Читаем без скачивания Милиция плачет - Александр Георгиевич Шишов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нюма, насупившись, сидел на пустом деревянном верстаке и угрюмо болтал маленькими ножками, — так вызревал план мести. Прихватив молоток, он выждал, когда учитель физкультуры выйдет на перемене из зала, пробрался к преподавательскому столу и быстро, буквально двумя-тремя точными сильными ударами, прибил гвоздями к полу калоши ненавистного мучителя.
Погода была ненастная, учитель физкультуры — грузный, немолодой и с возрастом неспортивный мужчина — придумал, как старым испытанным дедовским способом избавить себя от излишних наклонов, сопровождающих обязательную смену обуви в спортивном зале. Он надевал калоши на тёплые, военного образца, ботинки и, приходя в школу, снимал резиновую пару и аккуратно ставил её возле стола.
Гордый своей пакостью, Нюма обежал одноклассников и позвал посмотреть, как он говорил, «кувырок мордой в пол». В узкую щель двери в спортзал за движениями учителя наблюдали десятки любопытных, по-детски беспощадных, мальчишеских глаз. Вот физрук тяжёло подходит к столу и, помогая обувным рожком на длинной ручке, кряхтя, с трудом, втискивает ногу в одну калошу, затем, также с трудом, сопением и пыхтением надевает вторую. Убедившись, что калоши плотно без загибов охватывают ботинки, он берёт в руки большой чёрный портфель и делает шаг… Затем второй… Третий и направляется к выходу из зала.
Разочарованные зрители мгновенно ретировались и, прихватив Нюму, чтобы наказать за потерянное время, скрылись в туалете. В туалете Нюма, схваченный в жёсткие тиски товарищей божился, что прибил калоши к полу, но кто ему поверит, он же Нюма. Стукнув его несколько раз для профилактики по шее и тощему заду, ученики вошли в спортзал и первое, что увидели — это калоши, поблескивающие черным глянцем из-под стола. Попробовали их сдвинуть, ничего не вышло, калоши были накрепко прибиты к полу.
Так в каких же мокроступах ушел учитель? В спортзале внезапно погас свет, и тайна вторых калош навсегда осталась покрытой мраком.
5.4. Новый мир старого Бульвара
Мосик был противоположностью своему брату Нюме, как день и ночь, но далеко не таким благополучным ребёнком, о которых пишут в хороших книжках или в газете «Пионерская правда».
Оказалось, что, кроме соседства по парте, он ещё и жил от меня в одном квартале. В одном — это сумма двух полукварталов. Если идти от его дома к моему — чуть больше полквартала по Дерибасовской вниз от десятого номера плюс полквартала направо по Пушкинской до моего восьмого. Ежедневно после школы мы вместе возвращались из школы. Речь у Мосика была очень специфической, и часто только по контексту я догадывался, что он имеет в виду. Интересно у него получалось, в классе он разговаривал на нормальном, привычном языке, а по дороге из школы его стиль изложения по мере приближения к дому менялся. Однажды, уже прощаясь, он мне предложил:
— Поканаем на бульдик? У меня там дрын заныкан, будем мочить каштаны.
Из всего сказанного, я понял, что речь идет о каштанах, но в целом мысль не ухватил и непонимающе посмотрел на Мосика. Он по-своему расценил мой немой вопрос и добавил:
— Или маслины хавать.
Опять не понял, но сделал вид, что согласен. Мы договорились утром следующего дня (третий класс — вторая смена) встретиться у памятника Пушкину. В школу Мосик всегда приходил в белой рубашке, а тут, утром на бульваре, я его не узнал. На нём был выцветший трикотажный спортивный костюм, купленный на вырост или доставшийся после Нюмы, — большая футболка с длинными рукавами, оставляющими неприкрытыми только кончики пальцев, и волочащиеся бахромой по асфальту штаны на резинке с вытянутыми пузырями на коленях. Ноги в запыленных темно-синих, с пожелтевшей от времени резиной, кедах на босу ногу.
В таком наряде он чувствовал себя комфортно и уверенно, совершенно исчезла его застенчивость, и, как ни странно, заикание. Он подошёл и по-деловому сказал:
— Пойдем, кое-что покажу, — и указал головой в сторону нижнего бульварного парка.
Я развернулся, чтобы по сбегающей вниз аллейке спуститься вниз, но тут услышал:
— Не туда, иди за мной.
Я покорно последовал за ним. Обойдя пушку справа, по нижнему проходу мы вышли к зловонному общественному туалету, затем перелезли через каменный бордюр и по отвесному склону мимо кустов и деревьев, сидя на корточках, заскользили вниз по пыльной тропинке. Я пожалел, что у меня нет таких замечательных кед, как у Мосика. Пыль забивалась в дырчатые сандалики, чувствовалась, как она проникает через носки и откладывается между пальцами, а мелкие острые камешки, попав под ступню, неожиданно и больно колются.
Пыльная скользкая тропинка слаломным серпантином, огибая деревья и кусты, привела нас к небольшой утоптанной площадке. Тропинка кончилось, её продолжением было толстое дерево, криво выросшее на склоне. Мосик первым встал на его горизонтальный глянцевый ствол, быстро сделал несколько уверенных шагов, и затем удобно на нём разлёгся, плавно прижавшись спиной и сцепив руки в замок на затылке. Убедившись, что я успел оценить его ложе, он блаженно вытянулся вдоль ствола и упёрся головой в мягкую морщинистую кору ветки.
И тут Мосик заговорил — уверенно, громко, без остановки и заикания. Это было ЕГО, как оно говорил место, ЕГО маслина. Он тут провёл все лето. Уходил утром с книжкой и читал лёжа на дереве, если хотелось пить, то это решалось просто — для этого стоял Пушкин с фонтанчиками воды. Хочешь кушать — «два шага и ты дома», поел, взял книжку и сюда. Дома книжек много, полный шкаф, но это «подписка», их выносить из дома не разрешают, так он берёт у соседей. В большой коммунальной квартире все двери перед детьми были открыты — им давали книги, игрушки, угощали сладостями, могли и покормить, могли и наказать.
— Тут у меня дрын заныкан, — сказал он, вынимая откуда-то из листвы толстую палку, — сейчас набьем каштаны, и я тебе кое-что покажу.
Я с ужасом представил подъем по скользкому и пыльному склону, но Мосик не дал мне испугаться:
— Поедём тайными тропами, — сказал он и уверенно повел между деревьями и кустами.
Легко, без резких подъемов и скольжений, по пологим тропкам, тянущимся вдоль склона, мы вышли на бульвар. Выбрали деревья подальше от людей, малочисленными одиночными группками отдыхающих на скамейках, и начали по очереди сбивать каштаны. Занятие оказалось очень увлекательным. Рассмотрев в листве колючую зеленую гроздь, нужно было сильно метнуть в неё палку, от удара оболочки раскрывались, и оттуда выскальзывали блестящие, как отлакированное тёмное дерево,
