на узорчато-кружевной скатерти, оценил полковник Привалов. Моторист уже разливал половником из кастрюли по тарелкам уху.

– Нет, это, Никифор Иванович, еще только его первая фаза, – распахивая на две стороны свой чемодан, скромно ответил Тимофей Ильич.

С пристальным вниманием наблюдающий за всеми его движениями Шелухин заметил:

– Хрущев говорил, что до коммунизма нам понадобится двадцать лет.

– Но мы, как передовой в районе колхоз, можем до него и раньше дойти, – доставая из распахнутого чемодана бутылки с позолоченными и посеребренными головками, сказал Тимофей Ильич.

Никифор Иванович Привалов сурово предупредил его:

– Ты, Тимофей, хоть и хозяин здесь, а язык на привязи держи.

– Я же, Никифор Иванович, знаю, перед кем говорю. Здесь все свои, – выстраивая на пластиковой скатерти бутылки, ответил Тимофей Ильич. Белое, красное и почти черного цвета вино в бутылках запылало под лучами уплывающего за правобережные бугры солнца. – Десять бутылок. И все разных сортов.

– По две на брата, – сглотнув слюну, уточнил Шелухин.

– Да, тому, кто за рулем, не положено, – взглядывая на моториста, подтвердил Тимофей Ильич. – Бери, Иван, с собой чашку с ухой и ступай на катер. Если что, посигналишь. Мало ли кого может принести. – И, встречаясь взглядом с полковником Приваловым, счел необходимым объяснить: – Он у меня и за капитана катера, и за ординарца. На всякий пожарный рыбу всегда на кукане держит. Мне, Никифор Иванович, при моей должности без этого никак нельзя. Если разобраться, председатель колхоза – это тот же комполка или даже комдив, а начальства у него в десять раз больше, чем у них. Райком, обком, райсовет, облсовет, не считая ОБХСС и другой сошки. Но с этой стороны…

Никифор Иванович перебил его:

– Ладно, Ермаков. Как будто мы не знаем тебя. Лучше продемонстрируй, каким ты их вином спаиваешь, когда они приезжают тебя ревизовать.

– Только, Никифор Иванович, не этим, – разливая из бутылок вино по стаканам, сказал Тимофей Ильич. – Для них у меня другое есть.

– Ну а если, допустим, к тебе приедет первый секретарь обкома или тот же министр?

– Я, Никифор Иванович, партию и советскую власть еще никогда не обманывал. Тем более что первый секретарь всегда может лично взять на себя ответственность скорректировать завышенный колхозу план по зерну, мясу или молоку, а министру ничего не стоит подбросить нам из своего резерва с десяток тракторов или дождевальную установку типа «Фрегат».

Никифор Иванович даже руками хлопнул себя по ляжкам.

– Каков подлец!

Раскупоривая новую, с позолоченной головкой бутылку, Тимофей Ильич ответил:

– На вас я, Никифор Иванович, обижаться не могу, потому что, во-первых, – он загнул на руке палец, – вы для меня самый дорогой гость, во-вторых, – он загнул другой палец, – наш бывший замкомкора по политчасти, в-третьих, – Тимофей Ильич добрался до безымянного пальца, – вам в моей председательской шкуре не пришлось побывать. А вот за казаков я тоже давно уже обижаюсь. И по вопросу о сетке согласен с вами на все сто процентов.

Никифор Иванович Привалов взметнул кусты седеющих бровей:

– О какой сетке? Ты что, надегустировался уже?

Прежде чем ответить, Тимофей Ильич оглянулся.

– А ты что же это, Будулай, так и стоишь у меня за спиной? Особого приглашения ждешь? – Он указал рукой на место рядом с собой.

– Мне, Тимофей Ильич, время остров объезжать.

– Успеешь. Я же знаю, что ты не переберешь. Садись. – И, подождав, пока Будулай, поджимая под себя ноги, устроился рядом с ним на траве, Тимофей Ильич протянул свой стакан с вином навстречу стакану Никифора Ивановича и продолжил: – Той самой сетки, через которую, как вы сказали, казаков скоро будут только интуристам показывать. – Отпив из стакана, он поставил его на скатерть, сквозь которую изумрудно просвечивала трава. – Я, Никифор Иванович, обижаюсь еще с тех пор, как мой отец с матерью, когда мы за одну ночь собрались из станицы на строительство Ростсельмаша, наказали мне ни в коем случае не проговориться там соседям, откуда наша семья. Почти всех служивых казаков тогда зачислили в контрики.

– Хотел бы я после на фронте встретиться с кем-нибудь из тех, кто их зачислил, – с бессильной яростью в голосе сказал полковник Привалов.

– Да, но и после фронта, Никифор Иванович, что-то я не заметил особых перемен. Конечно, первые года, когда наш Донской корпус только вернулся из Австрийских Альп, еще ласкали нас, а потом, как расформировали, все почти по-старому пошло.

Шелухин, который все это время, не дожидаясь, когда Тимофей Ильич пополнит его стакан, сам пополнял его, пододвигая к себе то одну, то другую бутылку, бросил из-под нависающей над ним ветки вербы:

– А кое в чем и похуже. В шестьдесят втором в Новочеркасске на площади перед бывшим атаманским дворцом бойню учинили, да еще и пустили потом слух, что зашевелилась донская Вандея.

– Все, Шелухин, перепуталось, – подтвердил Тимофей Ильич.

Никифор Иванович Привалов дотронулся двумя растопыренными пальцами до