Читаем без скачивания Цена империи. Чистилище (СИ) - Тарханов Влад

— Хорошо. Оба адреса запишите. Отлично. Что дальше было?

— Значит, сначала князь только шатался, потом немного присел, к нему медикус подбежал, быстро голову перевязал и руку зачем-то на шарф. Говорил, чтобы князь немедля отправлялся в лечебницу, а тот только криво ухмылялся, думаю, болело его знатно, да команды отдавал. А потом гвардейцы пришли, свитские, меня от князя оттеснили, вот-с…

— Это всё?

— Ах, вспомнил! Вот-с… мимо его императорского высочества носилки пронесли с оным сыном, Александром Михайловичем. Тот к носилкам бросился, увидав, что князюшка жив, перекрестился, и долго молитвы говорил, одними губами. Да-с, а потом уже и свитские пожаловали, и медикус… да-с…

[1] Мама моя! (фр)

Глава девятая. Приговор, который привели в исполнение

Глава девятая

Приговор, который привели в исполнение

Санкт-Петербург

4 августа 1878 года

Убийство — крайняя форма цензуры

(Джордж Бернард Шоу)

Генри Фиппс

Генри Фиппс предпочитал, чтобы в этой стране его называли вторым именем: Константин. Небольшая аристократическая прихоть, кроме того, это имя было привычно слуху местных варваров, так что, когда его окликали этим именем, никто особенно не реагировал. Сегодня он откровенно наплевал на свои обязанности в посольстве. У него для этого была тысяча причин, но достаточно было и одной: ему нужно было стопроцентное алиби. Вот уже пять лет он третий секретарь посольства в России. И к последним событиям он не должен иметь малейшего отношения. Будучи посвященным в почти все секреты противостояния Британской и Российской империй, Генри был не просто в курсе приговора, вынесенного императору Александру II, он оказался тем человеком, который отвечал за то, чтобы заговор удался. Фиппс, как джентльмен с фантазией послал весточку в Лондон, после чего его куратор, обучивший непростому ремеслу шпиона и saboteur[1], сумел сделать так, чтобы покушения дилетантов на русского императора на время прекратились: надо было, чтобы охрана потеряла бдительность, но прибыв в Санкт-Петербург, Генри очень быстро понял, что всё не так просто: Потапов, а потом Мезенцев, как шефы жандармов оказались на достаточной высоте, предпринимая действенные меры по подавлению революционных движений в России. Тогда было решено задействовать либеральную партию, в составе которой были весьма влиятельные англофилы и которая имела серьезный вес при дворе. Они принялись «ущемлять» жандармский произвол, а либеральная пресса стала активно создавать негативный образ жандарма — душителя свобод. В это время в стране накапливалась масса революционно настроенных «народников» — будущего топлива терроризма. В конце 1877 года была дана отмашка из Лондона и 1878-й стал годом взрывного роста терроризма в Российской империи, к чему царская охранка оказалась не готова. Сколько усилий пришлось потратить на то, чтобы Веру Засулич суд присяжных оправдал! Но эта игра стоила всех потраченных на нее фунтов: не столько даже на прямой подкуп присяжных, сколько на создание «общественного мнения», это куда как более дорогое удовольствие! А дальше пошло-поехало. Был тут еще и его собственный bonne chance[2]: внедренный в охранку агент «Николя». Уже второй год этот агент снабжал Фиппса бесценной информацией. Но недавно сей ценный конфидент заметил подозрительное внимание к своей особе со стороны Мезенцева, точнее, его доверенных лиц. А тут еще этот таинственный доклад императору. После беседы с говорливым адъютантом удалось сложить звенья в логическую цепь: шеф жандармов слишком далеко зашел в своих поисках. Зная о его предложениях по противодействию террористам, в том числе при помощи газет и печатных листков, Генри встревожился: если меры генерала будут одобрены… Он вынес зарвавшемуся жандарму приговор. И не испытывал от этого ни малейшего раскаяния: теперь подобраться к императору будет намного проще. Значит, цель его миссии, как и рыцарское звание уже не за горами!

Смертельный вердикт не предполагал обжалования, тем паче, что палач уже прибыл в Российскую Империю и был готов совершить своё чёрное дело. Будет уместным напомнить, что что в средневековой Европе эта профессия считалась весьма почтенной, выгодной и часто передавалась от отца к сыну. Исключением, пожалуй, были только англичане, кои в своей скупости превзошли даже шотландцев и брали на эту должность первых попавшихся бродяг. Но в данном случае всё было по-другому. Этого человека британцы растили и лелеяли, не жалея ни времени, ни средств. Он с лёгкостью менял имена и личину. Его звали: Сергей Михайлов, Роберт Плимут, Василий Свиридов, Абрам Рублёв, князь Владимир Иванович Джандиеров и прочая, прочая, прочая. Были и прозвища: Младенец, Мудрица, Кит, Тамара и Мавр. Кстати, последняя кличка была весьма символичной. А знаете ли вы, дамы и господа, что Отелло убил свою несчастную супругу не голыми руками? Дездемона была заколота кинжалом. Сергей Михайлович Кравчинский, так звучало его настоящее имя, виртуозно орудовал стилетом. Этому умению он был обучен британскими офицерами, имевшие общие дела с наёмными убийцами с востока. Впрочем, и без оружия он был очень опасен, ибо обладал не только феноменальной физической силой, но и изощрённым умом, звериным чутьём и хитростью. Обучаясь вначале в Александровском, а затем и в Михайловском военном училище он слушал лекции по истории у Соловьёва и Ключевского, фортификацию читал основатель «могучей кучки» Цезарь Кюи, а на экзаменах по математике знания юнкеров проверял сам Чебышев. В библиотеке, в коей было собрано почти десять тысяч книг, юнкера могли читать Плутарха или Вольтера, изучить труды экономистов Адама Смита и Джона Стюарта Милля. К услугам поклонников французской литературы были последние романы Жюль Верна. Но юнкер Кравчинский предпочитал книги, посвящённые революциям, которые потрясли Европу и по нескольку раз проштудировал труды Гарнье-Паже и Зибеля. Обладающий привлекательной внешностью, умением ладить с людьми, став подпоручиком он мог бы честно служить Отечеству, как это сделал его родной брат, но, увы, он избрал не созидание, а разрушение.

Получив назначение в фейерверкскую школу, Кравчинский с превеликой охотой занимался с нижними чинами, по некой методе, разработанной им лично. Сия старательность импонировала школьному начальству, тем паче, что солдаты, буквально раскрыв рты внимали молодому офицеру, который простыми и доходчивыми словами объяснял будущим сапёрам и минёрам как обращаться с порохом и иными взрывчатыми веществами. Естественно, что подпоручик записывал имена нижних чинов, кои проявили усердие, дабы можно было поощрить отличившихся. Но сей список Кравчинский предусмотрительно составлял в двух экземплярах. Они несколько отличались друг от друга. В реестре, коей он готовил для себя были и данные о месте, призыва и оставшимся сроке службы человека, могущего быть полезным для «вооружённой борьбы с кровавым царизмом». К этому моменту он окончательно уверовал в то, революционный переворот в России вполне возможен, нужны лишь энергичные и сильные вожди, кои не ограничивают себя в выборе средств для свержения императора. Вполне понятно, что к числу последних он относил и себя. О сих выводах и планах по их реализации, он написал в письме своему другу Шишко, используя специальные химические чернила. Для прочтения текста, бумагу следовало нагреть или смочить особым реактивом, об этом, Кравчинский предусмотрительно предупредил своего друга, перед отъездом из столицы.

Но всё же, вести агитацию среди нижних чинов человеку в погонах было небезопасно. После бунта на Сенатской площади в декабре 1825 года, когда обманутые своими командирами солдаты и моряки гвардейских частей дружно кричали: «Виват, Конституция» искренне веря, что это имя супруги законного императора Константина Павловича, жандармы присматривали за господами офицерами и в случае необходимости реагировали соответствующим образом. Кравчинский прекрасно помнил один прецедент, коему был свидетелем. Речь шла о полковнике Петре Лавровиче Лаврове, одарённом математике, лучшем ученике академика М. В. Остроградского, сделавшего блестящую карьеру сперва в Михайловской артиллерийской академии, а затем ставший профессором в Константиновском военном училище. Но помимо науки, его высокоблагородие изволили увлекаться поэзий и недостаток таланта, небезуспешно компенсировал ядом и проклятиями в адрес Императора, правительства и Православной Церкви. Он насмехался над героями Крымской войны, и сии творения регулярно печатались на страницах «Колокола», газеты, кою великий ненавистник России Герцен издавал в Лондоне не без дружеского участия и, естественно, совершенно «безвозмездной» денежной помощи банкира барона Джемса Ротшильда. Это «невинное» увлечение господина полковника на протяжении ряда лет оставалось без последствий, но всё изменило покушение, к счастью неудавшееся, Д. В. Каракозова на императора Александра II. Петр Лаврович был арестован и предан военному суду. Приговор был суров: увольнение без преимуществ, приобретенных по службе, ссылка в Тотьму (почти что к черту на кулички). Но таинственные покровители позволили полковнику неплохо устроиться и там, разместив библиотеку в тысячу с чем-то томов, а через некоторое время эти же «доброжелатели» организовали побег полковника Лаврова за границу, чтобы совершенно контролировать ценного кадра, его еще во время ссылки снабдили женой соответствующих наклонностей (авантюристкой и революционеркой). Вначале они обосновались в Париже, а потом перебрался под крылышко своих хозяев — в Лондон.