Читаем без скачивания Крик домашней птицы (сборник) - Максим Осипов

ПОРФИРИЙ (Кате). Так, доктор, мы сейчас с вами поговорим… Вы б Никитку пока нашего глянули, а? Беспокоит меня его состояние.

КАТЯ. Что — проблема? (Хохоча, отводит Никиту в сторону, помогает расстегнуть пуговицы, ощупывает.) Голова болит? Сердце болит? Легкие болят? Печень болит? Почки болят?

Порфирий набрасывает на клетку с Гришей огромную простыню.

ГРИША. Что б ни случилось, Порфирий, не выпускать. Даже если сам попрошу!

ПОРФИРИЙ. Тише, тише, Григорий Глебович…

Катя, закончив консультацию, возвращается.

КАТЯ. Никита ваш — вылитый Купидон. Абсолютно совершенно.

ПОРФИРИЙ. Екатерина Андреевна, очень признателен за консультацию. Даже не знаю, как вас благодарить…

КАТЯ. Не знаешь?

ПОРФИРИЙ. Не знаю.

КАТЯ (смотрит на него внимательно). Дядя, а ты случайно не алкоголик?

Порфирий отрицательно мотает головой.

ГРИША (подает реплику из клетки). И не бабник!

Катя снова хохочет, показывая все зубы.

КАТЯ. Гришку выпусти.

ПОРФИРИЙ. Екатерина Андреевна, при всем уважении к вам и представляемой вами гуманной профессии — сие невозможно.

КАТЯ. Абсолютно совершенно?

ПОРФИРИЙ. Всякое взаимодействие с подследственным, а Григорий Глебович находится именно в этом статусе, запрещено законом.

Катя грустит.

КАТЯ. Гриша не убивал. Абсолютно совершенно.

ПОРФИРИЙ. Мы… тоже склоняемся к этому мнению, Екатерина Андреевна.

ГРИША. Порфирий, выпусти меня. Слышишь? Выпусти!

КАТЯ. Видите, как любит меня.

ПОРФИРИЙ. Скажите, а вас он убить не грозил? Бывает, знаете, между супругами… Нет чтобы объясниться, поговорить… (Вздыхает.) Все от стыдливости нашей, застенчивости…

ГРИША. Порфирий, гад, запер! Пусти! Слышишь? Ну я вам сейчас покажу!

Слышен треск дерева, скрежет железа.

КАТЯ. Грозил, грозил, говорит: я бы тебя убил, если б знал, куда труп спрятать. Вот как он сильно любил меня. Нет. Это Сеня говорил. Абсолютно совершенно, Сеня.

ПОРФИРИЙ (прислушивается к происходящему в клетке, спрашивает рассеянно). Покойный в разговоре с товарищами сообщал, что вы находитесь во Франции. Как доехали?

КАТЯ. Во Франции? В какой Франции? (Хохочет.) Сенька все выдумал. Он же писатель.

ПОРФИРИЙ. Не припомните ли свой последний разговор с ним?

КАТЯ. Ты чего, говорю, Сень? Да ничего, говорит.

ПОРФИРИЙ. А голос такой был, как будто… чего-то?

КАТЯ. Да, а говорит: ничего.

Порфирий понимающе кивает. Гриша продолжает буйствовать.

КАТЯ. Сеня все спрашивал, есть ли у него дар. (Изображая Сеню.) А большой у меня дар?

ПОРФИРИЙ. Размерами дарования своего, стало быть, интересовался…

КАТЯ. У кого больше дар — у меня или у Гриши? Еще что? (Задумывается.) Любил, чтоб ему руки целовали. (Снова изображает.) Почему ты никогда не целуешь мне руки?

ПОРФИРИЙ. А вы?

КАТЯ. А я целовала. Мне сложно, что ли?

ПОРФИРИЙ (совершенно потерявшийся). А… Григорий Глебович?

КАТЯ. А Гришка все говорил: ты меня любишь как персонажа. А это он сам себя любит как персонажа…

ПОРФИРИЙ. А вы?

КАТЯ (пожимает плечами). А я его просто любила…

ПОРФИРИЙ. Кто все-таки, с вашей, естественнонаучной, точки зрения, убийца?

КАТЯ. Губошлеп.

ПОРФИРИЙ (кивает). Следствие рассматривает данную версию… Позвольте спросить…

КАТЯ. Потому что Губошлеп — козел… Или Князь. Вот уж!.. Или…

ПОРФИРИЙ. Андронников.

КАТЯ. Лифчик — тоже, конечно, козел тот еще!

ПОРФИРИЙ (встает, в знак окончания допроса). Благодарю вас, Екатерина Андреевна, вы очень нам помогли. Очень. Много больше, чем сами думаете.

КАТЯ (зовет). Купидо-он! (Уходит.)

Порфирий отпирает Гришу, заходит к нему в клетку, осматривает искореженные прутья решетки. Гриша в изнеможении лежит на обломках скамьи. Порфирий подсаживается к нему.

ПОРФИРИЙ. Я ведь, Григорий Глебович, в отношениях между полами не слишком большой специалист…

ГРИША. Оперативно-розыскная работа, Порфирий, не заменяет женской любви…

ПОРФИРИЙ. Что мне известно? Поцелуй передает инфекцию…

ГРИША. Половой акт (зевает) — это сложный психофизиологический процесс…

Гриша засыпает, Порфирий оглядывает учиненные им разрушения.

ПОРФИРИЙ. Ну и силища! Сильны вы, Григорий Глебович, как Самсон. Сказать ли вам, кто был первым русским человеком? Да-да, Самсон. «И как она словами своими тяготила его всякий день и мучила, то душе его тяжело стало до смерти…» Чувствуете? До смерти… «Филистимляне идут на тебя, Самсон! Он пробудился от сна своего, и сказал: пойду, как и прежде, и освобожусь». Спите, спите, светлых вам снов.

Никита возвращает подследственных с прогулки.

ПОРФИРИЙ. Тсс… Григорий Глебович спит. (Сдвигает стулья.) Андронникова сюда, вы двое на полу. Тут ложитесь. И не шумите… Тсс.

Сцена шестая

Демон пустыни

Предрассветные сумерки. Порфирий переговаривается с Никитой.

ПОРФИРИЙ. Никит, как думаешь, кто?

НИКИТА. Лифчик.

ПОРФИРИЙ. Почему он?

НИКИТА (пожимает плечами). Чего спрашивать?

ПОРФИРИЙ (размышляет). Пистолет под подушкой… В доме одна подушка? Теперь не узнаешь… Ты, Никит, пистолет где хранишь?

НИКИТА. Под подушкой.

ПОРФИРИЙ. Вот видишь… Гордость класса, победитель олимпиад… Ни мотива, ни отпечатков… И никто ничего не помнит… Ничего…

НИКИТА. Ничего…

ПОРФИРИЙ. Хворь… Хворь у него какая-то… Все негативная, так сказать, симптоматика. Понимаешь, о чем я, Никитушка?.. Всё это…

НИКИТА (ухмыляется). Начинается на «г», кончается на «о»…

ПОРФИРИЙ. Именно, именно, голословно. Екатерина Андреевна, твой лечащий доктор, словечко одно сказала…

НИКИТА. Козлы?

ПОРФИРИЙ. Да, Никитка, козлы. Покемоны, неотомисты, фендрики… Нет, козлы! Вот оно! (Погружается в размышления.) «И козла, на которого вышел жребий для отпущения, отошлет в пустыню, чтоб понес на себе беззакония их в землю непроходимую». К черту, Никитушка, их отсылают, к черту — к демону пустыни. К нему собираются человеческие грехи. Этот демон мужчин научил изготавливать оружие, а женщин… (В волнении.) Женщин — лицо красить! (Успокоившись.) Обратил внимание? — у гостей наших уже и бородки козлиные выросли!

НИКИТА (смеется). Ме-е…

ПОРФИРИЙ. Как поступим, Никитка, дружок? Козлов отпущения по правилам положено того, со скалы… А у нас-то местность равнинная…

НИКИТА. А мы их с лестницы!

ПОРФИРИЙ. И то. С лестницы.

Светает.

Антипов! Архипов! Андронников! Подымайтесь-ка, господа!

Те, заспанные, встают, выстраиваются перед Порфирием.

НИКИТА. С вещами на выход!

ПОРФИРИЙ. Проводи гостей! Господа, идите к черту!!! (Швыряет им паспорта.)

Слышно, как Андронников, Антипов и Архипов скатываются с лестницы под веселые крики Никиты.

НИКИТА. Первый пошел! Второй пошел! Третий пошел! Пошли к черту! Козлы!

Сцена седьмая

Искупление

Гриша просыпается, выходит из клетки. Его ждет Порфирий.

ГРИША. Где все?

ПОРФИРИЙ. Ушли. Все ушли.

ГРИША. Куда, Порфирий?

ПОРФИРИЙ. Если я скажу — в пустыню, к демону, вы ведь мне не поверите, Григорий Глебович?

ГРИША. Не поверю, потому что демонов (потягивается, он еще до конца не проснулся) не существует.

ПОРФИРИЙ. Хорошо. Ушли. Просто — ушли. (Улыбается.)

ГРИША (теперь проснувшись). Выяснили? Я, да? Я застрелил Сеню?

ПОРФИРИЙ. Нет, Григорий Глебович, кто застрелил Евсея Арнольдовича, никому не известно. Вернее, кому-то известно. Не нам. Известно тому, кому все известно.

ГРИША. Я, если честно, к подобным вещам…

ПОРФИРИЙ. Понимаю, Григорий Глебович, понимаю ваш нравственный выбор. Хоть и не могу сказать — одобряю. Однако согласитесь и вы со мною, что вообще-то, кто застрелил Амстердама, известно.

ГРИША. Да… Пожалуй, что так.

ПОРФИРИЙ. Мы дерзновенно рассчитывали приобщиться этому знанию.

ГРИША. Не вышло.

ПОРФИРИЙ. Увы. Не в человеческих силах постичь, кто выстрелил товарищу вашему в ухо. Что делать…

ГРИША. Они далеко ушли?

ПОРФИРИЙ. Далеко… Они далеко ушли.

ГРИША. Ну, что… И я, вероятно, пойду?

ПОРФИРИЙ. «Забиться в ил и видеть сны…» Куда вы пойдете, Григорий Глебович?