Читаем без скачивания Востоковед - Александр Проханов

Он увидел, как далеко, за трибуной, со стороны моста Каср аль-Нил показались броневики и стали выстраиваться за цепью полицейских, уродливые, грязно-зеленые, похожие на толстых жаб. Ораторы сменялись у микрофона, насылали на площадь волны звенящего звука, и казалось, в небе гремит огромный лист кровельного железа.

«Студентам нужен хлеб!», «Студентам нужен хлеб!» – молодые люди зло скандировали, вздымали кулаки, подпрыгивали. Кругом были возбужденные лица, горящие глаза, гибкие тела.

Торобов был един с толпой. Ему хотелось кричать и подпрыгивать. В него ударило электричество, когда соседний парень с кудрявыми волосами и золотой серьгой в ухе случайно задел его рукой. На него накатил металлический звук мегафона, оросив железной влагой. И стоящий рядом человек в вязаной шапочке стал потрясать над головой Кораном, выкликая «Аллах Акбар!».

Торобов видел, как на трибуну взобрались полицейские. Отпихивали ораторов, сбрасывали с помоста. Полицейский овладел микрофоном, и лязгающие звуки приказа полетели в толпу. Каждый больной удар отзывался ревом. Толпа литой стеной двинулась к трибуне. Заглушая лязг мегафона, раздалось: «Аллах Акбар!» Нестройно, разрозненно, затем все слаженней, единым дыханием, клекотом. Казалось, великан бьет молотом по наковальне. Огненно летели грозные слова, от которых шатались здания, качался мост через Нил, разбегались полицейские. Кукла президента Сиси задымилась. Ее подожгли, она роняла липкий огонь. Упала с шеста, и ее топтали, плевали.

Толпа повалила к трибуне. Торобов слепо, вместе со всеми колыхнулся, сжатый толпой. Услышал, как тупо застучали пулеметы. Броневики, как ромбовидные жабы, палили в толпу. Трассы били по головам, рикошетили вверх, и казалось, что толпа, как бронированная плита, отшвыривает пули. Но там, куда били очереди, возникали пустоты. Часть толпы все еще кричала «Аллах Акбар!» и подскакивала, но другая, попавшая под пули, стенала, визжала. И среди этой разноголосицы стучали пулеметы.

Торобов почувствовал, как слепо качнулась толпа, темный сгусток сдавил его и понес в сторону Каср аль-Айн. Он бежал в толпе, молча, задыхаясь, стремясь не упасть, чувствуя под ногами живые тела, по которым бежала толпа. Девушка, бежавшая рядом, споткнулась о чье-то тело, упала, на нее наваливались, падали, и толпа огибала живой стенающий холм.

Он добежал до зданий и прижался к стене, боясь, что рухнет от разрыва сердца. Видел, как мимо несутся люди. Пробежал безумный старик в чалме, отталкиваясь клюкой. Скачками пронесся парень с кудрями, и в ухе его сверкнула серьга. Торобову показалось, что мимо пробежал доктор Ибадат в разорванном пиджаке.

Торобов стоял, прижавшись к гранитной облицовке дома, слыша рев и топот толпы, стук пулеметов. Ему казалось, что из мутной синевы смотрит на него грозный лик, указывает отточенным перстом.

«Это ты! – неслось из неба. – Это ты!»

Площадь пустела, с нее убегали остатки толпы, лежали тела, валялись транспаранты. Медленно катили уродливые, как зеленые гробы, броневики, били вслед убегавшим редкими очередями. Рядом с Торобовым прижался к стене пожилой человек с сухим кадыком, седой копной волос. Задыхался, хватался за грудь, умоляюще водил глазами. Очередь ударила в стену дома. Крупнокалиберная пуля снесла человеку полголовы. И пока тот падал, Торобов видел его развороченный череп, язык, оскал зубов и в этом оскале узнал хохочущую баранью башку, которую в Бейруте послал ему на тарелке Фарук Низар.

Он вернулся в отель и принял горячий душ, лил на себя шампунь, стараясь смыть гарь, ужас, парные запахи ревущей площади. Не понимал, как мог поддаться искушению и отправиться на митинг, рискуя погибнуть и сорвать задание.

Это был непростительный промах, еще одна смертельная ловушка, поставленная на путях погони.

Собрал саквояж, вызвал такси и среди полицейских сирен и фиолетовых мигалок устремился прочь из Каира по северной трассе, в сторону сектора Газа.

Чем дальше он уносился от Каира, тем спокойней билось его сердце, ужас слабел, темный ком безумия, страдания и ненависти постепенно отставал, таял вдали вместе с туманным городом.

Он сидел на заднем сиденье, отделенный от шофера прозрачной перегородкой, видел его сутулую спину, бритый затылок и кепку. Брелок в виде скарабея, который болтался на лобовом стекле. Хотел завязать с ним разговор. Спросил:

– Скажи, когда было легче жить? При Мубараке, Мурси или теперь, при Сиси?

Шофер подумал и, не оборачиваясь, ответил:

– Сегодня в Египте хорошо живут только мумии.

Они катили по пустынному шоссе, среди солнечной сизой равнины. Иногда попадались армейские блокпосты. Блестели гусеницы транспортеров. Стрелки стояли по пояс в люках, сонно смотрели на трассу, не останавливая машин.

По стальному мосту пересекли Суэцкий канал. Сразу за мостом Торобов попросил таксиста остановиться. Вышел из машины.

Среди серых холмов текла огромная голубая протока, исчезая в туманной дали. По каналу в обе стороны двигались суда двумя непрерывными вереницами. Торобов следил за движением сухогрузов, танкеров, самоходных барж, пассажирских теплоходов. Среди них серыми стальными уступами выделялись военные корабли. Плыли гигантские газовозы, многоэтажные перевозчики автомобилей. В их молчаливом движении было упорство и сила земных цивилизаций, которые обменивались изделиями, товарами, идеями, сокровенными знаниями. И бог весть, какое тайное знание перетекало теперь из одной половины мира в другую. Какой невидимый замысел, благой или ужасный, двигался по этой бирюзовой воде. В Торобове, созерцавшем канал, дрогнула и налилась невидимая вена.

У дороги продавец торговал апельсинами. Оранжевые плоды сияли на солнце. У продавца было смуглое, почти черное лицо, фиолетовые губы и прямой неарабский нос. Он был наследником народа, строившего пирамиды и поклонявшегося древним богам. Торобов купил два апельсина и один протянул шоферу. Тот принял апельсин, достал маленький ножичек с перламутровой ручкой и надрезал кожуру. Разделил ее на лепестки, обнажив сочную, в белых волокнах сердцевину. Подал плод Торобову. Они стояли, ели апельсины, глядя, как по синему каналу беззвучно плывут корабли.

За каналом начинался Синай. Тянулись лысые холмы. У обочин росли кактусы, колючие лепешки, прилепившиеся одна к другой. Торобов смотрел на волнистую пустыню и думал, что сюда, на эту пепельную землю, упал из неба ворох тел и горящих обломков. И та безвестная женщина с распущенными волосами, и ее дочь, сжимавшая руку матери своей мертвой рукой, и ребенок в люльке, и стюардесса с фирменным красным платком, и вальяжный старик, читавший газету, которая в падении облепила его лысую голову. Все это сыпалось, повисало на колючках, расплющивалось кляксами, рождая невидимый вихрь, который подхватил Торобова, ввергнул в погоню, в кружение по странам среди стреляющих мечетей и рынков.

У машины лопнула шина. Шофер, охая и ворча, стал менять колесо. Торобов спустился с шоссе и пошел на ближайший холм, шурша бурьяном.

Зимняя пустыня уже прогревалась солнцем. Сухой бурьян металлически блестел. Волнистая даль полнилась таинственным свечением, будто там скользили прозрачные тени, туманились миражи. То были исчезнувшие племена и народы, от которых не сохранилось имен. Они заблудились в холмах, где пространство сворачивалось в спираль, небо менялось с землей местами, открывались ходы в иные миры. Туда уходили народы, пропадая бесследно. И только один предводитель вывел свое племя из лабиринта, блуждая сорок лет по пустыне, путаясь среди земных перекрестков, проваливаясь в бездну времен.

Торобов смотрел на прозрачные миражи, чувствуя таинственные прогалы, загадочные спирали, от которых голова начинала кружиться. Здесь не было покоя душе, и эта тощая земля плодоносила пророками, а душа неутолимо ловила из неба невнятные гулы, превращая их в священные тексты.

Торобов увидел, как вдали двинулся с места кусок пустыни, заструился, заблестел, превращаясь в живой поток. Этот поток приближался, трепетал. Множество лисиц, серых, пепельно-бурых, выгнув худые спины, вытянув хвосты, мчались по пустыне, гонимые то ли страхом, то ли заветной звериной мечтой. Пронеслись мимо Торобова, не замечая его, высунув страстные языки, и пропали, быть может, в одном из лабиринтов земли.

Машина достигла границы Египта и сектора Газа. Таможня, погранзастава, контрольно-пропускной пункт перегораживали трассу. Множество автомобилей скопилось на границе, изнуренные люди ожидали, когда им позволят пересечь границу.

Торобов расплатился с шофером. Тот пошел разыскивать пассажиров, уезжавших в Каир, а Торобов, не смешиваясь с толпой, встал в стороне, стараясь привлечь внимание проводников-бедуинов, помогавших нелегально пересечь границу.

Вскоре к нему подошел человек в матерчатой куртке с кожаными заплатами на локтях. Такие же заплаты были у него на коленях. Его лицо было черным от солнца пустыни, вяленым, сморщенным, как сухофрукт. Но из морщин смотрели зоркие, цепкие глаза, как у хищной птицы.