Читаем без скачивания Тайнопись искусства (Сборник статей) - Делия Гусман

Они мечтали о новом мире, пытаясь разглядеть его пока еще зыбкие очертания за пеленой иллюзорной «реальности». Они искали его небесный прообраз, искали его знаки в земном мире.

Многие поэты этого времени были прежде всего философами, а уж потом литераторами. И предтечей их был философ, «рыцарь-монах», мистик Владимир Соловьев.

Милый друг, иль ты не видишь,Что все видимое нами —Только отблеск, только тениОт незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь,Что житейский шум трескучий —Только отклик искаженныйТоржествующих созвучий?

Этот «отблеск», «отклик», эту связующую нить между миром земным и высшим миром, «знак иного мира в этом мире» (Бердяев) называют символом.

Самое расхожее представление о символе заключается в том, что он понимается как иносказание, когда говорится одно, а понимается другое. Между тем символисты считали, что, если символ «расшифровывается» однозначно, это уже не символ, а скорее аллегория. «Символ только тогда истинный символ, — считал теоретик символизма Вяч. Иванов, — когда он неисчерпаем в своем значении». Он остается полнозначным образом привычной реальности, но при этом имеет еще множество значений, он многоплановый, многогранный. Но разворачивается он не сразу, а постепенно и раскрывает только ту часть, ту грань, которая важна для человека в данный момент, которая отвечает на вопрос, стоящий сейчас перед ним (поэтому настоящую поэзию можно читать много раз, и каждый раз перед нами будет новое произведение, важное именно сейчас).

И каждый вечер, в час назначенный(Иль это только снится мне?),Девичий стан, шелками схваченный,В туманном движется окне…

Блоковская «Незнакомка» может быть прочитана как рассказ в стихах о встрече в ресторане с очаровательной женщиной — предметный план этого стихотворения ощутим и воспринимаем и помимо его символичности.

Мы открываем один смысл, самый очевидный и простой, но за ним — новая загадка. Чтобы приблизиться к ее раскрытию, нам нужно пройти определенный путь, приобрести опыт, совершить внутреннюю работу. И вот новая ступенька достигнута, но впереди еще одна, и еще… Вот почему «Незнакомка» — это и размышления о настоящей красоте и о ее судьбе в мире земной пошлости, и мечта о мирах иных — и бесконечная цепь иных значений. «Чтобы увидеть, как символ „оживает“, нужно „ожить“ самому». Поэтому символисты видели в читателе своего со-автора, со-творца. Поэт-символист не стремился быть понятным, ибо понимание не основано на логике. Стихотворение должно не столько передать мысли и чувства автора, сколько пробудить в читателе его собственные, помочь ему в восхождении от «реального» к «реальнейшему», к «высшей реальности».

В истории человечества это случалось не раз. Какой-то народ, еще совсем недавно находившийся на взлете своих сил, еще недавно создававший «материальные и духовные ценности», вдруг забывал о духовных. Они исчезали, теряли значение, а их место занимали иные: в поздней Римской империи — необузданная роскошь и пресыщенность, в Средневековье — догматизм, в Новое время — материализм. И в такой момент должен прийти кто-то, кто, пусть даже ценой собственной жизни, разбудит, пробьет скорлупу и напомнит о том, о чем люди забыли. Это сделали неоплатоники первых веков нашей эры, титаны эпохи Возрождения, а в XIX веке — Е. П. Блаватская.

В России это же делали писатели-философы — Вл. Соловьев, Ф. М. Достоевский, Лев Толстой. А уже их наследниками стало следующее поколение — поэты и писатели Серебряного века: невзирая на эпохи, формы и стили, Слово в русской культуре всегда было главным стимулом к духовному развитию. Поэты — люди, наделенные Божьим даром слышать и чувствовать, улавливать музыку и гармонию сфер и нести ее в мир. Преувеличением было бы сказать, что все они делали это осознанно, но все их непрекращающиеся попытки дотянуться до Неба и связать его с Землей — свидетельство настоящего таланта и настоящего искусства, поиск лекарства от бездуховности.

И в этом стремлении они не знали границ. Человек-песчинка вновь стал частицей мироздания, и его дух стремился на свою небесную родину.

Над бездной ночи Дух, горя,Миры водил Любви кормилом;Мой дух, ширяясь и паря,Летел во сретенье светилам.

После «массированной атаки» реализма в искусство — и в жизнь — вновь вернулись темы и понятия, связанные с идеальным: Бог, Дух, София, Любовь, Прекрасная Дама, Путь… В поисках «высшей реальности» поэты Серебряного века обращались к самым разным сюжетам, к самым разным традициям, религиям, философиям и культурам.

Они не только писали, но и много переводили и познакомили русского читателя с огромным корпусом сочинений древности и современности: от досократиков и упанишад до немецких мистиков, от Вергилия до Бодлера, от Шелли и Верлена до Гейне и Верхарна, от Петрарки до Новалиса. Их влекли к себе мистики и философы всех времен, от Платона до Ницше. Они не только обращались к ним в своем творчестве, но и исследовали, пытаясь создать что-то вроде целостной философии культуры (Брюсов, Белый). Вяч. Иванов, истинный ученый и знаток древности, кладет в основу своей поэтики традиции древних культур, пишет книгу о Дионисе, размышления о Данте и Гете. Блок внимательно изучает немецких романтиков и средневековых провансальских и бретонских поэтов, вдохновивших его на создание драмы «Роза и крест». Мандельштам ощущает себя «своим» в стихии античности и средневековой готики. Мережковский обращается к образам титанов — Юлиан Отступник, Леонардо да Винчи, Петр I. В путешествии в Египет Вл. Соловьев находит самое большое вдохновение своей жизни — встречу с Софией…

Для них не существовало времени и пространства. Для них существовало лишь Вечное.

Серебряный век оборвался трагически. Можно спорить о том, произошло ли это в 1917 году, после Октябрьского переворота, или в 1921-м — с гибелью Гумилева и Блока, или позже — это уже неважно. Кто-то уехал, кто-то пытался найти себя в новой России, кто-то был расстрелян или изгнан… Но отсвет той удивительной, неповторимой эпохи не гаснет, оставив свой след не только в русской, но и в мировой культуре. Русский балет, театр Чехова и Станиславского, образы живописи и музыки — все это с нами навсегда.

Серебряному веку — сто лет. Однако его творцы и их творения порой кажутся более современными, чем мы сами. Забываются подробности их жизни, их ссоры и споры, трагедии и драмы, но остается самое главное: они заставили нас вновь взглянуть на звезды.

Б. Тух. Путеводитель по Серебряному веку. М., 2005.

А. Пайман. История русского символизма. М., 2000.

Воспоминания о Серебряном веке. М., 1993.

Кисть легкая, как ветер. О китайской живописи

(Анна Сейфулина)

Гляжу я на горы, и горы глядят на меня,И долго глядим мы, друг другу не надоедая.

Развернутое полотно живописного свитка. Отсутствует привычная нам рама, делающая картину законченной, замкнутой. Нашему воображению предоставлена возможность, путешествуя по изображению, продолжить свой путь вверх и вниз, вправо и влево. Не остановиться, что свойственно европейской живописи, на столь притягательном центре, а найти его там, куда упал наш взгляд. Это путешествие, это движение может быть бесконечным. Свиток никогда не висел постоянно развернутым, дабы глаз не привык к изображенному. Его разворачивали время от времени, в особые минуты. И каждый раз можно было открыть что-то новое, посмотреть на изображение новыми глазами и словно увидеть впервые.

Почти условное изображение, больше похожее на рисунок; локальное цветовое решение, чаще монохромное строение образа, своеобразие сюжета и, наконец, отличная от европейской живописи техника и материалы — все вместе делает китайскую живопись китайской.

Искусство само по себе является прямым отражением духа народа, и у каждой культуры есть свои характерные признаки. Разумность и красота тела присутствуют в греческом искусстве. У индусов религиозный смысл перекликается с натуралистической пышностью форм. В искусстве Западной Европы преобладает акцент на человеческой индивидуальности и власти человека над материей. А в Китае?

Китайцы смотрели на жизнь, предпочитая религии искусство жить в этом мире, рационализму — поэтическое мышление, дающее простор воображению. Китайская живопись никогда не была служанкой религии. Хотя объективно в Китае до последнего времени пейзажная живопись стояла гораздо ближе к иконописи — и потому, что в ней присутствует божественное, и потому, что она должна выполнять функции очищения и просветления.