Читаем без скачивания Столыпин - Святослав Рыбас

Сахаров – что? Случаен в этом повествовании, но гибель его не случайна. Да и не он один, – сколько сотен, тысяч под пулями, под бомбами погибло от гнева обозленных мужиков… Сдвинулась русская плита.

Бунтовала крестьянская община. Жгли родовые дворянские гнезда, пылали от «иллюминаций» усадьбы, библиотеки, картины, мебель…

Петербург настаивал на использовании войск. Столыпин – против войск. Считал – должны управиться губернские власти.

Пожалуй, он был романтик. Кто как не романтик мог распахнуть пальто и подставить грудь револьверу террориста? Столыпин распахнул:

– Стреляй!

По-видимому, только так можно было поразить взбунтовавшуюся толпу. Через несколько минут она опустилась на колени, требовала священника, чтобы отслужить молебен.

Легенда? В том-то и дело, что не легенда. Он ездил без охраны, веря в свое знание крестьянской натуры, в то, что он неразрывно, кровно связан с мужиками и ему ничего не будет.

А ведь и не было. Они чувствовали, что он свой.

Были еще подобные случаи. Столыпин покорял и оставался невредим.

Если оставить в стороне силу характера, то Столыпин брал пониманием крестьянских интересов.

– Не в крупном землевладении сила России, – говорил он.

Мужики, должно быть, были с ним согласны.

По иронии судьбы первой из разгромленных усадеб была усадьба либерала, который субсидировал левые газеты. Он запросил войска, забыв весь либерализм.

Теперь взглянем из Саратова на Петербург. Кто там? Витте? Витте все понимал не хуже Столыпина, но покорялся обстоятельствам.

«Витте умный и достаточно сильный, чтобы спасти Россию, которую, думаю, еще можно удержать на краю пропасти. Но боюсь, он этого не сделает, так как, насколько я его понял, думает больше всего о себе, а потом уж о Родине. Родина же требует себе служения настолько жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу», – так отвечал Столыпин старшей дочери (Бок М. П. Воспоминания… Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л. Указ. соч. С. 38).

Кроме Витте, в столице были и другие силы. Столыпин обратился к царю с предложениями перемен в крестьянском быту.

Но почему он должен быть услышан? Чем он лучше Витте?

В ответ – молчание. Как будто Россия неподвижно застыла.

Горят усадьбы. Там нет табличек: «Памятник истории и культуры. Охраняется государством». Горят и образцовые хозяйства, и обреченные на разорение. Огонь не разбирает.

Витте тоже видит пожары, видит больше Столыпина.

«Вся пресса обратилась в революционную в том или другом направлении, но с тождественным мотивом – „долой подлое и бездарное правительство, или бюрократию, или существующий режим, доведший Россию до такого позора“… В последний год образовался ряд союзов – союз инженеров, адвокатов, учителей, академии (профессоров), фармацевтов, крестьянский, железнодорожных служащих, техников, фабрикантов, рабочих и проч. и, наконец, союз союзов, объединивших многие из этих частных союзов… В этих союзах принимали живое участие Гучков, Львов, князь Голицын, Красовский, Шипов, Стаховичи, граф Гейден… К этому союзу присоединились и тайные республиканцы, люди большого таланта, пера и слова и наивные политики: Гессен, Милюков, Гредескул, Набоков, академик Шахматов… Все эти союзы различных оттенков, различных стремлений были единодушны в поставленной задаче – свалить существующий режим во что бы то ни стало, а для сего многие из этих союзов признали в своей тактике, что цель оправдывает средства, а потому для достижения поставленной цели не брезгали никакими приемами, в особенности же заведомой ложью, распускаемой в прессе. Пресса совсем изолгалась, и левая так же, как правая…

В балтийских губерниях революция выскочила несколько ранее.

На Кавказе целые уезды и города находились в полном восстании, происходили ежедневные убийства…

Царство Польское находилось почти в открытом восстании, но революция держалась внутри…

Вся Сибирь находилась в полной смуте…» (Витте С. Ю. Воспоминания… Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л. Указ. соч. С. 39).

Вообще об этих записках Сергея Юльевича сын Кривошеина заметил, что они «уксусом написаны». Но ведь не сказать, что они необъективны!

Бесстрастные дела архивов свидетельствуют о том же:

«4 февраля 1905 года в Московском Кремле эсером Иваном Каляевым был убит (бомбой разорван на куски) московский генерал-губернатор, дядя царя великий князь Сергей Александрович. С февраля 1905 года по май 1906-го совершено 15 покушений на губернаторов и градоначальников, 267 – на строевых офицеров, 12 – на священников, 29 – на торговцев. Среди жертв террора – и дети».

Разгар террора. Страсти Пятого года

Из отдельных сообщений возьмем донесение военного губернатора Сырдарьинской области: «Брошена бомба в полицмейстера русской части Ташкента капитана Колушева (оглушила его на левое ухо), пристава Лундина ударили камнем в голову, помощника пристава – кистенем в лицо, у постового городового Овчарова пытались отобрать оружие».

Еще одно сообщение из Одессы: «В магазине Бомзе на углу Александровского проспекта и Европейской улицы от взрыва брошенной бомбы получили ранения частей тела: Григорий Промыслов, Вольф, Нисензон, Исаак Бекар, Яков Леймар».

Из Таврической губернии подполковник Вельсовский доносит: «Терроризованная полиция совершенно бездействует».

В России и в столице наступил хаос. Печать вышла из подчинения власти, остановились железные дороги, фабрики забастовали. Даже армия заколебалась. Броненосец «Потемкин» поднял флаг восстания.

И никто, ни один человек не мог сказать, что он защищает или оправдывает правительство. Все жаждали покаяния властей в совершенных грехах. Все жаждали перемен.

В Москве в доме возле церкви Святого Николы на Пыжах произошел случайный взрыв, при обыске полиция нашла оторванный палец женской руки и следы изготовления самодельных бомб. Через несколько дней охранное отделение обнаружило в больнице Бахрушина женщину, у которой ампутировали кисть левой руки и два пальца правой. Она назвалась мещанкой Надеждой Яковлевой и не стала давать какие-либо показания.

Наверное, она готовила покушение на московского генерал-губернатора Дубасова, была готова к убийству человека, к самопожертвованию, но судьба распорядилась по-иному.

Эсеры неустрашимо шли на смерть, их не смущали ничьи страдания. Это была чарующая игра, которой было увлечено российское общество, добивающее неугодное правительство.

Противостояние дошло до высшего градуса. Ни о каком компромиссе, по-видимому, уже не могло быть речи. Общественность с ненавистью смотрела на власть и жила одним объединяющим ее лозунгом: «Долой самодержавие!». А то, что общественность делилась на различные партии и группы, среди которых были непреодолимые разногласия, сейчас как будто никому не было заметно. Либералы и социалисты, сторонники конституционной монархии, постепенных реформ, радикалы, сторонники революционных перемен – все они еще объединены.