Читаем без скачивания Площадь - Чхе Ин Хун

— Господин Пен? Он не дает за тебя поручительства. Дело уж больно серьезное…

От этих слов у Менджюна перехватило дыхание. Он судорожно вздохнул — ему не хватало воздуха. Быстрая реакция полицейского на мимоходом прозвучавшее имя показала, что он чутко следит за ходом мысли допрашиваемого, не упуская ни одного его слова. По ту сторону стола сидел матерый волк. Менджюн не знал, правда это была или ложь — насчет Пен Сондже — и поэтому просто продолжал свою речь, делая вид, что спешит оправдаться:

— Мы живем одной семьей, но не можем, конечно, следить друг за другом все время. У каждого своя жизнь. Я по большей части нахожусь в университете. Среди однокашников. Вы могли бы обратиться в учебную часть университета. Там обо мне могут дать исчерпывающие сведения. Я ни в чем не замешан. За что же привлекать меня к уголовной ответственности? Это безосновательно.

— Выражения у тебя какие-то профессиональные, отработанные: «следить друг за другом», «исчерпывающие сведения»… Будто специально готовился к допросу. А скажи-ка, кто твой самый близкий друг?

Менджюн немного помолчал и ответил, что не может назвать никого. Нет у него близкого друга.

— Так уж и никого. Назови хоть одно имя.

— Такого, кого можно назвать близким другом, нет. Пожалуй, только Пен Тхэсик.

— Кто это, Пен Тхэсик?

— Сын господина Пен Сондже.

— Нет, вы только посмотрите, как он виляет!

В разговор вмешался второй полицейский:

— Хочешь впутать господина Пен Сондже? Думаешь, это спасет тебя? Выкинь из головы свои уловки. Мы по опыту знаем, какие закоренелые красные скрываются в смиренных овечках вроде тебя.

Что им надо? Менджюн почти физически чувствует, как какая-то рука схватила его за горло и жмет все сильнее. Постепенно накатывается животный страх.

После этого разговора он еще раз побывал в полицейском участке, но никакого решения о нем принято не было. Теперь каждый день Менджюна был полон тревоги и беспокойства. Его стал постоянно донимать внутренний голос: «Ли Менджюн! Ты слышишь? Пришло твое время. Начинается настоящая полнокровная жизнь. Возможно, теперь у тебя будет столько проблем, что только держись — ребра затрещат! Отныне дни твои будут густо окрашены черным страхом. Ведь ты сам хотел этого. Так не жалуйся, что тебе скучно». Где бы он ни находился — в темноте, посреди комнаты, на улице — везде и всюду преследует его этот иронический голос. Пытался заглушить его вином. Не удалось. Чем больше он пил, тем яснее и громче звучал голос. Это становилось невыносимым, и он, наконец, решил искать спасение там, где раньше не искал. Так неожиданно для себя он оказался в Инчхоне, в доме Юнай.

Юнай вышла из-за живой изгороди, образованной двумя рядами высоких канн. Она несла столик с ужином. Блюда были явно рассчитаны на него одного.

С того самого дня, когда его жестоко избили, унизили и оскорбили в полицейском участке, Менджюна не покидало чувство обреченности. А в доме Юнай его считают дорогим гостем и так тепло заботятся о нем. Он был растроган.

За несколько дней его манера держаться резко изменилась и появилось осознание собственной слабости. Плоть его, похоже, перестраивалась независимо от него самого. То, что раньше он считал надежной опорой, потеряло устойчивость. По крайней мере, замок на дверях его комнаты оказался игрушечным, ненастоящим. Он хотел поделиться с Юнай.

— Я все думаю: может, поехать домой?

Юнай пристально на него посмотрела:

— Но ведь уже совсем темно.

— У меня есть фары, так что ничего страшного. Ночью даже легче ехать. Дорога свободная, можно скорость прибавить.

Менджюна тяготило, что он не мог рассказать ей все как есть, как на исповеди.

— Я думаю…

— Что вы думаете? Решили стать ночным гонщиком? — Юнай рассмеялась. — Поезжайте завтра, если уж так надо ехать. А то погостили бы у нас несколько дней, Я совсем не против.

— Несколько дней?

— Наш семейный бюджет не пострадает, как-нибудь прокормим гостя.

— Так может, мне на все лето остаться?

— Это было бы замечательно, — она была готова захлопать в ладоши.

— А что скажут ваши родные? Ну, что нахлебник появился… То есть, я хочу спросить, что подумают ваши родители?

— Разве я вам не говорила?

— О чем?

— Наша семья невелика. Вы, наверное, забыли, я рассказывала в прошлом году, когда вы приезжали. Я у родителей одна.

— И братьев нет?

— Нет.

— Вот оно что…

— Вам что-то не нравится?

Менджюн от души расемеялся. Впервые за много дней ему стало весело.

— Давайте сделаем так.

— Как?

— Я все-таки уеду домой. Надо домашних поставить в известность.

— Хорошо. Завтра вы поедете домой, а когда же?..

— Приеду снова послезавтра или дня через два — в крайнем случае. Извините, что доставляю вам так много хлопот.

— Что вы! Какие хлопоты!? Я же сама приглашаю вас, от души. И давайте без церемоний. Снимайте ваш пиджак!

Он принял решение и на душе сразу стало легче. У него не было на лето никаких планов, и вдруг получается так, что он проведет его в Инчхоне. Такое не запланируешь заранее. Он и мечтать не мог о том, чтобы провести целое лето в доме Юнай, и теперь не мог совладать с волнением. Еньми удивится, это уж точно. Как бы там ни было, было бы неплохо на некоторое время покинуть Сеул. Хочется верить, что в тихой провинции он восстановит душевное равновесие и у него появятся новые идеи.

— Вы так у стали за день. Располагайтесь, отдыхайте, — с пожеланиями спокойной ночи гостеприимная Юнай ушла на женскую половину дома. После ее ухода Менджюн еще долго не мог сомкнуть глаз, ворочался с боку на бок. Наконец усталость взяла свое, и он, пометавшись в волнах долго не приходившего сна, в конце концов погрузился на самое его дно.

Есть такое слово «предчувствие». Оно появилось еще в древности и используется без изменений и по сей день. Каждый человек хоть раз в жизни испытывает его. И вот сейчас оно пришло к Менджюну. Бывает, что без всякой на то причины вдруг возникает ощущение, что приближается что-то важное. Это состояние не вполне отражается словом «предчувствие», но другого у людей нет. В случае с Менджюном нельзя сказать, что у него для возникновения предчувствия не было никакой причины. Контуры его были предсказуемы, почти осязаемы. Дело касалось не будущего страны или мира,