Читаем без скачивания Тающий человек - Виктор Каннинг

Я направился к двери.

— Хорошо. Забудьте, что я был у вас. — Я дружелюбно улыбнулся ей. — Но если у вас когда-нибудь возникнет желание уткнуться кому-то в плечо и выплакаться, дайте мне знать.

Она опустила руку, взяла один из свободных кусочков и, не глядя на меня, сказала:

— Спасибо, мистер Карвер.

У двери я сказал:

— Это все ерунда. Но все же помните, что у меня хорошие, широкие плечи. — Это была правда. Мои плечи были почти такими же широкими, как и ее. Я вышел, думая о словах Роберта Бернса о пользе сбрасывания бремени греха и вреде сокрытия. Я не знаю, удавалось ли когда-либо ранее женщине заморозить все у себя внутри, парализовав свои чувства, но Зелии это удалось сделать после отъезда из отеля “Омбремон”. И я намеревался узнать почему.

Но сначала я должен был проскользнуть мимо особы с серебристо-пурпурными волосами и в красных шортах. Особой надежды у меня не было, а в конце я даже обрадовался этому, так как то, на что я рассчитывал у меня не получилось с Зелией, зато это мне легко удалось с Мирабелль Хайзенбахер, урожденной Райт, сценический псевдоним — Мирабелль Лэндерс, тридцати восьми лет, дружелюбно настроенной, изнывающей от скуки и уже полностью готовой выйти замуж за О'Дауду после получения развода с мистером Хайзенбахером — “чертовым лысым обувщиком” (ее слова).

Когда я стоял у трапа и думал, куда мог пропасть мой парень с яликом, она спустилась с палубы в зеленом шелковом пляжном костюме и, взяв меня за локоть свободной от сигары рукой, сказала:

— Если вы не выпьете со мной, вам придется добираться назад вплавь. Пойдем.

Она провела меня на корму, где под навесом нас ожидали кресла, столы и напитки. Она была по-щенячьи дружелюбна и столь же беспокойна.

— Узнали что-нибудь у Зелии? — спросила она.

— Нет. Она еще находится в сильно замороженном состоянии.

— Я не могу понять, почему О'Дауда напрягает ребенка с этой чертовой машиной. Он так упакован, что ему какая-то машина.

— Он был с ней крут, да?

— Первоначально. Я даже подумала, что он сейчас стартует и выйдет на орбиту. У меня даже возникло секундное сомнение. Такой темперамент. В конце концов, за этого парня мне выходить замуж. Но затем я подумала, какого черта! У всех мужчин есть свои недостатки, а у него, в отличие от большинства, есть миллионы, поэтому нет причин лишать цветок любви ухода и позволить ему вянуть. Почему он так уперся в эту машину?

— Если бы я знал. Вы давно его знаете?

— Три, нет, четыре года. Прекрасный мужик, только после того, как пропала машина, в нем появилось что-то, что мне не нравится. Здесь должно быть что-то большее нежели машина. Вы знаете мою теорию?

— Расскажите.

— Иногда мне кажется, что Зелия нарочно потеряла машину, чтобы досадить ему. Она, должно быть, догадалась, что там есть что-то еще кроме самой машины, и решила похоронить ее, чтобы отомстить ему. Своего рода эмоциональная компенсация за что-то.

— Вы консультировались у психоаналитика.

— Нет. Обычно я провожу время на подушках исключительно ради удовольствия. Но сейчас все по-другому. В эти дни я — исключительно девушка Кэвана О'Дауды.

— Если бы он получил назад свою машину, он был бы приятнее, чем сейчас, да?

— Конечно. А я бы не торчала здесь, приглядывая за Зелией. Терпеть не могу яхты и катера. Она тоже хочет вырваться отсюда. Она уже несколько недель сидит здесь. К чему вы клоните?

— Разве я клоню?

— Бросьте, я знаю, какой взгляд у мужчины, когда он хочет что-то узнать, а у вас сейчас как раз такой взгляд, хотя вы явно собираетесь спросить не о том, о чем обычно спрашивают меня мужчины, и это, черт возьми, не делает мне комплимента.

— Я просто хочу доставить О'Дауде удовлетворение.

— Ну, живее. Итак?

— Есть ли телефонная связь между “Ферокс” и берегом.

— Нет.

— А что происходит с почтой? Например, когда вы пишите О'Дауде?

— Наконец-то мы перешли к делу. Почему не сказать прямо? Вы думаете, что после вашего визита Зелия может написать кому-нибудь?

Я посмотрел на нее поверх большой порции джина с тоником, которой она меня снабдила. Да, она была женщиной, которая знает, куда идет, и знает, как держать себя. Она собирается выйти замуж за О'Дауду. Если она что-то и не знала про мужчин, то это, вероятно, уместилось бы в короткое, в пару строк приложение к объемистому тому личных воспоминаний. Она должна быть такой, потому что я еще ничего не сказал ей, а она уже была со мной. Я подмигнул ей. Она загасила сигарету о стойку кормового ограждения и ответила мне тем же.

— Говорите правду, — сказала она, — и Мирабелль, возможно, поможет... пока это, конечно, работает на то, чтобы вернуть О'Дауде хорошее настроение и вытащить Зелию из депрессии.

— В разговоре с Зелией я упомянул один фактик, который может вызвать у нее желание написать кому-нибудь. Если бы я смог получить имена и адреса всех людей, кому Зелия напишет в следующие двадцать четыре часа, это бы очень помогло. Сложно?

— Нет. Все письма на корабле опускаются в почтовый ящик в кают-компании, а вечером один из стюардов доставляет их на берег. Какое-нибудь конкретное имя или адрес?

— Да нет.

— Лгун. Где вы остановились?

— “Маджестик”.

— Вам нравится ваша работа?

— Я путешествую, встречаюсь с людьми и помогаю некоторым из них.

— Тогда, ради бога, помогите Зелии выбраться из-под ледника. Я обязана торчать здесь неделями, что лишает меня массы удовольствий. Это, конечно, мужчина, да, кому она будет писать?

— Я бы не стал держать пари.

— Почему нет, ведь шансы равны. В любом случае, это должен быть мужчина. Любой девушке когда-нибудь становится нужен мужчина. Держу пари, что она нашла себе кого-то и он плохо обошелся с ней. Впервые в жизни она с головой бросилась в то, что сквозь ее розовые очки показалось ей настоящей любовью, а затем — бам — мерзавец обставил ее по всей форме. Они все такие, даже самые приятные, но у нее совсем не было опыта, который помог бы ей пережить удар. Правильно?

— Из вас выйдет первоклассная мачеха.

— Жена — вот все, что меня интересует. Я думала, что у меня получилось с Хайзенбахером, но у него появились отвратительные привычки, а когда я отучила его от них, он просто ушел в себя и занялся коллекционированием японской резьбы по слоновой кости, нецке и прочей ерунды. Я сдалась. Не хотите остаться на обед?

Я сказал, что, к сожалению, не могу, и мне потребовалось еще полчаса, чтобы, наконец, уйти. Меня доставили на катере, и на набережной меня уже поджидал мистер Наджиб Алакве, эсквайр.

Он зашагал рядом со мной, вручил мне ключи и сказал:

— О'кей, мистер Карвер, машина не та. Узнали что-нибудь у мисс Зелии?

— Нет. Но почему я должен держать вас в курсе?

— Три тысячи фунтов, мистер Карвер. Чертовски щедрое предложение. Джимбо телеграфировал мне его сегодня утром. Три тысячи фунтов, если вы сейчас перестанете работать на О'Дауду, или четыре тысячи, если вы продолжаете, находите машину и передаете ее нам, ничего в ней не трогая.

Я покачал головой.

Его глаза завращались в точности, как у его брата.

— Отказ серьезный, мистер Карвер?

— Совершенно верно.

Он глубоко и печально вздохнул и произнес:

— В таком случае, все, что я могу сказать, — что последствия для вас, мистер Карвер, могут быть...

— “С” как радикальная мера?

— Совершенно верно.

Я пообедал в ресторане отеля, затем поднялся к себе в номер, лег на кровать и уставился в потолок. Это был очень утомительный для созерцания потолок, без единой трещины или пятна, поэтому мне пришлось заняться чисто мыслительной работой. Что за люди, спрашивал я себя, могли нанять близнецов Алакве? О'Дауда никогда бы не нанял их кроме как для работы на территории Африки, где они не были бы столь вызывающе заметны, хотя у меня возникла мысль, что и на базаре в Аккре они выглядели бы так же странно. В Европе же они были похожи на парочку тропических птиц, случайно попавших в голубиную стаю. Вероятно, их хозяина или хозяев это не волновало. Братьям Алакве было нужно то, что спрятано в “Мерседесе”, и они знали, что О'Дауда знает, что это им нужно и — я был почти уверен — что О'Дауда знает, кто их хозяева.

Затем я подумал о Зелии. У меня в голове уже начала вырисовываться природа ее амнезии. Макс Анзермо, я надеялся, сможет заполнить пустующие места, если я когда-нибудь смогу его достать.

Около четырех зазвонил телефон. Это была Уилкинз с длинным, как моя рука, списком фирм, холдинговых компаний, дочерних компаний, контор, занимающихся размещением недвижимости, и различных агентств, которые все существовали под крышей “Атена Холдинга Лимитид”. Я знал, что основная масса информации была получена не в Сомерсет-Хаус, а от доброго горожанина, крепко поработавшего в пабах на Минсинг Лейн и Флит Стрит. Когда я закончил письменный прием перечня, Уилкинз спросила: