Читаем без скачивания Темп - Камилл Бурникель

Однако самое невероятное в этой сцене, остолбеневшим свидетелем которой оставался юный коридорный, было еще впереди. Ее главный персонаж, вытащив из своего кармана кожаный чехольчик для ключей, достал из него ключ и показал его каждому из членов дирекции. И те по очереди склонялись перед этим металлическим предметом. Он производил на них такой же эффект, как если бы путешественник, прибывший с далеких окраин планеты или из-за Великой китайской стены, стал бы показывать что-то вроде императорской печати, обеспечивающей ему повсюду абсолютную власть и немыслимые привилегии. Это несколько мифический образ — весьма далекий от общих принципов, проповедуемых школой гостиничного дела, — но как показали дальнейшие события, его нельзя назвать слишком преувеличенным.

— Поразительно! Единственный ключ на свете!.. Один для всех дверей! — счел необходимым подчеркнуть директор. И добавил, дабы его сотрудники хорошенько прониклись тем, что здесь было действительно поразительным: — Один ключ, которым Месье может открывать все отведенные ему комнаты, которые постоянно ждут его во всех отелях нашей большой международной системы. Господа, прошу обратить внимание: такое чудо второй раз вы не увидите. Один ключ, который можно использовать во всех без исключения отелях нашей системы!

Этот несколько чрезмерно торжественный тон немедленно вызвал уточнение со стороны человека, находящегося в центре внимания:

Или…скажем лучше, во всех оставшихся! А кто может поручиться, к скольким замкам подойдет этот ключ через десять-двадцать лет!

Однако директор оставил без комментариев намек на не слишком блистательную нынешнюю фазу концерна.

А гость уже протянул руку и вставил ключ в отверстие, едва заметное в обшивке из шелковой узорчатой ткани. Коридорному в это утро определенно было суждено пережить не только удивление, но и потрясение. Он увидел, как в стене, которая всегда казалась ему сплошной, открылась дверь, которую он до сих пор никогда не замечал. А в дверной проем заметил целую анфиладу комнат: холл, курительную комнату, спальню, составляющие один большой номер, о котором с самого начала его работы на этом этаже ни разу — тут он был абсолютно уверен — не слышал и который — в этом он готов был поклясться — не фигурировал ни на доске в регистратуре, ни в списке апартаментов, занимаемых в исключительных случаях и очень редкими привилегированными гостями. Увлекаемый общим потоком, он тоже вошел туда, с ощущением, что переживает какое-то небывалое, невероятное событие, словно эта мебель, эти обои, этот невесомый золотистый ласкающий предметы свет были не чем иным; как обманом зрения, картиной на стене, о которую он, продолжая вот так идти вперед, должен был вот-вот стукнуться лбом. И внезапно проснуться.

Атмосфера, созданная в этом пространстве, которое он все еще не решался признать за подлинное и реальное, была непохожа на ту, что царит в других люксовых номерах, имеющих приблизительно такое же расположение и такую же мебель. Можно было подумать, что эти комнаты постоянно оставались жилыми, по крайней мере если судить по некоторому беспорядку, резко отличающемуся от педантичного и, следовательно, обезличенного порядка других номеров такого разряда. Нечто вроде студии, роскошной, конечно, студии, но занятой, по-видимому, холостяком, не слишком заботящимся о том, чтобы класть вещи на место.

Группа остановилась в центре спальни, окна которой выходили на озеро. В соседней комнате, внезапно нарушив чары, на пластинку, стоявшую на проигрывателе, сам по себе опустился иглодержатель, и раздался оглушительный шум. Пластинка, очевидно, оставалась там со времени последнего посещения этих мест их единственным постояльцем. Каким-то образом этот неожиданный инцидент связал нить времен, установив некую преемственность между настоящим и событиями прошлого, воскресив сцену, прерванную отъездом и отсутствием этого жильца.

Однако шум этот, должно быть, показался сопровождающим его лицам несколько неприличным и дисгармонирующим с довольно напряженными позами большинства из них. Поэтому один из помощников бросился к аппарату, чтобы убавить звук, и музыка внезапно как бы попросила извинения за свое слишком явное присутствие, за то, что столь бесцеремонно заполнила пространство, подчинив его себе одной настолько, что изгнала из него все иные акустические явления.

По реакции вновь прибывшего можно было заметить, что ни музыка, ни шум его совершенно не беспокоят и что это все воспринимается им нормально и с удовлетворением. Встроенная вентиляционная система упраздняла нужду всякий раз бросаться, чтобы проветрить помещение, к огромному английскому окну, образующему на фасаде здания выступающий вперед и наполненный светом фонарь. Воздух все время оставался свежим. Нетрудно было убедиться, что ни одной паутинки не висело между подвесками бра, что ни малейшего слоя пыли не лежало на гладких поверхностях, что во время долгой летаргии отнюдь не помутнели от дыхания фей окна. Впору предположить, что таинственная рука порой стирала эти приметы времени и что, быть может, существовал еще один ход, через который можно было попасть в это заповедное место.

Коридорный был столь ошеломлен всем, чему стал свидетелем с того мгновения, как увидел за раскрывшейся стеной эту неведомую перспективу, что был не в состоянии сделать и шага, даже если бы ему приказали выйти. Незнакомец подошел к огромному, во всю стену вестибюля, платяному шкафу и отодвинул одну из зеркальных панелей, за которой обнаружился целый ряд одежд, висящих на вешалках. Он подтолкнул другую панель, и она скользнула по своему рельсу, открыв на этот раз взору нательное белье, галстуки, обувь со вставленными внутрь распорками, стоящую в специальных углублениях. Все в идеальном порядке — по контрасту с носящим «отпечаток личности» беспорядком, умело организованным в двух других комнатах, как если бы кто-то хотел обозначить присутствие человека или создать иллюзию этого. Журналы и газеты, лежавшие на столах, брошенные там и сям книги и пластинки и масса других подобных признаков, которые наш наблюдатель был даже не в состоянии обнаружить.

Внезапно его осенила догадка: этот человек находится здесь у себя дома. В своих стенах. На своей территории. Такого пассажира, который, сойдя с самолета, в то же утро являлся бы в отель с ключом от своего номера в руке и при этом все его вещи были уже разложены по ящикам, здесь еще никогда не видели. Как никогда не видели и того, чтобы директор ради кого-нибудь так усердствовал. Они знали друг друга. Приезжий не был в этом заведении ни иностранцем, ни одним из тех миллиардеров, что каждый день выплескивало к ним в отель. Возможно, одним из хозяев. Если не Великим Визирем собственной персоной. Боже, раз так, то всем, кто его окружал, оставалось расшибаться в лепешку, что они и делали с того самого момента, как он их увидел.

Его спрашивали, его, хозяина «лавочки», желает ли он, чтобы ему доставили что-нибудь поесть или выпить прохладительного, а он отвечал, что обедал в самолете. Возможно, таким образом он выразил желание, чтобы все эти люди оставили его в покое. Однако директор и его штаб никак не уходили — доказательство, что между ними были еще какие-то отношения, несколько менее официальные, чем это могло показаться коридорному. Как бы то ни было, они, несомненно, радовались, что он снова вернулся и расположился здесь. Возможно, его приезд предвещал большие изменения, пертурбации в жизни всего персонала от мала до велика. Для коридорного такое объяснение выглядело вполне логичным, и все же он пребывал в растерянности, потому что это новое прочтение сцены проливало свет на его неспособность видеть глубинную суть вещей и обнаружить истину за разнообразными ликами. Ему оставалось только узнать имя человека столь крупного масштаба, и тогда у него конечно же не останется больше никаких проблем. Здесь он тоже, вероятно, мог бы обнаружить, что является единственным, кому оно неизвестно, единственным непосвященным. Все происходило у него под носом, а он, как всегда, оставался в неведении.

Директория уже исчезла. А юноша настолько вошел в роль невидимого свидетеля, что оставался на том же месте, ожидая, пока какое-нибудь приказание, какое-нибудь выраженное пришельцем желание вернет ему частицу его самого, хотя бы ту его часть, что имела касательство к услугам, которые он был призван оказывать постояльцам на этаже.

А тот стоял к нему спиной и смотрел сквозь штору. Нечто в его позе указывало, что предмет, который привлек его внимание и который, должно быть, находился внизу, в той части сада, которая расположена между фасадом отеля и дорогой, идущей вдоль озера, представлял для него совершенно исключительный интерес. Юноша увидел, как хозяин номера приподнимает край шторы, пытаясь лучше разглядеть то, что его заинтересовало. И вот он опять в роли свидетеля, снова включился механизм загадки, которую он не в состоянии разгадать.