Читаем без скачивания Зигфрид - Харри Мулиш

Фрейлейн Браун выглянула из-за его плеча, и глаза ее расширились от ужаса — Юлия поскорее тихонько снова закрыла дверь. К счастью, он ничего не заметил.

— Это могло иметь очень плохие последствия, — пояснил Фальк. — Если бы они стояли, повернувшись хотя бы на четверть оборота в другую сторону, наша участь уже через десять минут была бы решена.

Носовым платком он промокнул глаза, но не из-за наплыва эмоций — это были просто старческие слезы.

В дверь постучали, после этого, не дожидаясь ответа, в комнату вошел маленький бородатый человечек в коричневом плаще. Окинув взглядом комнату, он спросил с улыбкой, которая Гертеру почему-то показалась неприятной:

— У вас гость?

— Как видите, — ответил Фальк, не глядя на него.

Мужчина выдержал паузу, очевидно ожидая более подробного комментария, но когда его не последовало, забрал из кухонного шкафчика мешок с мусором и, не проронив больше ни слова, исчез.

Наступило молчание, которое Гертер не хотел нарушать. Для большинства людей Гитлер незаметно превратился в героя страшного фильма или в фарсовый персонаж, но вот перед ним сидели Фальк и Юлия, погруженные в воспоминания об этом ушедшем в глубины истории времени — они присутствовали на месте событий, для них все это было как вчера, и похоже, они готовы были говорить часами, лишь бы подольше не рассказывать о главном. Пауза затянулась, но затем произошло именно то, на что он надеялся. Старики обменялись взглядами, Фальк встал, выглянул в коридор — убедиться, что за дверью никто не подслушивает, — затем снова сел и сказал:

— Как-то раз в мае тридцать восьмого, вскоре после аншлюса, на вилле к вечеру ожидали гостей; вместе с госпожой Миттельштрассер, женой мажордома, мы накрывали на стол. Надо было проявить максимум старания, ведь шеф имел обыкновение, опустившись на одно колено и прищурив глаз, проверять, стоят ли бокалы строго по линии.

— Это в нем проявлялась архитектурная жилка, — догадался Гертер, — точно так же он оценивал макеты Германии[7] Шпеера и выстроившиеся перед ним парадом войска.

— Неожиданно в столовую явился Линге и сообщил, что с нами желает побеседовать фюрер.

— Линге? — удивился Гертер.

— Он сменил на должности Краузе.

— Мы до смерти перепугались, — продолжала Юлия. — Если ему что-то было нужно, он всегда звонил сам, мы никогда не получали официального приказа явиться.

Наверху в его кабинете — раздававшиеся из него угрозы поставили на колени многие страны — на широком диване и в креслах устроилась маленькая компания: сам шеф с фрейлейн Браун, Борман, объемистый гофмаршал Брюкнер и управляющий хозяйством мажордом, тоже в офицерском звании. От страха Фальк и Юлия словно приросли к полу; в воздухе чувствовалось напряжение, но тут Брюкнер дал распоряжение Линге принести из библиотеки два стула. Это был в какой-то степени добрый знак, однако ситуация становилась еще непонятней. Что делать двум скромным слугам в возрасте едва за двадцать в обществе всех этих важных господ? Когда они уселись на жесткие деревянные стулья, Брюкнер бросил взгляд на Линге, приказав тому немедленно удалиться.

И тогда Гитлер (его маленькая рука покоилась на шее у Блонди, примостившейся рядом с его креслом с поднятыми ушами, словно неведомое существо из иного, более праведного мира) сказал, что в их жизни несомненно наступил самый важный день, ибо он принял решение возложить на них задачу всемирно-исторического значения. Он сделал паузу и вскользь посмотрел на свою подругу, сидевшую с бледным лицом между двумя офицерами, Брюкнером и Миттельштрассером.

— Господин Фальк, госпожа, — проговорил Гитлер официально, — я собираюсь открыть вам важную государственную тайну: фрейлейн Браун ждет ребенка.

11

— Не может быть! — воскликнул Гертер. — Невероятно!

Неужели это и в самом деле правда? Он был поражен и пытался осознать только что услышанное. Возможно ли, чтобы эти двое дряхлых людей из дома престарелых шестьдесят лет назад узнали подобное из уст человека с квадратными усами? Могло ли это быть правдой? Ребенок у Гитлера! Это пусть не всемирно-историческая, но уж никак не меньше чем мировая сенсация! Ничего подобного он бы сам не мог придумать, но, по всей вероятности, жизнь именно такова — она всегда на один шаг опережает воображение. Больше всего ему сейчас хотелось узнать всю историю до конца, в десяти предложениях. «Где сейчас ребенок? Жив ли он?» Но интуиция подсказывала ему, что правильнее дать им возможность не торопиться, выбрать приемлемый для них темп; они ведь старые, а старости все дается медленнее, в том числе и рассказ.

— Мы были точно так же потрясены, как и сейчас, — сказала Юлия. — Мы ничего не понимали. То, что фрейлейн Браун забеременела от шефа, — в этом, пожалуй, ничего особенного не было. Подобные вещи случаются и в высших кругах тоже и там, наверное, даже чаще. Я ведь и сама заметила, что в последние недели ей постоянно хотелось сельди и огурцов. Но какое к этому могли иметь отношение мы? В чем заключалась задача, которую собирались возложить на наши плечи?

Чуть позже Борман все им объяснил. Главная проблема, по его словам, состояла в том, что иметь ребенка от фюрера мечтали все немецкие женщины. Многие называли своих сыновей Адольфами. Если бы он женился на фрейлейн Браун и больше того, стал бы отцом ребенка, родившегося, что называется, на два месяца раньше срока, они почувствовали бы себя обманутыми, а по политическим соображениям это было нежелательно — ведь в конце концов именно женщины привели его к власти.

Услышав эту версию, Брюкнер расхохотался — рейхсляйтер-де умеет правильно преподнести любое известие. Фрейлейн Браун была заметно рассержена, но сам шеф не мог удержаться от смеха, при этом его глаза закатились, словно он на миг заглянул в сумрак своей черепной коробки.

— Так в чем состояла ваша задача? — спросил Гертер, который еще не оправился от изумления.

— В том, чтобы выдать ребенка фюрера за нашего собственного, — ответил Фальк.

Гертер вздохнул. Придуманная им история не стоила теперь и ломаного гроша, включая его литературного сына Отто, но это его ничуть не волновало. Теперь он хотел только одного — узнать их историю.

В то утро шеф больше к этой теме не возвращался. Апатичный, словно все это его и не касалось, с поникшими плечами, он налегал на печенье, глядя в окно на возвышавшуюся над купой деревьев угрюмую, вызывающую ужас горную гряду Унтерсберг, серую как пепел от сигареты. Если верить южногерманской саге, император Фридрих I Барбаросса будет мирно спать в ее недрах до той самой поры, пока не пробьет его час и он не откроет глаза, чтобы наконец покончить с еврейским Антихристом и установить тысячелетнее царство — весь Зальцбург при этом будет по щиколотку купаться в крови. Наверно, уже тогда Гитлер придумал знаменитое название плана для нападения через три года на Советский Союз: план «Барбаросса».

Сценарий событий, составленный им и его приближенными, последующие месяцы и годы выполнялся шаг за шагом. Ульриху с Юлией предстояло перебраться в Бергхоф. Из двух гостевых комнат по той же стороне коридора, куда выходили покои Гитлера и Евы Браун, предназначавшихся исключительно для их личных гостей, к примеру для родственников фрейлейн, вынесли всю мебель. В качестве официального объяснения говорилось о желании фюрера и фрейлейн Браун иметь слуг всегда под рукой. Фальк получил освобождение от военной службы до конца войны. В самый ближайший срок оба должны были известить домашних, что ожидают ребенка, и предъявить письма Борману, который впредь брал на себя контроль над их корреспонденцией. Больше того, он дал понять, что им следует пока забыть о том, чтобы заводить собственных детей — это было бы расценено как нарушение субординации. Было бы логично, если бы наблюдение за здоровьем фрейлейн Браун поручили личному врачу Гитлера доктору Морелю, в прошлом модному в высших слоях общества гинекологу, но это могло вызвать известные подозрения; в то же время доверить ее заботам врача эсэсовского гарнизона было немыслимо. Поэтому решили обратиться к врачу из Берхтесгадена, доктору Крюгеру, изысканному пожилому господину с тщательно ухоженными белыми усами и с галстуком-бабочкой, — ему-то и представили в качестве пациентки некую госпожу Фальк. Борман лично, сначала его припугнув, привел Крюгера к присяге о неразглашении. Фрейлейн Браун была рада такому решению — ей не нравился врач в военной форме, — кроме того, она находила, что от Мореля дурно пахнет.

Все остальное было делом времени. Месяца через четыре, в июле, когда наметившийся живот фрейлейн уже несколько выдавался из-под одежды, наступила вторая фаза. Однажды днем (шеф был тогда в Берлине) подъехала машина с неизвестным шофером, в нее погрузили пустые чемоданы, а сама хозяйка вышла прощаться с остальными секретаршами и с Юлией. Она якобы направлялась в Италию, в длительный искусствоведческий круиз. Никто, в том числе и секретарши, в душе, правда, в это не верил, — все подумали, не решаясь произносить этого вслух, что просто между ней и фюрером все кончено. Слезы лились рекой, но сама фрейлейн Браун держалась молодцом. Шоферу, разумеется тоже одному из сотрудников гестапо, обученному не задавать лишних вопросов, ее представили как некую фрейлейн Вольф. Добравшись до Линца, они перекусили наспех в кабачке городской ратуши и поздней ночью вернулись обратно в Бергхоф, ни разу не задержанные ни на одном из многочисленных дежурных постов. Все эти подробности Юлия узнала от самой фрейлейн Браун.